— Ты никогда не пробовала побыть слабой и позволить мужчине рядом с тобой взять на себя ответственность? А, Марта?

— В мире нет мужчины, рядом с которым я буду слабой. Это просто опасно.

Мне показалось, что при этих словах в глазах Матвея вспыхнул торжествующий огонек.

Я быстро проинспектировала свои последние слова.

Все в порядке. Моя твердая позиция не сдвинулась ни на миллиметр.

Что он мог услышать такого, что заставило бы его подумать, что он победил?

Матвей не стал развивать тему, от чего было еще тревожнее.

Он посидел еще немного, допивая свой бокал, плеснул последние капли из бутылки и даже потряс ее на всякий случай. Вздохнул и встал, чтобы прогуляться до бара еще разок.

Вернулся с новой бутылкой — и без бокала.

Ну да, действительно, к чему эти церемонии, можно прямо из горла!

Он попытался грациозно приземлиться обратно на коврик у камина, но неловко пошатнулся и ухватился за край полки, чтобы не рухнуть.

— Так… — он потряс головой. — Мне надо умыться.

И ушел. В ванную. Вместе с бутылкой.

В принципе, по-хорошему мне надо было воспользоваться случаем и слинять к себе.

Пьяный мужик — так себе компания на вечер. Но меня все еще беспокоила его угроза отправиться искать приключения. И особенно — в компании Вики.

Лучше уж посидеть тут с ним. Тем более, он столько выпил, что наверняка скоро вырубится.

Еще было немного любопытно, что будет, когда он потеряет контроль.

Потому что сейчас, несмотря на солидное количество алкоголя, было видно, что мыслит он все еще четко и свои тайные темные стороны демонстрировать не спешит.

Вернулся Матвей довольно быстро, правда, с мокрой головой и в расстегнутой рубашке.

С бутылкой он так и не расстался, и уровень виски там ощутимо понизился.

Но глаза были ясные, куда трезвее, чем когда он уходил.

— Знаешь… — не могла не прокомментировать я. — Рельеф смотрится лучше всего, если видишь его случайно. Снял куртку, согнул руку — а там бицепс. Или когда рубашка не топорщится, потому что там подтянутый живот. А вот эта… демонстрация… Моветон.

Я помахала рукой, пытаясь обозначить, что я имела в виду.

Потому что с рельефом у него было реально неплохо. И поджарый живот в наличии, красиво расчерченный на квадратики, и грудные мышцы плоские и четко прорисованные, но без фанатизма. Все это щедро демонстрировала расстегнутая рубашка.

— Демонстрация? — хмыкнул Матвей и стянул рубашку окончательно, попутно ловко перекладывая бутылку виски из одной руки в другую. — Так лучше?

Он развел руки в стороны, не забыв предварительно сделать глоток виски.

И медленно повернулся вокруг себя, наглядно показывая значение слова «демонстрация».

Я захихикала, но, когда он повернулся задом, резко выдохнула и не смогла вдохнуть обратно.

На его спине белели два старых грубых шрама. Они симметрично расходились от середины позвоночника в стороны, к лопаткам. Каждый с ладонь длиной. Словно он когда-то был ангелом, которому отрезали крылья.

— Что это?.. — проговорила я сквозь комок в горле. — У тебя…

Ненавижу это чувство телесной эмпатии, когда от вида некоторых ран тело включает их в карту собственных ощущений. Будто это у меня шрамы — кожу тянет, а в животе образуется горячая пустота.

— Что? — Матвей оглянулся на меня через плечо. — А, шрамы… Забыл.

— Откуда они?

Он повернулся лицом, скрывая от меня рубцы, но легче не стало.

Я все равно чувствовала их — на своей спине.

Матвей медленно склонился ко мне, невесть как удерживая равновесие с таким количеством алкоголя в крови. Его глаза оказались близко-близко, и радужка была уже не цвета виски, а цвета пылающего в камине огня. Дыхание отдавало жженным сахаром и ванилью.

— А у тебя откуда… — он протянул руку и, воспользовавшись моей шоковой заторможенностью, подцепил пальцами цепочку на шее. — Это кольцо?

Я перехватила цепочку и спрятала ее обратно в ворот платья. Теплый тяжелый металл скользнул по коже, вызывая привычный всплеск боли.

— Тяжелая история. Не стоит об этом, — качнула я головой.

— Хорошо… — Матвей опустился на одно колено рядом со мной. От его обнаженной кожи веяло жаром. — Тогда откуда у тебя такая машина?

— Оттуда же.

— Расскажи.

Нет.

Я не готова.

Наверное.

Резко, из ниоткуда, подкатывают слезы, закипая жгучей смолой прямо в уголках глаз.

Хватаю ртом наполненный запахом горящего дерева воздух.

Горящего дерева, горячей кожи, карамельного виски.

И мужчины рядом.

Матвей так близко — смотрит на меня внимательно и терпеливо.

Шрамы на моей спине все еще саднят как фантомные оторванные крылья.

Не хочу рассказывать. Я никому не рассказывала.

Никто не знал.

Никто не понимал, почему я так убиваюсь по человеку, которого едва знала.

«Ты такая экзальтированная!» — говорили даже с каким-то восхищением.

«Как жаль, молодой парень», — говорили дежурно и тут же переводили разговор на другое.

— Давай начнем с машины, — говорит Матвей. — Как ты смогла купить «Лексус»?

— Я не покупала. Это… наследство, — горло саднит от едва протискивающихся сквозь него слов.

— От кого?

Накрываю ладонью кольцо под тканью платья, словно могу спрятать его от назойливого внимания этого совершенно чужого мне человека.

— Муж? — спрашивает Матвей.

Качаю головой.

— Жених?

Снова качаю.

— Бойфренд?

Молчу. Нет.

— Друг?

— Никто.

Он мне был — никто.

Случайный парень, даже не помню из какой соцсети. Я тогда, в три часа ночи запостила свою истерику абсолютно везде, где у меня были аккаунты.

Потому что, вернувшись из деревни, обнаружила, что потеряла паспорт.

На участке? Или в электричке? Забыла в такси от вокзала?

Утром мне надо было лететь к маме. Без паспорта меня никто не посадит на самолет.

А он написал: «Адрес?»

И примчался на этом своем серебристом «Лексусе». Новеньком, еще пахнущем кожей и свежей пластмассой. И повез меня в деревню, на станцию, на вокзал. Искать.

Потом сказал, что понятия не имел, кто я — просто лентой вынесло пост, и он не выдержал.

Мы нашли. На огороде, рядом с тем местом, где я выкапывала маме ее драгоценный любисток. Потом мчались по трассе, собирая штрафы, чтобы успеть на самолет. С паспортом и любистоком.

— Я ему в подарок привезла башкирский мед. Мама настояла, — сжимаю кольцо так сильно, что края врезаются в ладонь. — Целебный.

И — ничего. Мы не стали встречаться, не упали в любовь с головой. Не переписывались даже. Он только спросил, надо ли возвращать банку из-под меда, а я спросила, не нужна ли еще порция? Мама интересуется.

Сказал, что у него на мед аллергия. Но спасибо.

А позже написал, что он сейчас в волонтерском поиске прямо рядом с нашей деревней.

Мол, не нужно ли еще чего выкопать, чтобы я не рисковала паспортом.

Я спросила, кого ищут и не нужна ли им помощь? Потому что те леса я знаю лучше, чем свою кухню.

— Мы нашли, бабульку, которая пошла за грибами и заблудилась. Обратно ехали вместе. Он сказал, что завтра выступает со своей группой в баре. Я пришла и даже подарила ему цветы.

И все равно мы не стали даже дружить.

Однажды он забежал в гости — рядом с моим домом сервис «Лексуса», отдал машину на первое ТО и решил попить кофе не из автомата, а у меня, хороший. Похвастался, что встречается с девушкой.

Я пригласила в следующий раз обоих, но он снова приехал один — успели расстаться.

— У меня кошка умерла, я ему написала, что хочу похоронить. Да, опять ночью. Да, снова в нашей деревне. Приехал, отвез, сам копал яму в лесу между корней дуба саперной лопаткой из багажника. Всегда с собой возит. Возил. Поисковик же. Я тоже вожу.

— Ты ездишь на поиски?

— Редко.