Оттолкнул Леру, застегивая штаны обратно.

— Даже моя секретарша лучше сосет, — с легкой брезгливостью проговорил он, глядя, как она вытирает губы тыльной стороной руки. — Как в твоем возрасте можно до сих пор не научиться? Сходи на курсы минета, что ли.

Она даже не обиделась. Все еще стоя на коленях, ждала, что будет дальше. Привычка, выработанная за двадцать лет.

А он чувствовал раздражение. Не на нее даже — на себя.

На то, что даже в момент, когда он должен наслаждаться властью, он думал о Марте. О ее молчании, о том, что не написала, не подошла, не смотрела грустными глазами издалека.

Как будто ей нормально, что ему на нее плевать.

— Встань.

Лера неловко поднялась, поправляя платье и все еще отводя глаза в сторону.

Припухшие губы, растрепанные волосы. Только глаза не горят.

— Нет, так не пойдет.

Он задрал подол ее платья, нащупывая пальцами кружево трусиков. Сдвинул в сторону и нажал на влажный бугорок между ног. Лера вздрогнула, попыталась отстраниться, но не активно, скорее рефлекторно.

— Не дергайся.

Матвей снова вжал ее в стену, одну руку уперев над головой, а другой стянул вниз кружево, открывая себе больше доступа.

Уверенно нащупал клитор — ее тело он знает наизусть.

Не целуя, не глядя в глаза — только точные ритмичные движения, ныряющие внутрь ее тела пальцы, снова выныривающие, чтобы растереть влагу по клитору.

Ее дыхание быстро сбилось, стало резким и захлебывающимся. Губы приоткрылись, кулаки сжались. Внутри ее тело начало пульсировать, давая ему понять, что финал близок.

Матвей ускорил движения, вгоняя пальцы почти грубо и в момент, когда услышал беззвучный стон, а внутри стало мокро, вынул их, небрежно вытерев о подол платья.

Тело Леры еще содрогалось, когда он уже доставал телефон из кармана.

— Видишь, — сказал он, глядя только на экран. — Я все еще имею над тобой власть.

Сообщение от: Марта.

«На работу завтра не приду, попала в больницу. Пару дней меня не будет. Документы отправила на почту».

Он перечитал его еще раз. Медленно. Словно проверяя, не привиделось ли.

— Какой же ты ублюдок… — выдохнула Лера за его спиной, и на последнем слове ее голос сорвался в рыдание.

Но он не обернулся. Не глядя, нащупал сигареты в заднем кармане и вышел на зимнюю террасу, захлопнув за собой дверь. Ледяной ветер хлестнул по лицу наотмашь, отрезвляя и возвращая ясность мыслей.

Закурил и перечитал сообщение в третий раз.

Что, блядь, значит — «в больницу»?!

За что я люблю дружить с девочками — тебя никогда не бросят в беде.

Вот просто никогда.

Они могут забить на твой день рождения, не поздравить с новым годом, не явиться на свадьбу, проигнорировать рождение ребенка.

Могут договориться поехать вместе в отпуск и отменить все в последнюю секунду.

Могут опоздать на поезд, на самолет или в театр.

Мы все разные — и безалаберные в том числе.

Но если какая-нибудь беда — от помощи придется отбиваться.

Заверять Алису из Иркутска, что со мной все в порядке, не надо срочно брать билеты в Москву. Твердо сообщать Алене, живущей в Черногории, что нет никакой необходимости искать серые схемы по обмену денег, чтобы прислать мне ползарплаты. Орать на Феньку с шестью детьми, кошачьим приютом и хостелом, что мне ее пятьсот рублей погоды не сделают.

Тех, кто далеко, еще можно удержать на расстоянии, хотя все равно потом позвонят курьеры, деловито спрашивая, на какой этаж больницы везти цветы.

Те, кто поближе, прискачут все равно.

Привезут куриный бульон, апельсины, связку розовых шаров, тапочки, три ночнушки, зубную щетку, походный набор посуды, шоколадного дракона и бутылку шампанского.

Хотя просила я только ночнушку.

И только у Симы, отдельно уточнив, что не надо никого волновать моим состоянием.

Но где там…

— Я просто подумала, что ты могла что-нибудь забыть, вот и спросила девочек, что еще нужно в больнице, — оправдывалась она, сидя на краю койки.

— Здесь все есть! — пыталась я убедить их забрать хотя бы посуду. — И еда, кстати, тоже.

— Знаю я эту еду, — отмахнулась Таня, доставая из сумки еще и домашние беляши.

— Шампанское-то зачем!

— Чтобы не грустить! — гордо заявила Эмма, та самая, что принесла шарики.

Не помню, как она попала в нашу компанию в свои двадцать, но кутить умела от души и нас учила.

Может быть, кто-нибудь и слился, не найдя в себе сил на поддержку — но все остальные поучаствовали как могли. На фоне современных мальчиков с их «не болей, а то ругаться буду», смотрелось это все ошеломляюще.

Правда, появлялась новая проблема — как их теперь разогнать. Потому что я не спала всю ночь, а ситуация была не такая уж серьезная, чтобы собирать войска.

Но вот кого я точно не ждала — это Матвея.

А он явился.

Распахнул дверь без стука и воздвигся на пороге, обводя пронзительным взглядом притихшую палату.

Девчонки замолчали и уставились на него во все глаза, даже не пытаясь вести себя вежливо и тактично.

В руках у него был гигантский букет из пары десятков голубых гортензий, занявший собой добрую четверть шестиместной палаты.

Кроме меня тут было еще двое пациенток: вечно спящая старушка и моя ровесница с такой же проблемой, как у меня. Она буквально через пять минут после знакомства влилась в нашу тусовку, так что ей как раз объясняли, как найти наш дружный чатик.

Она тоже разглядывала Матвея с брезгливым интересом, тщательно изучая его дорогой костюм, понтовые ботинки, престижные часы и прочие признаки барского образа жизни.

Он, впрочем, не смущаясь, прошел в центр палаты, огляделся, пытаясь понять, куда можно пристроить цветы. Но свободных мест не было — все тумбочки уже были заняты вазами, банками и обрезанными двухлитровками, в которых стояли букеты.

Пришлось небрежно бросить гортензии на пустую кровать.

Прежде чем повернуться ко мне и внезапно… устроить разнос.

— Почему ты нормально не написала, куда тебя забрали? И трубку не берешь? — с полоборота завелся он. — Почему я должен пол-Москвы на уши поднимать, чтобы найти, куда тебя увезли?

— Потому что я предупредила, что не приду на работу, — загнула я один палец, — Предупредила, когда вернусь, — загнула второй, — И когда выйду отсюда, принесу официальный больничный, — загнула третий. — Все остальное тебя не касается.

Матвей как будто не услышал.

Он резко шагнул к моей кровати, и девчонки невольно расступились, открывая ему вид на мою пострадавшую ногу.

Зрелище, конечно, было то еще — опухшее бревно, а не нога. Голень вся блестящая и воспаленная, на коже растекаются огромные разноцветные синяки.

Он аж отшатнулся.

А я запоздало пожалела, что не успела накинуть одеяло.

Прикасаться к ноге было больно, поэтому я держала ее открытой. Девчонки не страдали ни брезгливостью, ни склонностью к драмам, поэтому им было нормально.

А вот Матвей был прямо в ужасе.

— Что случилось?! — его глаза расширились как у анимешных персонажей. — Ты написала, что вернешься через пару дней. Это не похоже на…

Я тяжело вздохнула.

— Разрыв кисты Бейкера. Выглядит страшно, но на самом деле совершенно не опасно. Вчера неудачно цветочки полила, — я нервно усмехнулась, вспомнив, какой ужас испытала сама, когда, спрыгивая с табуретки, почувствовала резкую боль под коленкой и увидела, как нога разбухает до огромного размера буквально на глазах. — Скорая подумала, что тромбоз, поэтому привезли в больницу. Но оказалось ничего страшного, сделают операцию и отпустят.

Матвей несколько секунд смотрел на мою ногу со сложным выражением лица, а потом резко отвернулся к окну и достал телефон.

Девчонки тут же сгрудились вокруг меня с крайне заинтересованным видом.

«Начальник, — сказала я одними губами. — Подробности потом».