— Да результаты и без того фантастичнее некуда! — одобрительно прогудел генсек. — Если бы Юрий Владимирович не поручился, что всё это — чистая правда, я бы подумал — разыгрывают старика.

            — Да какой же вы старик, — решил я немного взбодрить Брежнева, — семьдесят лет — совсем не срок для человеческого организма… Даже сильно изношенный организм можно попытаться починить.

            Брежнев хитро прищурился и добродушно покачал головой.

            — Как не поверить тому, кто даже мертвого разговорил! — Он сделал новую затяжку и вдруг резко, по-деловому, спросил, повернувшись к Андропову: — Юра, а исследования товарища Гордеева засекречены как следует? Не утекут его достижения за рубеж?

            Андропов, не меняя своего каменного выражения, едва заметно кивнул.

            — Разумеется, Леонид Ильич. К тому же, майор Гордеев не только учёный, но еще и сотрудник КГБ и закрытого НИИ разведывательных проблем ПГУ КГБ СССР. — Его сухой, безжизненный голос резко контрастировал с бархатным баритоном генсека.

            — Это правильно, — удовлетворённо крякнул Брежнев. — Он снова перевёл свой взгляд на меня, и в его глазах вдруг запрыгали озорные искорки. — Вот что, Родион Константинович… Скажите мне честно, как коммунист коммунисту… — Генсек понизил голос до доверительного шёпота, и отчего-то вдруг перешёл на «ты». А товарища Ленина…можно вот так же… оживить? Ну, мало ли, совета там спросить по текущему моменту… Или еще чего?

            В кабинете повисла гробовая тишина. Яковлев слегка побледнел и замер, уставившись в стол. Андропов тоже оставался внешне непроницаем, но я видел, как он напрягся, а его пальцы, лежащие на столешнице, мелко подрагивали, выдавая его с головой.

            Черт! Ну, как он догадался, как на самом деле начинались в двадцатых годах работы над проектом «Лазарь»? Или генсек тоже читал эти архивы? Или участвовал в заточении Разуваева Нет, думаю, что он случайно попал в яблочко. А вот чем это может обернуться для меня, моих ребят и Разуваева — я даже предположить не мог.Я сделал глубокий вдох. От ответа на этот вопрос зависело всё.

            — Леонид Ильич, — начал я максимально почтительно, — биологический материал… товарища Ленина… слишком стар. Те процессы, что мы сегодня можем запустить, работают лишь с относительно свежими… не более нескольких суток… образцами биологических тканей. Увы, но наука тут бессильна. Возможно когда-нибудь в обозримом будущем мы и сумеем приблизиться к этому… Но пока это просто фантастика. И будем откровенны, Леонид Ильич, — я позволил себе сдержанную улыбку, — нужен ли нам ещё один генеральный секретарь? Командир на корабле должен быть один.

            Брежнев молча и не мигая смотрел на меня из-под седых кустистых бровей несколько секунд, а затем его лицо расплылось в широкой и довольной улыбке. Он громко рассмеялся, раскатисто и немного хрипло:

            — Юра, а ты видел, как он ловко меня уел! Точно подметил! Один рулевой на корабле должен быть! Молодец! — Он одобрительно хлопнул широкой ладонью по столу, отчего пачка «Новости» подпрыгнула. — Раскусил, умник, мою шутку насчёт Ленина, раскусил… — И Ильич, шутя, погрозил мне пальцем.

            И тут я вспомнил (или это Лана щедро загрузила мою память распакованной информацией), что Леонид Ильич был еще тем шутником. Иногда собеседники воспринимали шутливые слова Брежнева совершенно всерьез и впадали в легкий ступор, вот прямо как мы минутой назад. На заседаниях Политбюро генсек порой даже был вынужден оговариваться: «Прошу прощения, это шутка».

            После этого выдохнули все — и я, и Андропов, и Яковлев. Леонид Ильич легко уделал этой «шуткой» всех нас. Одно дело, когда ты обо всём этом читаешь, и совсем другое, когда являешься непосредственным участником событий. Таких вот безобидных розыгрышей.

            К слову сказать, розыгрыши небезызвестного товарища Сталина были куда жёстче, тогда как главным свойством брежневского юмора являлось то, что его шутки обычно не задевали самолюбия его собеседников, были совершенно необидными. Да и сам генсек очень располагал к себе своим добродушным видом.

            — А вообще, товарищи, вы большие молодцы! — произнёс Леонид Ильич. — Детей спасли — это главное! За это вам честь и хвала. Юра, — он снова повернулся к Андропову, — я думаю, товарищей нужно представить к наградам. И Гордеева, и Яковлева!

            — Будет исполнено, Леонид Ильич, — отозвался Андропов.

            — Ну, а теперь идите, — благосклонно кивнул генсек, — делайте ваше важное дело. Только, чур, — он снова сделал грозное лицо, но его глаза смеялись, — никаких «рулевых» с того света не призывать! Без моего ведома! — Добавил Брежнев через небольшую паузу, когда наши лица опять вытянулись.

            — Так точно, товарищ Генеральный секретарь! — Поднявшись на ноги, синхронно ответили мы с Яковлевым.

            — А с товарищем Гордеевым я хотел бы побеседовать более предметно в ближайшее время. — Неожиданно огорошил меня генсек, когда мы уже покидали кабинет. — До свидания, товарищи! — попрощался с нами Леонид Ильич, поднимая трубку телефона. — Георгий Эммануилович[1], запиши мне на недельке, где место будет, встречу с Гордеевым… Кто это? Один ученый из НИИ внешней разведки. Потом объясню…

            Выйдя из кабинета и оказавшись в длинном, пустом коридоре, мы с Яковлевым молча прошли метров двадцать, и только когда за нами закрылась массивная дубовая дверь, Эдуард Николаевич вытер платком вспотевший лоб.

            — Чёрт побери, Родион, — тихо выдохнул генерал-майор, — когда он про Ленина… Я подумал… — Яковлев не договорил, но я понял его и без слов.

            — Я тоже… Всё нормально, Эдуард Николаевич, — успокоил я шефа, чувствуя, как у самого подрагивают ноги. — Пронесло. А Леонид Ильич, оказывается, еще тот шутник…

            Мы вышли из здания Секретариата ЦК на старую московскую брусчатку, отогреваемую почти по по-летнему жарким осенним солнцем. Воздух дрожал от теплого марева, поднимающегося небу. Яковлев, всё ещё слегка взбудораженный шутками Леонида Ильича, закурил.

            Он сделал первую затяжку, и только потом поинтересовался:

            — Будешь, Родион?

            — Нет, — мотнул я головой, — бросить хочу.

            — Я тоже, только не получается… «А товарища Ленина оживить можешь?», — довольно узнаваемо спародировал он голос генсека, нервно усмехаясь. — Родион, друг мой, я уж было подумал, что нас всех сейчас в Кащенко, чтобы Разуваеву веселее было, отправят. А Леонид Ильич шутит!

            — Мне кажется, он нас проверял, Эдуард Николаевич, — сказал я, тоже чувствуя, как адреналин понемногу отступает. — Смотрел, как мы среагируем. Проверял нашу выдержку и… преданность.

            — Про преданность — это точно, — мрачно согласился Яковлев. — Ладно, пронесло. Теперь тебе, Родя, надо подготовиться для «более предметной беседы». Ильич, может, и шутит, но зря слов на ветер никогда не бросает. Ты чем-то его очень сильно заинтересовал.

            « Лана, — мысленно вызвал я свою невидимую помощницу, — что известно о подобных беседах Брежнева „без галстуков“? О чём он мог захотеть говорить? Поройся там в моих старых воспоминаниях. Я должен был об этом, хоть что-то читать. И, покороче, пожалуйста».

            «В вашем распакованном архиве данных, Владимир, — тотчас откликнулся её чарующий голос в моём сознании, — есть информация, что Леонид Ильич любил вести долгие, обстоятельные разговоры с интересными ему людьми на самые разные темы — от международной политики, до охоты и кино. Однако, в контексте сегодняшней беседы наиболее вероятным представляется его интерес к практическому применению вашей технологии „оживления мёртвых“. Думаю, что он захочет обсудить её потенциал применительно к живым людям. Я анализировала его реакции во время всего разговора…»

            «И?»