— Ну да, ну да. Отказался ехать в Италию. Или Женечка — лишь фантазия рыжей идиотки, которая всеми силами пытается от меня избавиться.

Господибоже, какой у него голос ироничный.

— Э-э-э… Нет. Просто Женечка в Бобровке.

— Че? — делает ко мне огромный шаг. Блин. Мне, чтобы соблюдать с ним дистанцию, нужно сделать четыре назад. Но там джакузи, я упаду.

— У его бабушки желудок болит. Он такой заботливый.

— Что еще придумаешь?

— Желудок — дело не шуточное! Я вот тоже похудела, меня не кормят совсем, но это так, к слову. — сжимаюсь под пристальным взглядом сильнее. Стою на месте, а мажор подходит в упор. Стараюсь корчить невозмутимое лицо. Но, блин…

— Че глазенки вылупила? Соскучилась? — наклоняется, чтобы наши лица были на уровне.

— Пить хочу, — тянусь носиком к бокалу.

— Не надо, Рыжая. — протестует он, отведя руку с бокалом вверх. Пытаюсь, как в мультике про гномика и великана, подпрыгнуть до его руки. — Не нюхай. Ты можешь пошатнуться и упасть.

Но мне и нюхать ничего не надо, для того, чтобы феерично взлететь в джакузи. Сделав вид, что так задумано, гордо поворачиваю на него свое промокшее лицо, усевшись спиной поближе к пузырькам.

— Если хотел увидеть Женечку, мог просто попросить у меня его номер. Необязательно было устраивать финансовый апокалипсис своей семье. Идиот!

Последнее слово я выплываю со всей любовью, накопившейся у меня за эти годы.

Пришло мое время!

Улыбочка, возникшая у мажора при моем падении, сходит с его смазливого личика.

— А вот я скучал. — забирается в джакузи ко мне. Взглядом поражает кучку притаившихся студентов, восхищенно взирающих на него и его кубики. — Свалили все.

Все быстро убегают из джакузи. Мы остаемся в кипящей ванне наедине.

— Тебе идет форма.

— Спасибо, но этот комплимент мне уже делали сегодня.

— Кто? — вытягивает руку мажор, закидывая ее беспалевно мне на плечико. Притягивает меня к себе поближе.

— Максик. — улыбаюсь. — Друг Женечки.

— Интересно, — опускает веки, глядя на горячие беснующиеся пузырьки. — Еще один вымышленный персонаж.

— Не лапай меня, — отодвигаю его шаловливую ладошку от моей груди. — Я устала. Пахала в твоем отеле, как папа Карло.

— Тряпкой помахала в одной комнате.

— Да что ты говоришь?! Я работала, не покладая рук!

— Я по камерам за тобой следил. На тебе уборка лишь в моем номере. Я попросил, чтобы тебя не слишком изводили.

— Что?! Как ты мог? Ты считаешь, я не способна трудиться? — взрываюсь я.

— Ты явно создана для моей любви.

— Ты хотел сказать, просто — любви. Ты создана не для работы, а для любви. — исправляю я.

— Нет. Я хотел сказать, ты создана для моей любви. Других вариантов нет.

— Придурок. — краснею. — Ладно. Я устала. Сильно устала. Поэтому признаюсь.

— В чем? — поворачивает ко мне свое смазливое лицо. С его губ красиво стекают капельки воды. Вокруг нас парит. Это даже романтично.

— Я действительно соскучилась по тебе. Очень. У меня будет маленькая просьба, — наклоняюсь к его ушку. Ласково провожу пальчиком по шее, на которой бьется сонная венка. Нежно шепчу: — Убей Бастинду.

Смотрит на меня взглядом, затуманенным томной поволокой. Долго смотрит.

Я улыбаюсь.

Замирает время для нас.

— Рыжая… Ты только попроси. Я тут всех для тебя убью.

Мрачно смотрю на тряпку, лежащую в ожидании меня, красивой и работящей, на столе.

— Ведьма? — интересуется мажор.

Вздрагиваю. Ненавижу то, что он ходит бесшумно, как маньяк, следующий за своей жертвой. И после вчерашнего, я боялась, что он обижен. Я снова отказала ему, причем, у всего универа на виду, но меня радует, что он почти не напряжен. Я сказала — почти. С этим парнем сложно знать наверняка.

— Что? — не сразу понимаю суть.

— Ты пытаешься ее заколдовать?

— Я пытаюсь найти в себе силы, чтобы начать работу.

— А.

Садится за барный стул у стойки, положив верзильи, сложенные в замок пальчики, на столешницу. С вызовом смотрит на меня.

Мое тельце знобит, когда он так делает. Я имею в виду его взгляд. Как бы это описать? От его глаз веет арктическим холодом. Зрачки, узкие, словно вертикальные прорези, выдают в нем хищника. В них нет ничего человеческого, только ледяная пустота, как в глазах змеи, выжидающей жертву, или акулы, рыскающей в темных глубинах. Этот взгляд не обещает ничего, кроме опасности и неминуемого поглощения. Писец, если короче.

— Ну что еще?

— Кофе.

— У тебя руки отвалятся сделать?

Ах, да. Я же бесстрашная.

— А как же моя рабыня?

— Я уже не могу. — снимаю с себя чепчик. — Дурдом какой-то!

— Ты же почти не работала, — ухмылочку давит издевательскую, но не совсем веселую, это чувствуется по стальному тону голоса, от которого даже солнышко, проникающее в панорамное окно, резко удалилось по срочным делам. — А уже домой просишься. Сдаешься?

— Простишь? — делаю еще одну попытку. — Я про долг… Будем честными… Ведь это не так уж и много для тебя!

— Я подумаю, — вздергивает неоднозначно бровку. Кажется, он удивлен моим выпадом не меньше меня. На его губах появляется легкая насмешливая улыбка, и меня это задевает.

— Что это значит?

— Мне понравилось, как ты со мной вчера беспощадно флиртовала.

Это сарказм?

Стараюсь об этом не думать. Зря я с ним заигрывала. Мажор после этого как с цепи сорвался. Пытался меня зацеловать, раздеть и принудить к разврату. Пришлось запереться в подсобке с ведрами и швабрами. Там и уснула, и приснилось мне, что спасает меня добрый великан и увозит в далекую школу чародейства и волшебства.

— Я выдохлась. — присаживаюсь рядом с ним за барный стул. — Ну что ты хочешь от меня, скажи?

— Быть для тебя вместо Женечки.

Боже. Что это значит? Он что ревнует, что ли?

Потерянно пялюсь в пространство кухни. За окном назревает буря, и вряд ли, она унесет меня в изумрудный город, хотя очень хотелось бы. Я будто в тумане, и все мои мысли поглощены учебой, за которую я очень переживаю. Мои одногруппники улетели, им предстоит еще один семестр, а я здесь и не знаю, что меня ждет. Не думала, что буду завидовать им, ведь совсем недавно я мечтала бросить учебу навсегда.

Но даже сквозь эту пелену отчаяния, я не могу не замечать его. Мой взгляд невольно останавливается на бархатных ресницах, обрамлявших ледяные черные глаза. В его лице какая-то особая, притягательная неправильность: чуть горбатый нос и линия губ, изогнутая в полуусмешке. Псих прекрасен и, в то же время, не от мира сего, словно соткан из противоречий.

Я терпеть его не могу, или он мне нравится? И почему я вообще умудряюсь думать о нем такими красивыми эпитетами?

— О чем думает маленькая Аннушка? — у меня возникает чувство, что он сейчас снова пытается завладеть моим разумом. Ох уж эта легилименция.

— Я очень устала и ни о чем таком не думаю. — то ли пытаюсь оправдаться перед ним, то ли перед собой.

— Ни о чем таком… — повторяет многозначительно.

Вжух! Как по велению волшебной палочки — мой стул пододвигается ближе к нему. Ладно, это все его проворная рука. Затем он наклоняется, и его плотоядные ресницы, словно невесомые перья, касаются моей щеки, вызывая дрожь. В этот момент меня окутывает его аромат — пьянящий и волнующий, заставляющий забыть обо всем на свете.

Псих, — проносится у меня в голове. — Это провокация?

Украдкой я бросаю взгляд на его губы, не в силах отвести взгляд. Я еще вчера поняла, что со мной что-то не так. Последнее время я рядом с ним обездвижена.

— I like you, — шепчут мне эти губы бархатистым голосом. — Аня…

Улыбка, по-прежнему дразнящая и вызывающая, приближается ко мне вместе с его губами. Он — искуситель, дьявол, склоняющий к запретному поцелую. Я словно околдована, попала под его гипнотическое влияние. Это вообще нечестно. Спасите меня все.