Вдоль Фонтанки мы, не спеша, добредаем до Будилова. Его двор проходной и к его дому можно попасть как с Моховой, так и с Фонтанки. Будилов достает из холодильника банку кислой капусты, которую он сам квасил, и бутылку водки "Флагман". Нужно отпраздновать достижения и успехи сегодняшнего дня.

– Спроси у Будилова, что это за странный портрет в дальней комнате, – обращается ко мне Кристина.

– Сейчас, подожди, Кристина, мы вернемся через пять минут!

Я беру Будилова, и мы с ним выходим в коридор.

– Давай подарим Кристине портрет! – говорю я ему.

– Мне неудобно, – отвечает Будилов.

– Хорошо, – говорю я. – Тогда дай мне краску, и я его размалюю, тогда это будет наша совместная работа. А я отдам тебе половину его себестоимости – 50 рублей, а если хочешь, то и все 100!

Мы идем в дальнюю комнатку, и Будилов дает мне краски и кисти. Но что рисовать? Не долго думая, беспорядочно рисую поверху лица летающих туда-сюда маленьких будиловских ос. Получается полный отлет. От этих ос, написанных поверх женского лица на матиссовском фоне, портрет приобретает нечто.

Я хватаю его, и мы возвращаемся к остальным.

– Кристина, это тебе подарок!

– Как здорово! Это же просто классно! Спасибо тебе, Будилов! Мне так нравятся твои осы! Я повешу их у себя в Вене! Но я не могу взять это просто так, я тебе должна что-нибудь заплатить, пусть это будет чисто символически.

Кристина лезет в бумажник и достает три купюры по 500 рублей.

– Извини, я знаю, что этого мало, но у меня с собой просто не так много денег.

Будилов смущается, а я делаю ему знак взять деньги и не выдавать тайны. Есть вещи, которые не всем обязательно знать. Людям надо говорить то, что они хотят услышать и во что они могут поверить. Правда – это величина относительная.

По телефону, который я дал Каролине, зазывая ее к себе в гости, мне звонит ее подруга Элиза. Сегодня суббота 14 апреля, последний день пребывания Хайдольфа, он улетает завтра, и у нас много планов. Кроме всего прочего, сегодня Пасха и надо гулять, но Хайдольф опечален еще со вчерашнего дня. Ему хочется устроить большой праздник-отвальную и всех пригласить, но у него осталось немного денег – всего 1000 шиллингов, а это 1700 рублей. На это не нагуляешься и не разгонишься. Как же быть? Можно, конечно, и у Будилова дома пить, и тогда этих денег и за глаза и за уши хватит, еще останется, но опечален Хайдольф, опечален. Он опечален, словно Христос, когда тому нужно было пятью хлебами и пятью рыбами накормить пять тысяч народу.

– Рука дающего, да не оскудеет! – говорю я ему. – Если не хватит, я, в крайнем случае, добавлю! Не унывай!

– Нет, – упорствует он, – ни у кого не хочу занимать – это мой праздник!

А дела у нас на сегодня такие – в четыре открытие выставки питерских художников из коллекции Благодатова, в пять – показ видеофильмов финки Рэты. Хайдольф хочет посмотреть Пушкинскую, так как читал о ней в книге Гюнтера Гейгера "Улица Марата". Правда, то была другая Пушкинская, до переделки.

Когда там был Гейгер, Пушкинская еще представляла собой сквот, занятый художниками под мастерские. Сейчас же, после капитального ремонта, Пушкинская представляет собой богадельню, в которой живут бывшие художниками, давно переставшими ими быть, а ставшие социальными паразитами, тихо в своих квартирках-мастерских спивающимися.

В галерею "Борей" Хайдольф тоже хочет зайти, потому что о ней ему кто-то сказал, а еще потому, что Рэта Аальтро – внучка известного финского архитектора. Кроме того, галерея "Борей" будет лежать у нас на пути при возвращении с Пушкинской, и там можно недорого перекусить.

– Ты хочешь пойти с нами на Пушкинскую? – спрашиваю я звонящую мне Элизу.

– Да, – соглашается Элиза.

– Тогда заходи к Будилову в три, ты знаешь, где его двор, и снова громко кричи – "Владимир", как ты уже однажды кричала. А где Каролина? Она тоже будет с тобой?

– Нет, она занята, сегодня вечером в шесть в Театральной Академии будет дипломная постановка "Трех сестер" Чехова. Она там играет Машу. Я пойду обязательно, а вы как хотите, вход там будет свободным.

– Ну, вот и отлично! В четыре идем на Пушкинскую, в пять в

"Борей", а в шесть на "Три сестры" смотреть, как Каролина сыграет Машу. Думаю, Хайдольфу тоже захочется в театр, тем паче на Чехова, да еще по-русски. Он – глюковый человек, и ему это будет по приколу. Молодец, что ты позвонила Элиза. Значит, увидимся.

"Когда я вошел во двор, там ссала как раз какая-то баба, и это было нормально" – так начинается описание Пушкинской в романе Гюнтера Гейгера, который я даже начал однажды переводить, но бросил, поскольку Гейгеру отказало австрийское Министерство Культуры в гранте на перевод и на издание его произведения в России. Дело было уже на мази, но неожиданно, ввиду откровенной похабности текста и гнусных интриг, медным тазом накрылся весь проект, предполагавший, что книга Гейгера будет распространяться через посольство Австрийской Республики в Москве.

Когда австрийское Министерство Культуры отказало писателю и издателю глянцевого литературного журнала "Винцайле" Гюнтеру Гейгеру по прозвищу Лысый Пират в гранте на перевод его романа "Улица Марата" на русский язык, он страшно расстроился, и несколько дней после этого пил значительно больше обычного.

Снег, начавшийся три дня тому назад, все еще продолжает идти. Мы идем с Элизой Саламанкой, взявшей меня под руку и крепко ко мне прижимающейся, впереди, то и дело оглядываясь на идущих сзади Хайдольфа и Кристину с Сергеем, боясь их потерять. На расстоянии трех-пяти метров уже почти ничего не видно. Будилов с нами идти отказался, хотя там должна быть выставлена одна его картина, обещая подойти попозже сразу в "Борей". Он не любит Пушкинскую, хотя раньше он был там в числе сквотеров, впервые этот дом занявших.

Не та теперь Пушкинская, что была когда-то. И нет там больше ни гениальных художников, ни писающих во дворе женщин. А идущая рядом со мной Элиза из Гамбурга, рассказывает мне о себе. О том, что папа у нее испанец из города Саламанка, а мама немка, и что полное имя ее – Патриция Анна Мария Сесилия Ариадна Фернанда Кончетта Стефанида Фелисия Лилианна Сильвия Элиза де Саламанка.

Я требую, чтобы она повторяла ее полное имя так долго, пока мне не удастся запомнить его полностью, а когда это, наконец, удается, учусь произносить его быстро и на одном дыхании – Патрицияаннамариясесилияариаднафернандакончеттастефанида фелисиялилианнасильвияэлизадесаламанка. Это трудно еще потому, что из-за ветра почти ничего не слышно, и мы общаемся, выкрикивая слова друг другу в уши.

Профессия у Элизы редкая, она – клоунесса. Вместе с другой девушкой-клоунессой они выступают со своими программами и уже объехали почти весь мир. В России они тоже хотят выступить, но пока Элиза здесь просто в гостях. Надо признаться, что у меня еще ни разу в жизни не было женщины-клоунессы, и я прикидываю возможные варианты, как я мог бы заполучить Элизу в постель. Очень хочется, чтобы она меня там насмешила.

На Пушкинской на выставке Благодатова раздают пиво. Благодатов жмет мне руку, и я коротко представляю ему своих спутников. Он – свой человек, он ходит по выставкам и умеет их открывать. У Будилова на чердаке он открывал выставки галереи "Дупло". Он в курсе культурной жизни, знает художников и собирает картины. Денег у Благодатова нет, поэтому картины ему дарят, зная, как он любит живопись, и что они у него будут в полной сохранности.

Вернисаж бурлит, и я встречаю еще многих знакомых, мною давно не виданных. Вот ко мне подходит маленький обходительный Семен Левин, он пишет диссертацию о Фридрихе Ницше на философском факультете университета, а еще он пишет для журнала "НоМИ". Прошлым летом он брал у меня интервью, так, впрочем, нигде и не опубликованное. Журнал "НоМИ" или полностью – "Новый Мир Искусств" – питерский журнал по искусству. Выглядит он вполне респектабельно – толстым и глянцевым.