К одиннадцати вечера мы собраны и готовы уже выдвинуться в "Конюшенный Двор", как вдруг Гадаски решает побриться.

– А как отнесется девушка-микроцефал к тому, что ты будешь снимать там других баб? Она, наверное, уже считает тебя своим парнем и захочет в последнюю ночь побыть с тобой? – спрашиваю я Гадаски.

Но дождаться ответа я не успеваю. На подоконнике крякает мой мобильный телефон. Это пришел SMS. Крошечный экран жидкокристаллического дисплея освещается и в левом нижнем углу появляется значок-конвертик. Я нажимаю на кнопку. Pia Lindgren – "Where are you? Hugs Pia. 21:56" – высвечивается на дисплее короткий текст.

"Так, что бы это могло значить?" – соображаю я. – "Во-первых, ее телефон на финском времени. Сейчас не 21:56, а 22:56, у финнов на час меньше. Надо будет учесть это на будущее. Во-вторых, что делать? Бросить Гадаски и пойти к Пии мне будет неудобно. Это его последний вечер и мы уже собрались идти развлекаться в "Конюшенный двор". Значит, надо выяснить, где она и чем занимается".

Нажимаю на функцию "ответ" и пишу латинскими буквами по-русски:

"A ti gde? Hachu tebia videt! Mi s drugom idjom w klub. Hochesh hodit s nami? Celuju, Wladimir".

Посылаю, и через пару минут получаю ответ.

– Слушай, – говорю я Гадаски. – Объявилась моя финская красавица.

Она сидит со своими друзьями в баре "Пушкин" и хочет, чтобы мы туда подъехали. Ты знаешь, где это? Я лично – не знаю.

– В первый раз слышу. Спроси у нее адрес.

Посылаю вопрос, получаю ответ.

– Это на Мойке.

– Тогда поехали! Если там скучно, пойдем в "Конюшенный двор".

На улице мы берем частный мотор и едем в "Пушкин". Мы едем по Мойке и где-то возле японского консульства замечаем вывеску бара "Pushka.Inn". В полупустом помещении оформленного по-заганичному заведения, в его дальнем углу, за стеклянным, прозрачным столиком сидят Пия, Мерья и еще одна тетенька с утиным носом.

– Привет! – радостно приветствует нас Пия. – Идите сюда! Этот бар принадлежит одному нашему другу, он из Австралии. Мы здесь часто бываем. Возьмите себе что-нибудь попить.

– Цены, как в Лондоне, – замечает Гадаски, листая карту меню. -

Только, водка здесь дешевле, но по российским меркам тоже дорого.

Кто ж сюда ходит?

– Да, цены здесь действительно высокие, но ниже, чем в Финляндии.

Волли говорит, что он сделал это специально, чтобы западные люди чувствовали себя здесь, как дома, – отвечает Пия.

– Какой же он при этом мерзавец и лицемер! – непроизвольно вырывается у меня.

– Не говори так, – пугается Пия, – вон он у стойки стоит, услышать может.

– Ладно, – вмешивается я Гадаски, – закажем себе водки. Пусть этот австралийский ублюдок нашим русским рублем подавится!

– Он не совсем австралийский, – замечает Пия. – Он русского происхождения из семьи эмигрантов. И вообще он наш друг!

Я перевожу взгляд на Мерью и вижу, что она меня с трудом узнает, настолько она пьяная. Тетенька-утконос оказывается хозяйкой квартиры, в которой была Party. Почему же Party закончилась так рано?

– А Мерья тоже в консульстве работает? – спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.

– Нет, Мерья работает в представительстве Finn Air. Она там главный менеджер, самый важный человек. Мерья вообще очень умная. Правда, Мерья?

– Да-а-ааа, – мычит Мерья, окидывая нас мутным взором.

– А живет она тоже на Робеспьера?

– Нет, у нее большая квартира на Гороховой, рядом с представительством Finn Air.

Пока я беседую с Пией о Мерье, Гадаски проводит дознание Утконоса.

– Пия, а почему же Party закончилась так рано? Ведь завтра воскресенье и можно было бы праздновать до утра? Я очень мало знаю финнов, но мне кажется, что здесь что-то не так. Почему так рано все разошлись?

– О, ее муж, – Пия кивает на Утконоса, – он такой алкоголик!

Вообще-то он хороший, у него здесь очень крупная фирма и в Финляндии тоже есть бизнес, но он много пьет. Сегодня он очень напился и упал на камин. Одна половина лица у него сразу стала синей, и все думали, что он умер. Но он жив, его отвезли в больницу. У нее была такая истерика! Праздник был испорчен. Гостям пришлось уходить. Ты понимаешь? Теперь она говорит, что будет с ним разводиться, что он всегда такой, и что это было в последний раз.

– А дети у них есть?

– Да, у них трое детей!

– У меня в Лондоне много друзей, которые занимаются property development, – говорит Утконосу Гадаски. – Property development – это когда покупают старую квартиру или дом, а потом ремонтируют и пересдают или продают дороже, – поясняет он мне.

– Да, в Петербурге это тоже сейчас очень хороший бизнес, – оживляется женщина-утконос. – Я пока сделала только первую квартиру, но хочу заниматься этим еще. А вы хотите ее посмотреть? Мне все равно сейчас надо туда еще вернуться.

Заметив наши колебания, она начинает настаивать:

– Пойдемте, это здесь – на Мойке, только мост перейти. Там еще столько всего из еды и питья осталось!

– Да, почему бы нам туда не пойти? – поддерживает ее Пия. – Мерья может там немного поспать, а мы еще выпьем!

Квартира Утконоса выглядит внушительно. На просторной кухне видны почти не тронутые угощения и напитки, на которые мы все дружно наваливаемся. Под разносортицу нарезанных сыров с виноградом мы открываем вынутую из холодильника бутылку шампанского. Хозяйка показывает нам фотографии квартиры, какой она была до ремонта. До ремонта квартира представляла собой руины, не то, что теперь. Ее главное достоинство – красивый вид на Мойку. Комнаты идут анфиладами, все они проходные. При желании по квартире можно ходить кругами – выйдя из кухни и двигаясь только вперед, мы снова в туда возвращаемся. Нашу верхнюю одежду мы все в знак солидарности отдаем в качестве подстилки уснувшей прямо на полу Мерье, и она в нее заворачивается, свив себе довольно уютное гнездышко. Она мирно похрапывает, а мы доедаем и допиваем все, что хотим. И нам всего этого не доесть и не допить, настолько всего этого много. Наш маленький праздник после праздника мне нравится. Мы сидим на полу с тарелками и стаканами в руках и болтаем о всяческой ерунде. Но, пора расходиться…

Мерью мы отправляем домой на такси.

– Вы за ней хорошо смотрите, чтобы ничего не случилось. Она иностранка и очень пьяная. – Предупреждает таксиста Пия. – А номер ваш мы на всякий случай запомним.

Сами мы ловим частника, который высаживает нас с Пией перед ее домом, а Гадаски везет дальше на Чайковского. Прощаясь, я желаю ему спокойной ночи и обещаю подойти утром, чтобы его проводить.

В квартире пусто. Кая Пия куда-то пристроила. Я целую ее в шею и толкаю в стоящее в прихожей мягкое кресло.

– Знаешь, ты такой кошмар, – шепчет она мне.

– Какой? – спрашиваю я, стаскивая ее за ногу на пол.

– Такой!

– Какой?

– Такой!

"Какой-такой, такой-какой" – равномерно поскрипывает под нами паркет – "какой-такой, такой-какой"…

– Ой, – вдруг говорит Пия, – здесь так твердо, не перебраться ли нам на кровать?

Никогда в своей жизни я не встречал такой неудобной для секса кровати. И все потому, что состоит она из двух. Вернее, это две кровати, составленные вместе, а не одна. Когда их начинаешь трясти или на них возиться, они разъезжаются по скользкому паркету в стороны и можно легко провалиться в дырку, образовавшуюся посередине.

И я чувствую, как мы в эту дырку проваливаемся. Но проваливаемся мы не быстро, не падаем с размаху на пол с высоты пятидесяти или шестидесяти сантиметров стандартной кроватной высоты, а опускаемся медленно и плавно на одеяле, что, впрочем, самой сути проваливания не меняет. Одним словом, мы снова оказываемся на полу, но теперь уже между кроватями. На полу под кроватями что-то лежит. Это – лыжи. Самые что ни есть настоящие финские лыжи с палками!

Пия смеется и пытается из-под меня выскользнуть, чтобы снова забраться наверх, но я, приостановив движения, крепко прижимаю ее бедрами к полу. Затем, оттолкнув в сторону лыжи, хватаю в руки палки, распрямляю туловище и резко втыкаю их в пол в стороны.