— Это уже серьёзно… — Качнул головой Эдуард Николаевич. — И что было дальше?

            — А о том, что было дальше, я слышал от зампреда КГБ при Совете Министров.

            — От генерал-лейтенанта Чебрикова?

            — Да, — кивнул Красильников. — Он говорил, что Андропов показывал ему эту записку, с которой он был на докладе у Брежнева. О том, что Яковлев по всем признакам является агентом американской разведки.

            — И что, это не подействовало?

            — В том-то и дело! Леонид Ильич прочел и сказал: «Член ЦРК[4] предателем быть не может!» И усё — приехали! Юрий Владимирович не согласился с Брежневым, но в споры не полез, а записку порвал. Теперь понимаете, товарищи, какими нужно обладать доказательствами, чтобы законопатить этого оборотня туда, где ему самое место?

            — Они должны быть просто железобетонными! — понуро произнёс Марат. — А мы всё просрали…

            — Ячейки памяти, соответствующие запросу, найдены! — Слова оперативника внезапно заглушил зазвучавший прямо у меня в голове механический и абсолютно лишённый всяческих эмоций голос.

            Я едва с места не подскочил от неожиданности, с трудом удержавшись, чтобы не выругаться матом. Но это было еще не всё, меня стегануло такой болью в висках, что я непроизвольно схватился руками за голову, а затем уперся локтями в стол перед собой.

            — Родион, что с тобой? — Естественно, что такое поведение не скрылось от «всевидящего ока» начальства, да и остальных присутствующих тоже.

            — Он и в машине на обратном пути тоже всё время дергался, товарищ генерал-майор, — Тут же «настучал» Марат.

            Но я не был на него в обиде, поскольку понимал, что сделал он это из самых добрых побуждений.

            — Нормально, — проскрипел я сквозь зубы, — сейчас отпустит… Похоже на откат от психостимуляторов…

            — Ну, вы это… осторожнее, ребятки, с препаратами-то! — строго произнёс Красильников. — Я понимаю, что ученые частенько всё на себе испытывают… Но… вы уж как-то поберегитесь, что ли.

            — Спасибо, Рэм Сергеевич, — поблагодарил я генерала за участие, — мне уже легче… Голова только раскалывается.

            — Мы, Родик, — чрезмерно вкрадчиво и мягко произнес Эдуард Николаевич, — с тобой об этом позже поговорим… Держи, вот — выпей! — передо мной на стол легла бумажная упаковка с болеутоляющими таблетками.

            Я скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что это за лекарство. Им оказался обычный «Цитрамон», применяющийся даже в моём времени. Хотя, это вполне могла оказаться «Тройчатка» — уже забытое лекарство 50−70-х годов. В семьдесятнепомнюкаком году один из трёх компонентов «Тройчатки» — аминофеназон был признан канцерогенным, то есть он вызывал риск возникновения рака, далее выяснилось, что вещество ещё и вредит костному мозгу, особенно детскому. В итоге компонент был запрещен и его заменили аспирином (ацетилсалициловой кислотой), а название изменили на «Цитрамон».

            — Ребят, воды ему дайте! — распорядился Красильноков.

            Марат метнулся в угол кабинета и вернулся назад с гранёным стаканом воды. Я наощупь выщелкнул сразу пару таблеток, закинул в рот и запил водой.

            — Значит, так и не расскажешь, Эдуард Николаевич, как вы это провернули? — подцепив со стола фоторобот Яковлева, вновь завел старую шарманку Рэм Сергеевич.

            — Извини, старина — пока не могу, — жестко отрубил всякие поползновения мой шеф. — Слишком уж опасная технология. Видишь, что с Гордеевым творится? Даже не знаю, будем ли мы продолжать наши эксперименты…

            А со мной действительно творилась какая-то лютая хрень. Мало того, что голова трещала так, что хотелось выть, так еще и все пространство перед глазами было забито какими-то раскрывающимися «окнами», похожими на вкладки «Винды». Причем эти вкладки никак не хотели закрываться, и я сейчас ничего другого кроме них не видел.

            Мерцающие картинки плыли перед глазами, накладываясь на лица сослуживцев, на стол, на стены кабинета. Сквозь полупрозрачные слои я видел, как Эдуард Николаевич хмуро смотрит на меня, а Красильников с нескрываемым любопытством вертит в руках фоторобот.

            И вдруг одно из окон резко увеличилось, выйдя на передний план. В имеющийся текст я пока не вглядывался, а вот фотографии, которыми он был снабжен, вызвали у меня любопытство, даже несмотря на головную боль. Ведь на этих фото фигурировал все тот же человек, фоторобот которого я и собрал.

            Только этот человек был куда старее, чем в памяти мертвого американского шпиона. Но это был точно он — зуб даю! И тут я вспомнил, что действительно читал эту статью несколько лет тому назад, еще там — в будущем. Похоже, что нейросеть, вживлённая в мою голову (а вернее — в сознание, голова-то осталась там — в будущем), сумела каким-то образом вытащить из моей памяти эту статью.

            Причем, точь-в-точь и слово в слово, со всеми картинками и фотографиями, которые я тогда видел! Вот что, оказывается, означало: «Ячейки памяти, соответствующие запросу, найдены!» Значит, поиск в нейронке все-таки работает. Надо только научиться его запускать. Вот только эта головная боль мне не нравится…

            Когда болеутоляющее, что сунул мне шеф, начало потихоньку действовать, я смог восстановить (вернее, еще раз тупо прочитать, что мне подсунула нейросеть) инфу, известную в будущем об этом самом Яковлеве. И, как оказалось, «местные» контрразведчики были правы на все сто — Александр Николаевич оказался ярым антикоммунистом и убежденным «западником».

            А еще этого деятеля неспроста называли «архитектором перестройки»: именно Яковлев стоял за внезапным появлением «национально-освободительного движения» в Прибалтике, с которого и начался распад СССР.

            На излете горбачевской перестройки о том, что член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев действовал в интересах американцев — осознанно или вслепую, заговорили не только на оппозиционных митингах, но и в высоких кабинетах. Да и самому Горби неоднократно докладывали, что в КГБ регулярно поступает «информация по Яковлеву» о его «недопустимых с точки зрения безопасности государства контактах с представителями иностранной державы». Но тому, у кого и так рыльце в пушку, было, как говорится, что совой об пень, что пнем обо сову…

            А ведь этого оборотня, приложившего руку к развалу Союза, можно было прищучить уже тогда… Вернее, сейчас. И, возможно, история могла бы пойти немного другим путем. Не этим, который завел нас, в конце концов, в такую яму, вылезти из которой мы так и не смогли.

            Конечно, не один Яковлев постарался, чтобы мы все дошли до жизни такой. Не будет его — найдется кто-то другой. Но если хотя бы один негодяй получил бы по заслугам — было бы просто замечательно! Хотя, мне бы сейчас со своими проблемами разобраться. Но «галочку» напротив фамилии Яковлев я себе всё же поставил.

            Головная боль, наконец-то, притихла. Не до конца, конечно — затылок всё ещё ныл тупым навязчивым давлением, а в висках еще до сих пульсировало. Но сейчас хотя бы терпимо. Я смог, наконец, выдохнуть и сосредоточиться на том, что творилось у меня перед глазами.

            Нужно было как-то «свернуть» эти проклятые застилающие взор виртуальные вкладки, выдернутые нейросетью из глубин моей собственной памяти. Я последовательно, одно за другим, «ознакомился» с их содержимым. Вернее, не ознакомился, а скорее вспомнил.

            И как только я заканчивал с очередным текстом, окно бесшумно схлопывалось, растворяясь «в воздухе» и не оставляя следов. Ни текста, ни картинок. В конце концов, напоминанием наличия у меня «в мозгах» продвинутого нейроинтерфейса остались лишь маленькие, полупрозрачные цифры — дата и время, по-прежнему зависшие на самой периферии моего зрения.

            Когда закрылось последнее «окно», я с облегчением выдохнул — я снова могу видеть, как обычный человек, и у меня перед глазами ничего не мельтешит.