И повсюду охрана. С оружием. С пустыми глазами. Следят за каждым шагом, даже за моим.

— Как видите, Командир, мы обеспечиваем наших подопечных максимально внимательный уход, — произносит Эмилия тоном, который мог бы показаться искренним, если бы я не знал правду. — Каждая деталь их жизни под контролем: питание, нагрузка, общение, образовательные занятия…

Контролем. Гадкое слово. В нём — всё. И я думаю об Айви. О её несломленном духе, который сохранился вопреки всему. Несмотря на годы здесь.

Если бы её свет погас… я бы сжёг эту страну дотла.

Но внешне — лишь короткий кивок. Чёртов театр.

— Впечатляет, — говорю через стиснутые зубы, пытаясь быть хоть вполовину таким актёром, как Валек. Притворство — не моё. — Но ведь Айви проводила здесь не всё время, верно? Покажите мне нижний уровень.

Эмилия мгновенно напрягается. Можно подумать, что ей стыдно за происходящее там. Но я в такие сказки давно не верю.

— Разумеется, — ответ прозвучал скованно. — Следуйте за мной.

Мы спускаемся вниз. С каждым шагом воздух становится холоднее, тяжелее. Меняется даже звук — словно под нами другое здание. Настоящее.

Эмилия идёт молча. Напряжённо. Боязливо.

Мы подходим к массивной укреплённой двери.

— Это наше крыло с высоким уровнем охраны, — выдыхает она. — Для самых… сложных случаев. Вы видели его в прошлый ваш визит, пусть и мельком.

Тогда вы меня и ждали. Показуха для командира. Не реальность.

Дверь открывается со скрипом. Коридор впереди — длинный, тусклый, пропахший ужасом. Воздух — густой, гнилой, с запахом страха и отчаяния. Нет привычной сладкой ноты Айви — сейчас она не здесь, и от этого всё кажется ещё хуже.

Я шагаю внутрь. Звук моих ботинок отдаётся в бетон. Камеры по обеим сторонам — ржавые решётки, облупленные стены. В двух — силуэты. Омеги. Сутулые, высохшие, глаза пустые, как у живых мертвецов.

В прошлый раз Айви была единственной.

— Тут есть и другие? — спрашиваю, изображая скуку.

— Да. Недавно поступила новая партия из рейда на лагерь мятежников, — не моргнув, отвечает она. — Они оказали сопротивление, как вы понимаете.

Партия.

Как будто речь о грузовых контейнерах. Не о людях.

И всё — встаёт передо мной так ясно, что больно смотреть.

Как, чёрт возьми, я был настолько слеп?

Я не могу отделаться от мысли: не отправят ли эту «партию» туда же, куда должны были уйти те омеги из письма, найденного в кабинете моего отца. Кто знает, откуда они на самом деле привезены.

Эмилия быстро ведёт меня дальше по коридору — шаги короткие, щёлкающие, плечи жёсткие, подбородок подобран. Она не смотрит ни на клетки, ни на тех, кто в них гниёт. Как будто если не встречаться взглядом с чудовищем — его не существует. Как будто можно стереть собственные грехи, просто отвернувшись.

Может, она и способна так жить. Но я — нет.

Я вижу каждого. Слышу каждый всхлип, каждый дребезг цепей. Каждая нота — как нож под рёбра. Как напоминание: я тоже был частью этой системы. Я тоже закрывал глаза.

И вдруг — пронзительный крик. Острый, как лезвие, срывающий плоть, бьёт по стенам.

Я разворачиваюсь мгновенно, ладонь сама ложится на рукоять пистолета.

— Что, блядь, это было? — рычу я, голос сорван яростью.

Эмилия вздрагивает, лицо бледнеет.

— Это… это ничего, Командир. Всего лишь рутинная процедура…

Но я уже в пути. Иду быстро, рывками, почти бегу. Сворачиваю за угол — и останавливаюсь, чувствуя, как внутри всё звереет.

Омега, голая и дрожащая, висит на цепях, руки растянуты вверх, ноги едва касаются пола. Перед ней стоит молодой бета с самодовольной ухмылкой, держа в руках промышленный шланг высокого давления. Вода бьёт с такой силой, что кожа на её теле краснеет, лопается, вздувается. Её крики отражаются от стен, пронзая воздух.

Она смотрит на меня — на миг — умоляющим, паническим взглядом. И тут же получает струю прямо в лицо.

— Что это, нахуй, такое? — мой голос хриплый, осипший от ярости, настолько густой, что его можно резать ножом. Я стою на грани. На волоске.

Перед глазами — картинки, как я беру его за череп и вдавливаю в стену, пока не слышится мокрый хруст.

Эмилия ударяет по стеклу, привлекая внимание. Бета дергается, растерянно отводит шланг. Затем ему хватает жеста — и он выключает воду.

Она выходит вперёд, поднимая ладони примиряюще:

— Командир, прошу… это стандартная процедура. Терапия, помогающая омегам адаптироваться к новой жизни…

— Терапия? — выплёвываю я, чувствуя, как лицо дёргается от отвращения. — Это ты называешь терапией? Это пытка.

И тут меня прошивает мысль, ледяная как смерть:

Айви. Ей тоже это делали?

Вижу её в этом положении. Маленькую, хрупкую, бледную. Её кожа — рваная. Глаза — огромные от ужаса. Её крик...

В меня что-то врезается изнутри. То самое чувство — то, что толкнуло меня однажды сорвать позвоночник моему командиру, когда я узнал, что он делал с новобранцами под прикрытием власти.

Да, вот оно.

Монстр поднимает голову.

Эмилия продолжает, не замечая, что я в двух шагах от того, чтобы проломить стену черепом этого беты:

— Уверяю вас, Командир, всё основано на новейших научных исследованиях, одобренных Советом…

Я усмехаюсь. Сухо. Горько. Звериное.

— Научных? Да пошли вы. Садисты, а не учёные.

Но я не могу сорваться. Пока нет. Если я сейчас разорву эту комнату, сожгу это крыло, взорву Центр Перевоспитания — я потеряю всё. Айви. Доказательства. Возможность вытащить всех остальных.

Потеряю шанс добраться до самого сердца — до Совета. До моего отца.

Я могу спасти их. Могу разнести всё в пепел. Но только если сыграю правильно.

Так что я дышу. Втягиваю воздух, растягиваю ребра. Заставляю пальцы разжаться.

— Ладно, — выдавливаю я. На самом деле говорю себе: не сейчас. — Но я хочу полный отчёт по этой «процедуре». И хочу видеть остальное. Прямо сейчас.

Эмилия кивает резко, облегчённо:

— Конечно, Командир. Прошу, за мной.

Она отворачивается, спешит дальше по коридору.

Но моё внимание переключается мгновенно.

Бета выводит другую омегу — голова опущена, шаги волочатся, руки скованы цепью. Бета ухмыляется. Слишком широкая, слишком довольная ухмылка. Знаю такой взгляд. Видел его сотни раз у тех, кому доставляло удовольствие причинять боль.

— Кто это? — спрашиваю ровно.

Эмилия бросает взгляд поверх плеча:

— А, это Джейс. Один из самых перспективных наших охранников. Очень быстро растёт по службе благодаря своей преданности делу.

Слово «преданность» заставляет мои кулаки сжаться до хруста.

— Да? — приподнимаю бровь. — А кого он сопровождает?

— Одну из самых… трудных омег. Но уверяю вас, Командир, Джейс прекрасно справляется. Омегам с ним… повезло.

Повезло.

Меня едва не выворачивает. Я уже знаю тип таких «повезло».

И тогда меня прошивает:

Он был одним из тех, кто держал Айви? Кто охранял её? Кто…?

— Понятно, — говорю я ровно. — И чем же он так особенно квалифицирован?

Улыбка Эмилии делается особенно мерзкой:

— Для начала, он сын очень влиятельного члена Совета. И имеет… уникальный подход к реабилитации омег.

То есть получает удовольствие от сломанных девушек.

— Интересно, — улыбаюсь в ответ, позволяя стальной ноте прорезаться под вежливостью. — Хотел бы познакомиться. Обменяться опытом.

А потом размазать его мозги по стене.

Эмилия сияет от горделивого удовольствия:

— Разумеется, Командир. Джейс будет польщён.

Она ведёт меня дальше — коридор всё темнее, свет моргает, как в дешёвом ужастике. Запахи — тяжелее, душнее. Стоны, шепоты, тихие рыдания тянутся за нами, как шлейф смерти.

Мы сворачиваем за угол — и вот он.

Омега, которую он тащил секунду назад, уже нет. Могу лишь предположить, что он швырнул её в одну из тех клеток. Он высокий, широкоплечий, с коротко стриженными волосами и отвратительно самодовольной ухмылкой. Такой родился с властью в руках, которую не заслужил, и с тех пор каждый день тянет с неё сливки, вымещая всё на тех, кто слабее.