Правда о происхождении Валека и Призрака — само по себе оружие. И, возможно, нам придётся пустить его в ход до конца.

Я замечаю движение. Бета-ассистентка в безупречном халате, светлые волосы стянуты в строгий пучок, подчёркивающий резкие черты.

Идеально.

Я прочищаю горло, включая чёткие согласные вриссийского акцента. В отличие от Виски, мой звучит убедительно.

— Простите.

Она останавливается, поворачивается к нам.

— Да?

— Я прибыл по приказу командования для осмотра двух вышедших из-под контроля активов, находящихся у вас, — говорю я. — Где их можно найти?

Её глаза сужаются, но в них нет подозрения — лишь скучающее раздражение человека, которого оторвали от «важных дел».

— Они в высокозащищённом блоке. Уровень B3.

Я киваю, будто именно этого и ожидал.

— Отлично. Проводите.

Она вздыхает — явно недовольна, но не решается перечить старшему.

— Следуйте за мной.

Идя за ней, я изучаю планировку. Больше камер. Больше закрытых дверей. Но и больше возможных выходов. Если доберёмся до B3 — будем близко к обоим целям и к нижним уровням. Там проще раствориться.

Каблуки беты отстукивают по полу, пока она ведёт нас к лифту и проводит картой. Лифт идёт вниз — этаж за этажом, глубже в недра этого стерильного ада. Когда двери открываются, коридоры темнее, воздух тяжелее — пропитан антисептиком и ещё чем-то.

Страхом.

Кожа под украденным лабораторным халатом зудит, но лицо я держу неподвижным. Годы практики и работы в поле научили меня закапывать эмоции глубоко, показывая миру лишь холодный расчёт.

Но эти знакомые запахи возвращают меня в другое время.

Тогда я был моложе. Идеалистом. Только что после медицинского — с мечтами спасать жизни на поле боя. Стать боевым медиком. В этом было что-то благородное. Я видел себя маяком надежды в хаосе войны: вытаскивать раненых солдат и отправлять их домой, к семьям.

Реальность, как всегда, решила иначе.

Лицо пленника всплывает в памяти без спроса. По сути — мальчишка. Едва достаточно взрослый, чтобы бриться, не то что воевать. Его глаза были безумными от боли и страха, когда его вкатывали в импровизированную операционную. Я до сих пор помню, как желудок скрутило, когда я увидел масштаб повреждений.

Ожоги. Рваные раны. Переломы, неправильно сросшиеся — а потом намеренно сломанные снова. Классические признаки длительных, систематических пыток в плену за линией фронта.

Я знал — умом — что война — это ад. Что зверства случаются.

Но увидеть всё это, вырезанное в плоти этого мальчишки… это что-то во мне сломало.

Руки у меня не дрожали, когда я пытался его спасти. Они были спокойны. Точны. Я вложил всё своё мастерство и упрямство, собирая его по кускам. Час за часом — мучительно долгие — я боролся с тем, что сделали с ним люди, считавшие его мусором.

В конце концов — этого оказалось недостаточно.

Он умер у меня на столе. Его изломанное тело просто сдалось. И пока я смотрел на него — мёртвого — что-то внутри меня затвердело. Окаменело. Миру, в который я шагнул, был не нужен ещё один целитель. Ему нужны были воины, способные остановить чудовищ вроде тех, кто сделал это с этим мальчиком.

И оказалось, что убивать у меня получается хорошо.

Переход был не мгновенным, но неизбежным. Мои медицинские знания стали оружием. Я точно знал, где резать, чтобы убить быстрее всего. Или причинить самую мучительную боль. Человеческое тело не скрывало от меня тайн — только уязвимости.

Я ожидал, что почувствую… что-нибудь. Вину. Отвращение.

Но было лишь холодное удовлетворение. Каждый убитый означал на одного монстра меньше в этом мире.

Хотя… монстром стал и я сам, не так ли?

— Мы на месте.

Голос беты возвращает меня в настоящее.

Перед нами тянется коридор — галерея из толстых стеклянных стен, за которыми выставлены «активы» комплекса. Заключённые в серой форме мечутся по камерам, как звери в клетках. Взгляд у них пустой, расфокусированный. На груди у каждого — белой краской выведен идентификационный номер. Последнее унижение. Даже имена у них отняли.

И тут сквозь антисептическую вонь пробивается знакомый запах.

Жимолость.

Айви.

Ноздри расширяются сами собой. Она близко. Но где?

Голос беты тонет в белом шуме, пока я просматриваю ряд камер. Взгляд цепляется за пустую — на двери ярко-красный символ омеги. Краска свежая, глянцевая. Запах Айви всё ещё здесь… но её самой уже нет.

Чёрт.

В груди Виски поднимается глухое рычание. Я прожигаю его взглядом, способным расплавить сталь, прежде чем он успевает раскрыть рот. Он скалится, но молчит. Пусть злится. Потом разберёмся.

Когда вернём нашу омегу.

Движение по ту сторону коридора привлекает внимание.

Дыхание замирает, когда я вижу гигантскую фигуру, прикованную к стене камеры напротив двери с омега-символом. Это существо даже больше и страшнее Призрака. Лицо скрыто железной маской — гладкой, без черт, кроме двух отверстий, из которых льётся жуткий голубой свет. Правая рука — кошмарное слияние металла и плоти, заканчивающееся массивной перчаткой с бритвенно-острыми когтями. Из спины торчат железные стержни.

Грудь чудовища тяжело вздымается при каждом хриплом вдохе, цепи натягиваются на мышцах. И несмотря на очевидные страдания, от него исходит аура первобытной силы, от которой по коже бегут мурашки.

Это существо может стать нашим козырем.

И, судя по тёмному блеску в глазах Тэйна, он думает о том же.

Если каким-то образом освободить его, разрушения будут катастрофическими. Сирены. Паника. Учёные в бегстве. Охрана, отчаянно пытающаяся сдержать хаос.

А в этой неразберихе мы сможем ускользнуть с Айви — оставив это место тлеющими руинами позади.

Это чертовски соблазнительно. До безумия.

Проходя мимо поста охраны, я замечаю стойку с временными ключ-картами, развешанными на стене. Эти самоуверенные ублюдки иногда делают всё слишком просто.

Я стягиваю одну и вешаю себе на шею. Может пригодиться. Бета, сопровождающая нас, даже не замечает. Конечно не замечает. Голова у неё так же глубоко засунута в собственную задницу, как и у остальных долбоёбов, работающих здесь.

— Вот первый «беглый актив», — говорит бета, останавливаясь в конце коридора и указывая на камеру. — Но, как видите, он совсем не такой, каким его описывали солдаты. Почти не двигается.

Я не самый большой поклонник Призрака, но сердце неприятно сжимается при виде того, как его держат прикованным к стене, как животное. Его массивное тело обмякло, сломленное, руки разведены и закованы над головой. Количество цепей и кандалов выглядит избыточным, учитывая его состояние. Влажные чёрные волосы свисают вперёд, скрывая лицо, и если не считать ровного подъёма и опускания широкой груди, он совсем не двигается. На серой форме расплывается опасное количество крови, поверх которой выведен идентификационный номер. 0663.

Он вообще жив?

Я никогда не видел его таким… разбитым.

Кадык Тэйна дёргается, но лицо остаётся маской холодного безразличия. Хорошо. Сейчас нельзя ломать образ.

Но даже мне хочется хоть как-то дать Призраку понять, что мы здесь. Хоть что-то.

Нет. Лучше, чтобы он не знал. Лучше, чтобы он не смог нас выдать — даже непреднамеренно.

По коридору разносится знакомый маниакальный смех, и бета заметно вздрагивает. Валек. Его крики эхом отражаются от стерильных стен, с характерным врисским акцентом. Похоже, наш местный психопат отлично проводит время.

Ничего удивительного.

— Благодарю. Вы свободны, — говорю я бете. По её виду понятно, что она предпочла бы быть где угодно, только не здесь.

Она коротко кивает.

— Я оставлю вас за работой, — сухо говорит она и почти бегом уходит обратно по коридору, прежде чем я успею передумать.

— Простите, доктор?

Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с другим учёным в белом халате. Он хмурится, внимательно разглядывая меня.

— Кажется, мы не знакомы. Вы новенький в комплексе?