И в тяжелый момент они не подвели. Не убоялись и пошли за мной на опасное дело. Вначале против дрогнувшего строя германцев — пикинеров. А потом и на вал, ловить Делагарди. Сражались против опытных фехтовальщиков, сломили их.

Я привстал на стременах, выкрикнул.

— Гойда! — Взмахнул саблей. — На левый фланг! Идем, собратья!

Пантелей подле меня на своем скакуне гордо нес знамя, которое развевалось, трепетало на ветру.

Сотни выбивали дробь, гудела сама земля. Что же будет, когда в бой пойдут тысячи всадников. Это же невероятная мощь. Лавина!

За передовыми позициями левого фланга меня встречали Тренко и князь Трубецкой. Чувствовалось в них нервное напряжение. Ощущалось, что победа по центру воодушевила этих людей и хотят они не просто стоять и смотреть, а тоже отличиться, нанести удар по противнику, разгромить его, отбросить, овеять славой свои имена.

Двинуться к Москве и войти в город под звон колоколов.

— Ну что, застоялись вы за гуляй-городом? — Спросил я с улыбкой на лице.

— Так и есть, господарь. — Нервно ответил Тренко, смотря на строящиеся позади меня сотни. — Сотники вестовых шлют, бить хотят боярскую рать. Шуйского хотят сами взять. Как ты, говорят, шведа взял так и они, брата ложного царика схватят. Спорят, чья сотня до него дойдет.

Не хорошо. Слишком уж лихо они взялись за дело. Не стоило так все же. Враг еще не дрогнул, не побежал. Действовать нужно осмотрительно и не наедятся на легкий успех.

— Значит так…

Я начал раздавать приказы. Вестовые помчались к сотникам, доносить мою волю и части вновь сформированного плана.

— Дозволь, господарь… — Подал голос Тренко, выслушав, что я говорю. — Бронных людей возглавить хочу.

Я посмотрел на него, подумал. Качнул головой соглашаясь.

— Хорошо, собрат мой, пусть так и будет. Учти только. Бронная конница она, в первую очередь, для страха же здесь. Бить ей нужно, только когда уже дрогнут все или, наоборот, на нас пойдут, чтобы отбросить. — Замолчал, обдумал, глянул на замерших поодаль. — У тебя будет один удар, который должен поставить точку. Лучше всего отсечь от дороги, прижать, не дать уйти. Как молотом по наковальне. Раз и все.

Он слушал, кивал. Все понимал. Все же Тренко был хорошим, отважным служилым человеком. На него можно было положиться в управлении небольшим отрядом. Вряд ли он мог справиться сам с несколькими тысячами на постоянной основе. А вот повести в бой пять сотен — это то, для чего он рожден.

— Дмитрий Тимофеевич. — Перевел я взгляд на князя. — На тебе тогда вся легкая конница старого строя. — Улыбнулся ему. — Тебе начинать, заводить и при отказе отступать и сдаваться, стрелами разить, в смуту вводить, ряды проряжать. Давить массой конной.

— Сделаю, господарь.

— В лоб не бить, держаться до сигнала. Если выйдут сами против нас, то отходить и освобождать место, чтобы Тренко во фланг им ударил всей силой. А потом. — Я улыбнулся. — А потом всей силой навалиться.

— Все понял, господарь. — Князь выглядел задумчивым. Все же вести в бой четыре тысячи, дело не простое.

— Ну а я с сотнями огненного боя пойду. По флангу, думаю, между наемниками и войсками московскими зайду и ударю, чтобы от дороги теснить.

— Добро. — Переглянулись они, явно сказать чего-то хотели. Это слышалось и в интонации.

— Говорите? Чего думаете.

— Господарь. — Тренко слово взял. — Ты бы сам в бой не шел. Игорь Васильевич, не гневись, но… Не Царское… — Он дернулся, глаза опустил. — Не дело, чтобы ты сам. Вдруг что, вдруг пуля-дура или стрела лихая какая… Что мы тогда без тебя? Как? Ты же наше все. Все люди за тебя жизнь отдать готовы.

— Готовы, потому что видят… — Смотрел я на него пристально. Понимал, да, слова-то говорит человек толковые. Да, негоже мне, генералу армии лезть в самое опасное место. Но, не мог по-другому. Именно поэтому все они идут за мной. Потому что я впереди. Я веду их. Руковожу ими, своим примером показываю, что радею за каждого из них. И жизнью рискую своей ради дела, на которое всех их позвал. — Готовы, потому что видят, что сам я веду их. И сам рискую.

— Господарь… — Начал было князь, судя по тону вторя полковнику.

— Доспех на то у меня есть и Пантелей…

Я уставился на поле, видел, как от наемников в нашу сторону летит знакомый всадник. Богдан.

— Вон еще один телохранитель мой. — Улыбнулся им. — Да и сами мои аркебузиры близко-то не подойдут. Коли по нам ударят, ты Тренко поддержишь своими бронными сотнями. Мы же бьем издали, врукопашную не лезть стараемся.

Полковник головой покачал. Видел он своими глазами, как мы в бой не полезли. Там на сама дальнем от них острожке, когда надо было в самую сечу я устремился и аркебузиров в сабельный бой бросил. Прорыв остановить, когда надо было.

Но, то дело мое, я сам решу, что и как мне делать. Рисковать лишний раз я не собирался, но и отсиживаться в тылу не видел никакого смысла.

— По коням, собратья! Трубить готовность!

— Кого к Шуйскому пошлем? — Проговорил Трубецкой. — Чтобы обозначить условия сдачи.

Я тут же вспомнил тяжелый опыт Некраса Булгакова. В сердце злость вспыхнула, и болью отдалось это имя в моей душе. Кого посылать, если гонцов так встречает воевода Дмитрий? Да черт знает кого.

Каждого сотоварища жалко. Каждый нужен.

Лучше выдвинуться, обозначить намерения свои, а там глядишь, и сами пришлют. И уже по-другому разговаривать будем. Хотя, чем больше думал я об этом, тем более сложными казались мне переговоры. Будут они сдаваться, например, а ночью решат перерезать нас и что? И как с этим?

Из противников, союзников сделать нелегко.

Если стрельцы и руководящий ими Воротынский слово дадут. Это еще как-то можно понять. Он над ними поставлен, он за людей этих отвечает. За веру православную стоит и… Действует, как-то осознавая последствия. А вот бояре, что поменьше — сотники и все те, кто за Шуйского.

Это же настоящий клубок змей.

Причем они друг друга будут жалить, доносы понесутся сразу же. Привыкли они, люди московские, так все решать. Они же создали всю эту систему, за места борются, за управление приказами, а значимость, за власть, за близость к трону, за уважение семьи своей. И кто-то, может быть, поставит на Игоря, а кто-то решит устранить его, поставив на Шуйского.

Или… На Мстиславского. Его людей же в войске много. Кто может их выделить?

Пока войско строилось я голову ломал так что, казалось, мозг аж заскрипел.

— Господарь. — Вывел меня из задумчивости голос Тренко. — Так кого пошлем-то?

— Пока никого. Выйдем, обозначим, что к бою готовы и на них идем. Поглядим, чем ответят. По плану действуем. А там, если дрогнут, то… Лихого самого, отважного. — Вздохнул я. Не хотел я в этот улей посылать своих людей. Душа не лежала, интуиция подсказывала, ничем хорошим это не кончится. Но. Это люди мне нужны, чтобы с ляхами биться. Всей силой.

И если так подумать, если все же царем меня изберут на Соборе, то на них же и полагаться придется. Ну или… На часть из них.

Скрипнул зубами. Тяжело такие решения принимать, когда понимаешь, что по тонкой грани пройти надо. По очень, очень тонкому льду.

Встряхнулся, проговорил:

— И скажи человеку, которого подберешь, чтобы сам не лез к штабу, к шатру. Себя берег. Людям Шуйского весть бы передал, требования наши. Пусть многие знают, что мы им сдачу предлагаем. Почетную.

— Хорошо. А наши требования какие? — приподнял бровь Тренко.

— Полная и безоговорочная капитуляция. — Смотрел на него, понимал, что проще надо. Заменил. — Сдача. Переход всех под мое командование. Присяга.

Загудели рога, призывая конницу выдвинуться вперед.

Наши отряды неспешно двинулись через поле к лесу, где стояли нестройные ряды войска, верного лично Дмитрию Шуйскому. Быть битве или нет, пока не ясно. Примут ли они сражение или в страхе начнут разбегаться. Кто знает, насколько колеблются они.

Примчался Богдан. Его пропустили через наши ряды. Привстал на стременах казак, головой кивнул, поравнялся, подле меня поехал.