— А замок? — Я подался вперед, ловя взгляд пацана. — Замок там какой?

— Да обычный, — пожал худыми плечами Шмыга. — Амбарный. Черный такой, пузатый. С ромбиком и буквой «Г» выбитой. Глуховский. На засове висит.

Кремень застыл. Он перевел ошалелый взгляд с меня на Шмыгу, потом попытался стереть синеву с губ рукавом.

Медленно поднявшись и отряхнув брюки, я улыбнулся той особенной улыбкой, что не предвещала ничего хорошего — кривой и острой, как осколок зеркала.

— Вот видишь, Кремень. Бог не слепой, он все видит. Этот упырь нам помои продал за наши кровные. Надул нас. Посмеялся. А мы ему, значит, вернем тару, — ухмыльнулся я. — Он нас кинул на тридцать копеек. А мы заберем у него кассу. И товар. Нормальный товар, а не этот мусор. Вернем должок.

Пальцы Кремня разжались. Кирпич глухо ухнул в песок. В глазах пахана слепая ярость уступила место холодному, расчетливому огоньку профессионального грабителя.

— Когда? — выдохнул он.

Я же задумался, придется возвращаться в приют за связкой ключей. По-хорошему бы перенести на завтра или послезавтра, чтобы о нас забыли. Но, глядя на лица парней, понял, что не стоит оттягивать.

— Сегодня. — Остатки пойла из кружки с шипением плеснул в костер, поднимая клуб пара. — Собирайтесь. Идем забирать свое.

Мы быстро снялись с места, на дело пошли в основном старшаки, оставив малышню под мостом.

У Обводного мы разделились.

— Кремень, бери пацанов, и дуйте к лавке. Сами в подворотне напротив засядьте, носа не высовывать. Пасите улицу, ждите меня. Мне нужно за инструментом.

Парни лишь переглянулись, и на их лицах промелькнуло сомнение, но спорить не стали. Даже Штырь предпочел промолчать.

Я же, прибавив шагу, рванул к приюту, к черному ходу — уже по отработанной схеме вскрыл запертую дверь и полез вверх по лестнице. На чердаке было тихо.

Скользнул взглядом на балку, где оставлял рыбу. Пусто.

«Съели, — мелькнула мысль с оттенком удовлетворения. — Значит, не зря старался».

На то же место я положил пухлый мешочек с сухарями, прихваченный с собой, — пусть подкрепятся, а после полез в тайник с общаком и вернул серебряную монету.

Долг в пятьдесят копеек за лопаты был возвращен.

Теперь — главное. Я запустил руку в глубокую щель за кирпичной трубой. Пальцы нащупали прохладу металла. Связка мастер-ключей скользнула в карман. Следом я вытянул тяжелый стальной кастет. На всякий случай.

Через двадцать минут я уже был у лавки. Кремень и Сивый обнаружились в глубокой тени в ближайшем переулке.

— Заждались уже, — прошипел Кремень.

— А ты не к фараонам ли бегал? — протянул Штырь.

— Айда свое забирать, — похлопал я по карману, где звякнули ключи, проигнорировав Штыря.

— Никого лишнего не видели? — уточнил я.

— Не, спокуха, — заверил меня Сивый.

Лиговский проспект ворочался в неспокойном, пьяном сне… Мы текли вдоль стен, сливаясь с густыми тенями.

Шмыга и Штырь беззвучно ушли дальше на перекресток — следить за округой.

А мы направились к заветной двери, у которой Кремень затормозил, сжимая кирпич. Я тут же перехватил его запястье.

— Брось каку. Мы люди вежливые. Войдем через парадный вход.

Кремень с тоской глянул на булыжник, потом на витрину, где издевательски поблескивали бока банок с проклятым «Ханским». Кирпич глухо стукнул о мостовую — пахан неохотно разжал пальцы.

— И как? — сипло выдохнул он. — Лбом вышибать будем?

Я лишь ухмыльнулся.

Подошел к двери вплотную. На массивных кованых петлях висел черный, пузатый амбарный замок. Сбоку гордо красовалось выбитое клеймо: ромб с буквой «Г». Глуховский. Аж сердце екнуло. Родной. Будто старого друга встретил.

Наступил момент истины. Теория против грубой практики.

Сердце, несмотря на внешнее хладнокровие, пропустило удар. А ну как мастер сменил профиль? Или нутро замка с секретом?

В чахоточном свете дальнего фонаря я выбрал ключ с самой ходовой нарезкой «трилистником».

Вставил. Не лезет. Жирноват.

— Что, съел? — злорадное шипение Кремня обожгло шею. — Дай я кирпичом…

— Цыц.

Попытка номер два. Профиль с боковым пропилом.

Ключ скользнул в скважину мягко, с легким натягом, словно патрон в патронник. Подушечки пальцев ощутили, как бородка уперлась в пружину сувальд.

Поворот.

Щелк!

Сухой металлический щелчок в ночной тишине грянул пистолетным выстрелом. Дужка отскочила. Железный цербер капитулировал перед куском металла.

Глаза Кремня полезли на лоб.

— Ну ты жук, Пришлый… — выдохнул он с благоговением. — Золотые руки… Хоть и из одного места растут.

Тяжелая скоба легла в карман, чтобы не брякнула. Дверь поддалась с легким, жалобным стоном несмазанных петель.

Внутри воздух можно было резать ножом — за день жара настоялась, сварив ароматы гвоздики, лавра и дешевого кофе в густой, удушливый кисель.

— Не топать. — Команда читалась по губам. — Работаем.

Первым делом — к прилавку. Рывок выдвижного ящика кассы. Пустота. Лишь пара сиротливых медных грошей, забытых в щели на размен.

— Умный торгаш, — кольнуло профессиональное разочарование. — Ну ничего. Возьмем натурой.

Кремень уже хищно нацелился на полки с «элитным» чаем. Лапа сгребла банку с драконом, явно намереваясь с наслаждением размозжить ее об пол.

— Не трожь! — шипение вышло змеиным. — Это мусор. Там ничего нет, кроме нашей глупости. Берем то, что весит мало, а стоит дорого. То, что продать можно или сожрать.

— Сахар! — алчно выдохнул Сивый, вертя головой в поисках синих конусов.

— Ты че, дурак? Сахар — по гривеннику фунт, а чай, даже самый скверный, — вчетверо дороже!

— И чо брать? — уныло протянул грузчик, опуская мешок.

Чиркнула спичка — риск, но оправданный.

— Вон те. «Кирпичи».

На нижней полке чернели плитки прессованного чая. Того самого, что лавочник звал солдатским. На вид — кусок гудрона, но товар честный, крепкий, неубиваемый. Валюта для любого рынка, для любой казармы.

— Грузи весь ряд, — по-хозяйски распорядился я. — Если чай в кирпич спрессован — он уж точно не спитой!

Пока парни сгребали плитки, наполняя холстину глухим, тяжелым стуком, взгляд зацепился за пестрые жестянки повыше. «Георг Ландрин».

— Оп-па. А вот и десерт.

Монпансье. Леденцы. Маленькие, звонкие баночки, набитые цветными льдинками. Товар легкий, ходовой. Дюжина банок исчезла в моих карманах, еще столько же с веселым грохотом посыпалось в мешок к Сивому.

— Хватит! — Команда прозвучала через две минуты. — Жадность всегда губит. Уходим.

Мешки набиты ровно в меру — бежать можно, не выплевывая легкие. На улице воздух ударил в ноздри прохладой, пьяня после этой пряной душегубки.

— Все? — Кремень смачно сплюнул на крыльцо. — А витрину?

— Погоди. Щас все будет.

Первым делом, нырнув обратно в лавку, я открыл форточку в боковом оконце. Затем, выйдя вновь наружу, закрыл замок.

Дужка скользнула обратно в петли. Провернул ключ. Рывок для проверки — держит. Теперь лавка выглядела так же невинно и неприступно, как пять минут назад. Все закрыто. Все надежно.

— Пусть утром сюрприз будет. — Кривая усмешка сама наползла на лицо. — Представь рожу приказчика. Замок цел, дверь закрыта, а внутри — шаром покати. Он же умом тронется, гадая, как мы сквозь стены прошли. А потом хозяин увидит, что форточка открыта. Решит, что приказчик забыл ее вечером закрыть и к ним залезли через нее. Выгонит эту гниду пинком под зад, да еще жалование удержит. А потом, через годик–другой, мы, пожалуй, еще раз к ним наведаемся. По старой памяти. Ибо не хрен!

Кремень перевел взгляд с закрытой двери на меня. В глазах мелькнул суеверный холодок.

— Демон ты, Пришлый…

— Двигаем. В тень. Живее.

Мы нырнули в черноту подворотни, оставив за спиной спящий проспект и ограбленного мошенника, который посапывал в своей постели, уверенный в надежности замков с клеймом «Мастерская Глухова». Красота.