Он посмотрел на просыпающуюся Москву. Первый дубль «Симфонии» был снят. И он был идеален.

Торжество момента было разрезано резким, захлебывающимся свистом, от которого у Лёхи едва не слетели наушники. Звук был настолько пронзительным и властным, что всё движение на съемочной площадке мгновенно замерло. Из серого утреннего марева, окутавшего поворот на Смоленскую площадь, вынырнул мотоцикл «М-72» с люлькой, а следом за ним, надсадно урча мотором, показался темно-синий «ГАЗ-67».

Машины затормозили так резко, что пыль Арбата взметнулась облаком, оседая на объективе камеры Петра Ильича. Тот едва успел прикрыть линзу ладонью, разразившись тихим, но многоэтажным ругательством.

Из автомобиля вышел человек в безупречно отутюженной форме капитана милиции. Его лицо, иссеченное мелкими шрамами, казалось высеченным из гранита, а взгляд серых глаз буравил пространство с такой подозрительностью, что даже видавший виды Ковалёв невольно выпрямил спину. За капитаном из машин посыпались патрульные — молодые ребята в синих шинелях, с карабинами за плечами и суровым выражением лиц.

— Так, — негромко, но веско произнес капитан, поправляя портупею. — Что здесь за столпотворение? Почему перекрыта проезжая часть? Кто разрешил использование грузового транспорта для… — он окинул взглядом камеру и операторский кран, — для этой подозрительной конструкции?

Володя спрыгнул с борта «Опеля». Он понимал: сейчас решается судьба не просто кадра, а всей съемочной смены. В 1945 году любая задержка на улице, любая несогласованная активность в центре Москвы могла закончиться не просто штрафом, а «выяснением обстоятельств» в подвалах на Лубянке.

— Товарищ капитан, — Володя сделал шаг вперед, стараясь сохранять спокойствие и профессиональное достоинство. — Я — режиссер киностудии «Мосфильм» Владимир Леманский. Мы проводим плановые съемки художественного фильма «Московская симфония».

— «Симфония»? — Капитан прищурился, обходя грузовик по кругу. — А почему грузовик трофейный? Почему люди в кадре одеты как попало? И почему вы мешаете движению рабочих колонн? Мне поступил сигнал, что здесь заблокирован проезд к заводу.

Вокруг них начала собираться толпа. Рабочие, которые только что участвовали в массовке, и случайные прохожие замерли в ожидании. Воздух в одночасье стал густым и тревожным.

— Документы, — коротко бросил капитан, протягивая руку.

Володя нырнул в свой планшет. Он знал силу бюрократии этой эпохи. В его руках была не одна бумажка, а целая «броня».

— Вот приказ по студии за подписью Бориса Петровича, — Володя начал выкладывать листы. — Вот разрешение от Управления коменданта города Москвы на натурные съемки. Вот технический паспорт на съемочное оборудование…

Капитан листал бумаги медленно, с явным недоверием. Он был человеком войны, для которого любая суета с камерами в центре города пахла если не шпионажем, то вредительством.

— Бумаги — это хорошо, — пробормотал он. — Но здесь написано «Арбат», а не «перекрытие Арбата». Вы создаете пробку, товарищ режиссер. У меня график движения транспорта сорван. Собирайте вашу… технику. Проедем в отделение для составления протокола и проверки подлинности этих разрешений.

Ковалёв за камерой побледнел. Срыв смены означал потерю драгоценной «Агфы» и, возможно, закрытие проекта. Алина подошла к Володе, крепко сжав его локоть. Её глаза были полны испуга.

Володя выдохнул. Пора было доставать главный козырь.

— Товарищ капитан, — голос Володи стал тише и серьезнее. — Посмотрите на этот документ.

Он протянул небольшую карточку с печатью Горкома. Ту самую записку от Морозова, которую тот набросал в порыве вдохновения.

Капитан взял бумагу. Его взгляд пробежал по строчкам. «Оказывать всяческое содействие… Идеологическая важность… Личная ответственность…» Увидев подпись Морозова, офицер заметно изменился в лице. Жесткость в его осанке сменилась недоумением, а затем — профессиональным интересом.

— Так это… про Победу кино? — уже другим тоном спросил он, возвращая записку.

— Про Победу, — кивнул Володя, чувствуя, как напряжение начинает спадать. — И про то, как мы возвращаемся к жизни. Посмотрите на этих ребят, — он указал на Сашку и Веру. — Сашка — фронтовик, шофер. Вера — санитарка. Мы снимаем их встречу. Настоящую встречу, товарищ капитан. Без фальши.

Капитан посмотрел на Сашку. Тот стоял, поправив гимнастерку, прямо и открыто. Потом на Веру — её лицо в лучах утреннего солнца казалось светящимся. Офицер вздохнул, его плечи чуть опустились.

— Понимаю… — проговорил он. — Дело нужное. Но поймите и меня, Леманский. У меня порядок должен быть. Москва — город строгий. Развели тут… оркестр на колесах.

Володя увидел, что лед тронулся. Его режиссерское чутье — то самое, из будущего, где каждый конфликт можно превратить в ресурс — подсказало ему неожиданное решение. Он посмотрел на синие шинели патрульных, на их статный вид, на блестящий мотоцикл. В кадре, который они только что сняли, не хватало именно этого — официального, но человечного ритма города.

— Товарищ капитан, — Володя хитро прищурился. — А знаете, чего нам не хватает для полной правды?

— Чего? — подозрительно спросил офицер.

— Нам не хватает порядка в кадре. Того самого порядка, который олицетворяете вы и ваши люди. Мы снимаем панораму пробуждающегося Арбата. Представьте: едут грузовики, идут рабочие, и вдруг — патруль. Спокойный, уверенный. Стражи мира в мирном городе. Если бы вы и ваши ребята проехали в кадре… не как милиция, а как часть этой симфонии…

Патрульные переглянулись. У молодых парней в глазах зажегся мальчишеский азарт. Стать частью кино — об этом в сорок пятом можно было только мечтать.

Капитан замялся, потирая подбородок.

— Да как же так… Мы при исполнении. Не положено лицедейством заниматься.

— Это не лицедейство, — горячо возразил Володя. — Это фиксация истории! Вы — часть этой Москвы. Без вас кадр не полон, он… не гармоничен. Илья Маркович! — крикнул Володя в сторону композитора. — Как вы считаете, впишется сюда ритм патрульного мотоцикла?

Гольцман, который всё это время сидел на фисгармонии, глядя в небо, вдруг встрепеннулся:

— Ритм? Это будет безупречно! Медь! Мне нужна медь в оркестровке! Мотоцикл даст нам нижнее «ре», это фундамент, товарищ капитан! Фундамент нашей музыки!

Капитан, окончательно сбитый с толку музыкальными терминами и авторитетом Горкома, махнул рукой.

— Ладно… Черти красноречивые. Только один дубль! И чтобы по уставу всё. Как едем?

— Идеально! — Володя буквально взлетел на борт грузовика. — Петр Ильич, заряжай! Сашка, Вера — еще раз, на исходную!

Ковалёв, сияя как начищенный пятак, быстро перенастраивал камеру. Лёха проверял микрофоны, бормоча под нос: «Мотоцикл… боже, какой звук двигателя, это же чистое золото!»

— Внимание! — выкрикнул Володя. — Капитан, вы идете параллельно грузовику. Не спеша. Вы — хозяева этого спокойствия. Патрульные — за вами. Вера, когда увидишь ребят в форме, просто кивни им. Как своим. Сашка, отдай честь капитану. Это будет наш мостик между армией и миром!