Матвей медленно и устало, будто силы покинули его после перестилания кровати, опустился на пол, не отрывая от меня взгляда.

Я хотела сказать, чтобы сел в кресло, но сначала надо было дорассказать сон, а то забуду!

— И в этих глазах была такая пустота… Будто за ними ничего нет — ни мыслей, ни чувств, только бездонная тьма. Но при этом они притягивали. Я не могла отвести взгляд. Только кроме отражения больше ничего не было. Я попыталась подойти поближе, но вода вдруг стала очень плотной, как гудрон. И очень холодной.

Я сгребла подушку, обняла ее двумя руками, но все равно чувствовала озноб, который так до конца и не прошел после наркоза. Только спрятался внутрь, поближе к сердцу.

— А потом это отражение начало тонуть. Уходить в глубину. И я почувствовала панику — только не свою, а как будто твою. Я знала, что ты понимаешь — если я сейчас тебя не спасу, ты исчезнешь навсегда в глубине. Но двинуться не могла, только смотреть, пока не осталось только слабое свечение на дне. И тишина. И… ощущение, как будто я потеряла что-то очень важное.

Я подняла глаза на Матвея. Он смотрел в сторону и молчал, не поднимая глаз.

Было немного жаль, что я не могу вновь увидеть тот золотистый огонь, который поймала у камина на базе отдыха и не могла с тех пор выкинуть его из головы.

— Мне никогда не снятся сны, — сказал он глухо.

— Как это?

— Закрываю глаза — и открываю уже утром.

Матвей выглядел как-то странно. Куда-то ушли присущие ему вальяжность, отточенность жестов, острота взглядов и слов.

Он везде и всегда выглядел хозяином, будто бы не просто имел право там находиться, но и распоряжаться по своему усмотрению.

Но не у меня дома.

Тут он терял свою власть.

— Ты можешь ехать, — сказала я, помолчав. — Не хочу тебя задерживать.

— Не могу.

— Почему?

— Кто будет за тобой ухаживать?

В приоткрытую дверь спальни просочился Лорд, как всегда, слегка застряв средней частью. Поводил мордой, оценивая ситуацию, и подошел к Матвею. Негромко мяукнул и поставил лапу ему на колено.

На Лордовском языке это означало — возьмите меня срочно на ручки, зачмокайте в морду и тщательно погладьте.

Матвей Лордовского не знал, поэтому только с удивлением смотрел, как наглая рыжая морда залазит ему на колени, непочтительно наступая на нежные мужские части, выпрямляется и лезет обниматься, тыкаясь мокрым носом в лицо и всеми линючими боками прислоняется к шерстяному свитеру.

Теперь у Матвея будет коричневый свитер с рыжим начесом.

Я смотрела на происходящее с умилением.

Как человек и кот встречаются взглядами и о чем-то неслышно договариваются.

Как мужские руки с длинными пальцами погружаются в шелковистую шерсть.

Как Матвей прислушивается к зарождающемуся внутри Лорда урчанию.

— Он мурлыкает как старый «Порше» на оппозитной шестерке, — поделился он со мной.

— Ты ему нравишься, — сообщила я.

— Да?

Матвей снова встретил взгляд Лорда, продолжая наглаживать кота по всей длине.

Обоим это, кажется, заходило.

Это еще не признание. Вот если бы Кошка-Мать пришла к нему гладиться — другое дело. Но все-таки симпатия моего кота к нему смягчила и мое сердце.

Вообще Матвей в последние несколько дней совершенно меня не бесил. Да, он все сделал по-своему — заставил перебраться в другую больницу и оплатил операцию. И даже цветочек мой заменил, как будто он какая-нибудь сдохшая рыбка.

Но при этом мы провели три дня бок о бок, ближе и дольше, чем я оставалась с кем-нибудь вместе за последние лет десять, и он все еще не вызывал у меня подспудного раздражения, как большинство людей. Я даже в поездках с подругами беру себе отдельный номер, зная, как от усталости начинаю срываться на окружающих.

И то, что мне хотелось прижаться к нему сейчас, как это делает Лорд — меня даже не настораживало. Там, в домике у камина, он был такой горячий — может быть, у него получится выгнать из меня наркозный озноб?

— Сделать тебе чаю? — спросил Матвей, почесывая рыжую башку Лорда, который довольно щурился и урчал уже не как какой-нибудь там «Порше», а как настоящий реактивный самолет.

— Ты очень странный, — заметила я. — Заботливый, добрый, вот это все. Это ради секса?

— Нет.

Это было очень короткое и очень сухое «нет».

Почти оскорбленное.

— Ты сам сказал, что да. И даже у жены разрешение попросил.

— А что я должен был сказать в тот момент, когда ты начала про «маленького мальчика», — Матвей подхватил Лорда под живот и уложил его себе на колени. — Марта, не лезь, мне больно?

— Да.

— И ты бы послушалась?

— Да.

Он поднял на меня взгляд.

Глаза казались темными провалами, уходящими в пустоту, где разливалась тяжелая и плотная, словно мазут, вода из моего сна.

Мне хотелось увидеть вновь их янтарное сияние.

Я щелкнула клавишей ночника, и яркий свет пронизал темноту, заставив зрачки сжаться в узкие точки в невероятного цвета море его радужек.

Матвей прикрыл ладонью глаза, но я уже увидела все, что хотела.

— Прости, — сказал он странным тоном. Если бы я не знала, кто такой Матвей, я бы решила, что он на грани слез. — Я действительно испугался. Что ты увидишь меня настоящего и все поймешь.

— Что пойму?

— Я знаю все, что ты обо мне думаешь, — он провел ладонью по лицу, словно стирая любое выражение, которое могло его выдать. — Знаю, как ты ко мне относишься. Я сам постарался. Но…

У меня пересохло в горле.

Его голос был надтреснутым, но настолько искренним, насколько это вообще возможно.

Уязвимость человека, который так блестяще играл роль мудака — пугала.

— Я отлично понимаю, что недостоин любви. Но… Можно я хотя бы попробую?

Мне было невыносимо сложно ответить ему.

Особенно в этот момент.

— Мужские слова стоят дешевле воздуха. Я не спасительница мудаков, прости.

— Слова?.. — Он наконец посмотрел мне прямо в глаза. Не моргая. Его рука, запутавшаяся в шерсти Лорда, подрагивала. — Я знаю. Поэтому я сделал для тебя все, что было в моих силах, ты же видела. Чтобы ты верила делам.

— Еще я видела, как ты обращаешься с женщинами.

— Поэтому ты нужна мне. Я хочу измениться. Ты же видишь, что я не безнадежен.

Я протянула руку. Он нахмурился, не понимая, что я хочу. Но коснулся своими пальцами моей ладони. Обхватив его запястье, я почувствовала, что пульс, бьющийся под горячей кожей, просто зашкаливает. Ударов двести, будто он бежит.

От чего-то. От кого-то.

От себя?

Матвей осторожно придвинулся чуть ближе, развернул свою ладонь, касаясь моей ладони.

И сплел наши пальцы.

Тихо спросил:

— Можно я останусь?

У меня и самой сердце билось в горле, пульсируя током горячей крови.

Я закрыла глаза, тяжело дыша.

Не знаю.

Почувствовала, как сухие горячие губы коснулись костяшек пальцев.

Нежно. Бережно.

Отсчитали все пять — и замерли.

Я медленно выдохнула и открыла глаза.

Он увидел ответ в моем взгляде.