Стыд — это еще неплохой вариант.

Лера до сих пор стыдилась некоторых штук в постели, и это была именно та причина, по которой Матвей все еще занимался с ней сексом.

А вот поймать в этот момент в их взгляде тоску и неудобство от того, что серая мышка заняла не свое место, надела маску яркой женщины — это было полное разочарование.

Наверное, именно подобное разочарование некоторые пресыщенные бабники называют «пустотой в глазах» таких блестящих девушек и сетуют, что с ними скучно.

Нет, пустоты в них нет.

С наполнением у них все в порядке. Просто оно — не то.

Содержимое яркого флакона не соответствует этикетке.

Марта же выделялась без усилий.

Как будто все те инструкции, которые выдавались воннаби-тигрицам, писались с нее.

Но потом тщательно редактировались, чтобы не пугать нормальных людей.

Она выделялась духами, цветом чемодана, высказываниями, манерой работы, поведением — всем.

И раздражала этим.

Да, с соответствием содержимого этикетке у нее все было в порядке.

Даже перебор!

Хуже было то, что можно было не потянуть ее уровень… проявленности.

А она точно не даст скидок, не похихикает, не сделает вид, что не заметила, как ты облажался. Наоборот — обратит внимание и остро подъебнет.

Матвей лично не знал ни одного мужика, над кем в постели смеялись бы женщины из-за размера или слишком быстрого финала, или каких-нибудь фетишей и извращений.

Может, конечно, скрывали… Но он был уверен, что никто из тех одноразок, которых он трахал, даже самая дерзкая, не решилась бы посмеяться над ним, пойди во время секса что-то не так. Побоялись бы.

Кроме Марты.

Вот она могла бы быть той женщиной из мужских легенд, после которой еще долго не встанет.

И это разжигало аппетит.

Вся эта яркость и все эти эмоции могут принести ему куда больше удовольствия. Больше чем от других. Кроме, пожалуй, Леры.

Но Лера — отдельная история.

Начало поездки выдалось спокойным. Марта почти дремала, рассеянно глядя в окно машины на ели вдоль дороги, трясущие мокрыми лапами.

Потом она рассказала о прогулке на лошадях и чуть не случившейся беде с Викой.

Матвей слушал равнодушно — ему было все равно.

Марта глянула на него со странным выражением и, хмыкнув, замолчала.

Он поморщился. Обязательно настроение портить?

Но молчание его тяготило, и он включил музыку, которая всегда помогала.

Кастомная акустика в этой машине обошлась ему в бешеные деньги, но понты всегда дороже.

Когда Бейонсе вздыхает между словами прямо на ухо, так что волоски на руках встают дыбом, а басы бьют тебя в грудь, будто стоишь прямо у стадионных колонок на концерте Металлики — это даже круче понтов.

Эта акустика была способна заполнить ощутимой и плотной как океанская волна музыкой не только салон автомобиля, но даже бездонную пустоту в сердце. Иногда ему казалось, что он становится кем-то другим, когда играет Led Zeppelin «Stairway to Heaven». Или… собой?

Сначала идет тихо, почти шепотом — гитара, флейта, голос Планта будто издалека, как воспоминание. Каждая нота падает, как капля расплавленного золота — тяжелая, горячая, бесконечно красивая. Гитара не просто звучит, она живет, дышит. Звук поднимается по позвоночнику, как ток, и в какой-то момент ты перестаешь дышать. И вот эта мелодия, она такая огромная, такая одинокая и такая настоящая, что заполняет все — салон, грудь, голову, и ту самую черную дыру внутри.

И он словно слышит наконец, как звучит его собственная душа.

Покосившись на Марту, Матвей, однако, выбрал другую мелодию.

Мельница. «Гори, Москва».

Не самая любимая группа. Но в ней что-то перекликается с этой женщиной.

Аутентичность. Дерзость. Независимость.

И страсть к разрушению — всего, что мешает дышать и жить.

Голос солистки свербел где-то за грудиной, припекая, как жестокое солнце.

Матвей непроизвольно вдавил газ, побуждаемый ритмом.

И скосил глаза направо.

Марта… плакала.

Заметив его взгляд, она быстро прижала ладони к мокрым глазам и неслышно сказала одними губами: «Выключи».

Он вырубил звук и нервно спросил:

— Что? Что случилось?

— Ничего, все в порядке, — попыталась отмахнуться она, но мокрые дорожки на ее лице вытряхивали душу.

— Что-то вспомнила?

— Нет, — она хмыкнула, кинув на него проницательный взгляд, словно поняла, что он надеялся узнать еще одну ее слабость. — Я давно уже ничего не слушаю. Однажды что-то щелкнуло, и музыка стала на меня слишком сильно влиять. Все вокруг меломаны, живут в наушниках, не могут без дополнительных эмоций. А мне — наоборот, перебор.

— И ты даже в машине ничего не включаешь?

— Нет, никогда. — она мотнула головой. — Даже радио.

— Это преступление. Штатная акустика в твоем «Лексусе» — просто огонь. А ты…

Марта шмыгнула носом и пожала плечами.

Матвей откинул крышку бардачка и достал салфетки.

— Спасибо, — сказала она, вытирая остатки слез.

Только сейчас он заметил, что она без макияжа, даже ресницы не накрасила. Обычно на этом пассажирском месте девицы ревут, размазывая тушь по лицу, поэтому он и держит салфетки под рукой. А у нее нос покраснел и распух — и все. И выглядит почему-то совершенно нормально. Для нее.

На въезде в город Матвей забил в навигатор продиктованный Мартой адрес.

Затормозив у нужного подъезда, заглушил мотор и повернулся к ней.

— Пригласишь на кофе?

Марта думала секунды три.

— Приглашу.

Матвей был удивлен ответом.

Он не сомневался, что Марта достаточно взрослая девочка, чтобы понимать подтекст «приглашения на кофе», и ожидал некоторого сопротивления.

Слишком легко.

Даже неинтересно.

Он успел выйти из машины первым и открыть ей дверцу. Потом догнал по пути к подъезду и тоже распахнул подъездную дверь. Все для того, чтобы спросить:

— Ты же феминистка? Почему позволяешь мне, проклятому сексисту джентльменские жесты?

— Можешь не открывать мне дверь, но тогда плати на тридцать процентов больше, — пожала она плечами, поднимаясь пешком на третий этаж. Ему пришлось тоже пройтись. — Нет? Не хочешь? Тогда не выпендривайся.

Матвей хмыкнул, прислоняясь плечом к стене рядом с ее дверью, пока она возилась с замком. Но быстро вспомнил, где находится — отнюдь не в элитном ЖК! — и выпрямился, смахивая побелку с пиджака.

В открытую дверь сразу ломанулись два пушистых зверя, но Марта оттренированным движением задвинула их обратно и махнула, приглашая его войти.

Сразу присела, почесывая за ухом пушистую кошку явно сибирской породы.

— Это Кошка-Мать, — представила она ее, проводя ладонью по спине, и та взметнула вверх хвост, похожий на метелку для вытирания пыли.

— Очень приятно, госпожа, — склонил голову Матвей, но не был удостоен ответом.

— А это Лорд. Он у нас самый красивый, но глупенький.

Лордом звали рыжего мейнкуна с кисточками на ушах. Насчет глупенького было не совсем понятно, выражение морды у кота было, как у модели мирового класса. Слегка презрительное и равнодушное.

Третьим животным было нечто лысое и слегка облезлое с глазами ирландского эльфа — не гордого красавца из книг Толкиена, на такого скорее походил Лорд, а настоящего злобного подкидыша из мифов.

— Это Петенька, — Марта подняла лысого с клочками шерсти по всему телу кота на руки и чмокнула его между ушей. — Она — левкой. Очень редкая порода. Но, к сожалению, не чистая, а по приколу скрещенная с каким-то сфинксом, поэтому к разведению оказалась непригодной.

— В зоопарке ученые скрестили слона со слоном. Не для науки, а так, позырить, — усмехнулся Матвей.

Марта обернулась к нему, подняв брови. Без тени улыбки.

Кошка-мать обернулась тоже. И посмотрела таким взглядом, что у Матвея холодок пробежал по спине.

Он сделал себе отметку в голове — не оставаться тут спать.