— А давай в этот раз не будем елку наряжать? — предложила Лера утром двадцать восьмого декабря.

— С чего вдруг? — неприятно удивился Матвей. — Ты ведь любишь всю эту новогоднюю требуху? Огонечки, носочки, свечки, пледики, что там еще…

— Не знаю, — равнодушно пожала Лера плечами. — Просто надоело.

Она устроилась, подобрав ноги, в коричневом кожаном кресле, стоящем напротив окна.

Голого — лаконичный стиль просторного лофта на последнем этаже не предполагал ни занавесок, ни жалюзи, ни даже подоконников, на которые можно поставить горшок с цветком.

Только серое небо за тонким переплетом и зима.

Глубокая зима — одинаково далекая и от разноцветной золотой осени с ее уютом, и от пахнущей новой надеждой весны.

В эти темные времена людей спасает только новогодняя суета.

И Лере давным-давно пора было в нее вливаться. Подготовка к самому главному празднику года по-хорошему должна начинаться уже в августе.

«Ты не понимаешь, все лучшие места начинают бронировать уже первого января!»

Выносить мозг Матвею она начинала сразу же после летнего отпуска.

Выясняла, каким будет символ грядущего года, заказывала платья соответствующего цвета, узнавала, какие нынче тренды в оформлении елок и в каком ресторане лучше заказывать новогоднее меню.

Надо уметь тонко вписаться между модой и оригинальностью, чтобы поразить гостей уникальным стилем, но не шокировать эксцентричностью.

К тому же с самого начала совместной жизни, Лера придумала их особенную традицию.

Каждый Новый Год требуется встречать каким-нибудь особенным образом.

Был уже и белоснежный песок океанских пляжей, и фейерверки Бурж Халифы, и отсчет последних секунд перед полуночью в Нью-Йорке на Таймс Сквер, и кипящая вода исландских источников под северным сиянием, и новогоднее вино в храме Мэйдзи.

За жизнь с Лерой калейдоскоп необычных и ярких отмечаний слился в настолько пестрый хаос, что Матвей парадоксально с трудом отличал одно воспоминание от другого.

Особняком, пожалуй, стоял лишь самый первый совместный Новый Год.

Денег не было даже на живую елку, и они встречали его с облезлой пластиковой, доставшейся Лере вместе с малогабаритной двушкой от дедов.

Дешевое шампанское пахло чем-то химическим, оливье оказался пересоленным, но они занимались сексом всю ночь под «Голубой огонек», и девятнадцатилетнему Матвею тогда казалось, что круче Нового Года у него еще не было.

— В смысле надоело? — он сощурил глаза и недобро усмехнулся, присаживаясь на широкий подлокотник ее кресла.

Лера едва успела подхватить с него чашку с кофе. Неловко обняла пальцами в тонких золотых кольцах, словно пытаясь согреться. Но кофе давно остыл, хоть и оставался нетронутым.

— Ты праздники не любишь, постоянно мне говоришь, что тебе это все не нужно. А одной мне неинтересно, — глядя снизу вверх в его лицо, ответила она спокойно.

— Э-э-э, нет! — Матвей наклонился и жестко ухватил ее пальцами за подбородок, мешая отвести взгляд. — Мне — не нужно. Но должно быть нужно тебе.

— Зачем? — недоумевающе спросила она.

— Затем! — отрезал он, наклоняясь ближе и беспощадно чеканя каждое слово: Я сейчас уеду по делам. Вечером вернусь. И хочу, чтобы тут уже стояла наряженная елка, висели гирлянды, шарики и прочая мишура. Закупи все для новогоднего стола. Чтобы было оливье, селедка под шубой, икра, помидоры с сыром, буженина. Жареная курица. И медовик. Ясно?

Лера ничего не ответила, лишь упрямо сжала губы, но что-то такое он увидел в ее глазах, чему коротко усмехнулся и встал, сделал шаг в сторону и подхватил со стола ключи от машины.

Пока его серебристый «Лексус» прогревался, Матвей несколько минут сидел, бездумно глядя на то, как дворники смахивают с лобового стекла одинокие снежинки, превращая их хрупкую красоту в хаос переломанных лучей.

Выезжая на дорогу, он включил радио. Но вместо обычных в это время года зажигательных «джингл беллсов» на его любимой волне играла «Снег над Ленинградом» из «Иронии судьбы».

Музыка совершенно не новогодняя и чересчур меланхоличная для лихорадочного веселья предпраздничных дней.

Но переключать он не стал — хороший получился саундтрек для спешащих по заснеженным улицам прохожих с елками и набитыми до отказа сумками. Кто-то рассыпал на пешеходном переходе у реки целую сетку мандаринов, и они катались под колесами машин, лопаясь ярко-оранжевыми кляксами.

Девчонки с хмельными глазами в светящихся коронах фоткали друг друга на фоне украшенных набережных, запрокидывая голову, пили шампанское из горла и хохотали так, что слышно было даже сквозь шум традиционно плотного предновогоднего трафика.

Все куда-то спешили — кто домой, кто на корпоратив, кто по магазинам за последними подарками. Но все — торопились к финалу года. Отсчитать двенадцать ударов курантов и загадать самое-самое заветное желание.

Новогоднего настроения у Матвея как не было, так и не появилось даже после пары часов катания по украшенным улицам. Впрочем, как и всегда.

У всех вокруг в глазах сияло предвкушение праздника, который принесет надежду на чудо.

И только у него — лишь меланхоличная мелодия в колонках и понимание, что чуда никогда не случится.

Не с ним.

Каждый год он надеялся, что найдется хоть что-нибудь: тот самый шар на елку, то самое блюдо, тот самый подарок, что заполнят пустоту в сердце.

Что Лера, одержимая праздником, однажды сотворит чудо, и вложит смысл в эту бессмысленную суету.

Но этого никогда не происходило.

И не произойдет — никогда.

Новый год наступил через три дня. Как всегда — громко и необратимо.

Лера вывернулась наизнанку, выполняя приказ.

Двухэтажная квартира с гостевыми спальнями, огромной гостиной, посреди которой стояла трехметровая елка, не хуже, чем в Кремле, шикарные блюда из лучших ресторанов — многие друзья и знакомые с удовольствием отменили свои планы, чтобы принять приглашение Леры встретить Новый Год в их компании.

Пока били куранты, Матвей стоял в проеме дверей, ведущих на открытую террасу и курил, глядя в засвеченное сизое небо Москвы. Миллионы людей по всему городу загадывали свои мелкие желания, не догадываясь, что он мог бы исполнить почти любое. У большинства они крутились вокруг денег, причем не слишком больших.

Только его желание не мог исполнить никто, потому и не было смысла его загадывать.

— Снимаем с елки золотые орешки! — захлопала в ладоши Лера. — Внутри для каждого будет новогоднее предсказание! Через год соберемся и узнаем, у кого что исполнилось!

— Весной встретишь человека, чьи глаза отразят твои мечты! — первой зачитала предсказание одна из подруг Леры, поглаживая свой уже внушительный живот. — Ой, я даже знаю, кто это будет!

— Дорога, что начнется с порога, закончится там, где небо пьет море… — хмуро зачитал свое предсказание один из деловых партнеров Матвея. — Что за чушь?

— Я думаю, вас ждет интересное путешествие! — рванула спасать положение Лера.

— Ты сама это писала? — прошипел Матвей, ухватив ее за локоть, когда она пробегала мимо.

— Да нет, попросила нейросеть, — отмахнулась она. — Смотри, что у меня: «Из тишины родится голос и мир замрет, слушая тебя!»

— Точно чушь, — заключил он.

— А у тебя что? — кивнула она на его кулак, в котором невесть когда появился орех.

Первым порывом было выкинуть его, не открывая, но что-то заставило его все-таки стиснуть пальцы сильнее, раскалывая скорлупу.

Золоченые осколки осыпались на снег, который ветер успел намести на открытую террасу.

Однако внутри ничего не оказалось.

— А… где? — удивилась Лера и даже присела на корточки, просеивая осколки в поисках бумажки с предсказанием.

Матвей лишь усмехнулся, стирая с пальцев позолоту.