Дверь оказалась закрыта, но в кармане штанов у меня обнаружилась связка ключей, один из которых подошел к двери. Похоже, что на этой связке есть и ключи от моей квартиры… Или где там живет Родион Гордеев? Хорошо, что Яковлев этого не заметил. Злить начальство такого ранга не стоит.

            Да и нормальный он мужик, это генерал-майор. Не хотелось бы оставлять Родиона с ним в контрах, если моё сознание вернётся назад в будущее. При воспоминании о собственном парализованном теле сердце у меня защемило. Ведь быть молодым (а Родиону на данный момент явно нет и тридцати) и здоровым так замечательно. И вообще, что же здесь случилось, что я занял это тело?

            В общем, я решил пока не думать о печальном, крутанул ключ, рука потянула за ручку… и замерла. Из-за двери доносились приглушенные звуки музыки. Какой-то забойный хит 70-х. Я прислушался к знакомой мелодии и англоязычным словам:

            'Gimme, gimme, gimme, a man after midnight,

            Won’t somebody help me chase the shadows away?' https://www.youtube.com/watch?v=XEjLoHdbVeE

            Твою ж маму — это же «АBBA»! Реально хит! Я не помнил точно, когда там должна была выйти эта песня, но по срокам все примерно сходилось[1]. Но настроение у меня понизилось — значит, не все ушли домой… Вот же св… редиска — нехороший человек!

            Я распахнул дверь и вошел внутрь, после чего вновь запер лабораторию на замок. В подвальном помещении, как и во всем институте, было полутемно.

            Горела лишь пара светильников, размещенных над стойкой с магнитофонами, отбрасывая причудливые тени на стены, увешанные схемами и графиками. Все имеющиеся в лаборатории магнитофоны — три бобинника и пара кассетников, были включены на запись, и вполне себе бодро записывали свежий заграничный хит.

            За столом, расположенным возле стойки, ритмично постукивая пальцами по столу и отбивая ногой ритм в такт забойной музыке, сидел тот самый долговязый «лаборант», который утром помог мне выбраться из этой грёбаной чугунной ванны. На его голове были надеты наушники — он так и не услышал, как я вошел, пока я легонько не хлопнул его по плечу.

            Он вздрогнул, затем резко обернулся. Увидев меня, его и без того вытянутое лицо еще больше вытянулось. Он рванулся, скидывая наушники, и они с глухим стуком шлепнулись на стол.

            — Родион… Константинович! — нервно произнёс он. — Я… я просто тестировал аппаратуру после профилактики! — залепетал он, пытаясь сразу всеми руками выключить магнитофоны. Песня шведской группы «АBBA» резко оборвалась, оставив в подвале гробовую звенящую тишину.

            Я молча смотрел на «лаборанта», чтобы основательно проникнуться возникшими обстоятельствами. Так-то я прекрасно понимал, чем он здесь занимался. А занимался он ничем иным, как тиражированием заграничного хита, используя ведомственную аппаратуру НИИ. Я его не осуждал совершенно, но вот лицо Родиона Гордеева должно было выражать нечто иное.

            Пока мы ездили на задание, я успел изучить свой пропуск, и знал, что являюсь главным научным сотрудником, отвечающим за эту лабораторию. Одним словом, я здесь начальник, поэтому и реагировать должен соответствующим образом.

            — Тестировал, значит? — медленно произнёс я, делая ударение на каждом слове и с холодной усмешкой оглядывая стойку с аппаратурой. — На полную громкость? А ничего другого не придумал, как врубить на полную катушку песню на иностранном языке? Ты не понимаешь, где ты находишься?

            Мой взгляд упал на стол, где помимо катушек с магнитной плёнкой, обнаружился и пропуск этого деятеля. Я узнал его по фотографии и быстро прочёл, что там было написано: младший научный сотрудник отделения «Экспериментальной физиологии» Лев Семёнович Дынников. Ну, теперь я его хоть по имени смогу назвать.

            — А? Что скажешь, Лёва? Ты же сотрудник новой экспериментальной лаборатории секретного НИИ КаГэБэ? Да что там — ты сам при погонах! Ты не понимаешь, что таким песням здесь не место? Совсем не понимаешь? Ты же не только себя, ты же всех нас можешь под монастырь подвести!

            Лаборант окончательно скис и побледнел. Он понял, что его тупое оправдание не прокатило. Я увидел, как его глаза метнулись к заряженным магнитофонам.

            — Ты же не тестируешь аппаратуру, Лева, — тихо сказал я, подходя ближе и беря в руки одну из только что записанных кассет. — Ты тиражируешь. На казенной аппаратуре. Или я не прав?

            — Я… я… я… — заикаясь начал Дынников, но в итоге так ничего и не произнёс.

            — Знаешь, что Лёва, — продолжил я, глядя куда-то мимо него, в глубь полутемного подвала, — генерал-майор Яковлев сейчас на месте. Решает какие-то вопросы. Думаю, что и кадровые, наверное, он сможет решить… — Я не повышал голос, но мой намек был понятен и прозрачен.

            Имя и звание начальника института подействовали на Лёву сильнее любой прямой угрозы. Лаборант схватился за край стола, будто боясь упасть.

            — Родион Константинович, родной, да я больше никогда! Мамой клянусь! — Прорвало, наконец Дынникова. — Это же всё… Это смежники из радиоразведки поделились! Они чистейшую запись прямо с загранэфира сняли… Похвастались, а я себе попросил…

            — Ну, попросил — ладно, слушай на здоровье. Только дома. А это ты как объяснишь? — И обвел руками стойку с оборудованием, заряженным на запись.

            — Я… я… я… — Опять заблеял Лёва.

            — Ну? — подстегнул я его, грозно сведя брови на переносице.

            — Я просто подумал… — Он замолчал, а потом безнадежно махнул рукой. — Я поиздержался в этом месяце немного. Решил, раз запись свежая… Ну, ни у кого такой еще нет… Можно немного подзаработать… Есть у меня знакомые ребята, кто музыкой занимается… Глупость, сам понимаю! Бес попутал, Родион… Константинович…

            Он смотрел на меня глазами загнанного зверька, полностью признавая свое поражение. В его искреннем испуге и глупой, рискованной авантюре не было ничего от врага или идейного диссидента. Был просто советский парень, которому вечно на всё не хватало: на джинсы, на дефицитные книги, просто на то, чтобы красиво сводить девушку в ресторан.

            И я-то это прекрасно понимал. Как понимал и то в каком времени и в каком месте сейчас нахожусь. А мне сейчас никакие залёты, даже по самым малейшим поводам не нужны. Ведь меня мгновенно раскусят, принимая во внимание, что я в КГБ.

            Я тяжело вздохнул, сделав суровое лицо.

            — Лёв, я тебя понимаю, но чтобы к утру всё это исчезло. И плёнки, и кассеты. И чтобы я больше никогда ничего подобного здесь не видел! Иначе, разговор будет гораздо короче и без всяких намеков. Ясно?

            — Ясно! Сейчас же всё уберу! — Он буквально выдохнул с облегчением и кинулся выключать аппаратуру, смахивая пленки и кассеты в картонную коробку, стоявшую рядом.

            Я отвернулся и пошел в глубь лаборатории — я увидел там еще стол со стульями. Голова раскалывалась ещё сильнее. Ноги подрагивали… Да что там ноги — меня всего начало подтряхивать, как будто у меня стремительно поднималась температура.

            Я сделал еще несколько шагов по направлению к столу, надеясь присесть и отдышаться, но мир внезапно завертелся в вихре. Твердая опора ушла из-под ног с пугающей стремительностью, и я со всего размаха грузно рухнул на бетонный пол, услышав глухой удар собственного тела.

            — Родион! — Тут же раздался испуганный вскрик Дынникова.

            Я услышал, как он бросился ко мне, оттолкнув на ходу в сторону ту самую коробку с магнитной плёнкой. Его лицо, еще секунду назад бледное от страха, теперь исказилось неподдельной тревогой. Он опустился на колени рядом и заглянул мне в лицо.

            — Что с тобой, Родион? — Его голос дрожал. Он робко тронул мою руку и тут же отдернул свою, будто обжегся. — Да ты весь горишь! Как в огне!