— Просто чуть раньше, чем мы планировали.

— Время — понятие относительное. За последние несколько недель ты прожила целую жизнь.

И ведь не поспоришь.

— Ладно, — выдохнула я и потянулась к дверной ручке. — Сейчас или никогда.

Нора отпустила мою руку:

— Напиши потом. Жду подробностей.

— Люблю тебя, мам.

— Больше всех звезд на небе.

Удерживая это тепло в груди, я вышла из машины и пересекла дорожку к дому. Солнце заливало его мягким светом, и я услышала радостный лай Брута. Повернула ручку — мы больше не запирали дверь. В этом тоже была свобода.

Брут метнулся ко мне, заливаясь лаем. Я рассмеялась, опускаясь на колени:

— Прости, тебя не пускают к врачам. Но я тоже скучала.

— Как все прошло? — донесся голос Линка из коридора.

Я пошла на звук, вглубь дома, и нашла его на кухне. Он сидел у острова, превратив его в свой импровизированный офис. Занавески на окнах были задвинуты, чего он обычно не делал — наверное, солнце мешало смотреть в экран.

— Ну? — Линк поднялся и подошел ко мне.

— Абсолютно здорова, — выдала я, с трудом скрывая волнение.

Он застыл за шаг до меня, глаза сузились:

— Что-то не так. Это из-за анализа крови? У тебя инфекция? Внутренние повреждения? Или…

— Я беременна, — выпалила я.

Он застыл. Только глаза расширились, как блюдца.

— Что?

— Беременна. В положении. С пузиком. Печем булочки. Есть за двоих. Даже больше, чем за двоих.

Линк шагнул ко мне, взял лицо в ладони, пальцы зарылись в мои волосы, заставляя поднять голову:

— Скажи еще раз.

— Я беременна, — прошептала я. — Двойней.

Его глаза вспыхнули снова:

— Двойней?

Я хихикнула:

— Вообще-то, это твоя вина. У тебя, похоже, суперсперматозоиды.

Он расплылся в той своей фирменной улыбке, от которой весь мир замирал:

— У нас будут дети.

— Ты точно в порядке с этим? — нервозность вернулась. — Мы ведь не планировали…

— Злюка, — его ладонь легла на мой живот, — я больше всего на свете хочу создать с тобой семью.

Глаза защипало от его слов:

— Мама сказала, ты так и скажешь.

— Она умная женщина. Я люблю тебя, Арден. Ты изменила меня. С того самого момента, как вошла в мою жизнь, все стало другим.

— Потому что я чуть не убила тебя? — улыбнулась сквозь слезы.

Линк рассмеялся:

— Умеешь ты эффектно появляться.

— Я тебя люблю, — прошептала я.

— Больше всего на свете. В этой жизни и в следующей. Даже если ты крадешь мое шоу.

— Что ты имеешь в виду?

Он взял меня за руку и повел к задним дверям. Брут шел за нами. Линк отдернул занавески, открыл дверь и вывел меня на улицу.

Я застыла. Это был мой задний двор, но и нет. Потому что весь он был усыпан дикими цветами. Ведра и вазы, наполненные до краев, пестрели всеми цветами радуги. Будто я шагнула в море цветов.

— Линк… — выдохнула я.

Он подтянул меня к небольшому столику, тоже утопающему в цветах. Но на нем лежало нечто еще. Чертежи. Нет — планы.

Линк сжал мою руку:

— Шеп все утвердил. Я хотел, чтобы ты увидела первой. Мы можем изменить все, что тебе не понравится. Но…

— Это студия, — выдохнула я.

— Конечно. — Его палец обвел контур. — Эти три стены будут стеклянными. И вот здесь, и здесь — потолочные окна.

— Сарай.

— Надо же заботиться о моих девочках, — с улыбкой сказал он. — И места хватит, чтобы взять еще пару лошадей. Пастбище есть.

— Дом… просто огромный.

Линк нахмурился:

— Теперь, когда мы знаем, что ждем двоих, думаю, стоит добавить…

— Ковбой, — укорила я.

Его губы дернулись:

— Я хочу, чтобы это были ты и я. Чтобы наши жизни переплелись. Чтобы мы создали нечто еще прекраснее.

— Мы уже создаем, — прошептала я.

— Выходи за меня.

Эти слова не были ни вопросом, ни приказом. Просто истина.

Глаза наполнились слезами:

— Я свяжу себя с тобой всеми возможными способами.

Линк засунул руку в карман:

— Ты однажды сказала, что чтобы расцвести, иногда нужно пролить кровь. Ты показала мне, как из боли рождается красота. Ты провела меня сквозь тьму. Подарила мне свет. Ты научила меня творить это.

Он надел на мой палец кольцо. Широкое золотое, удивительно уникальное — будто мое искусство ожило. Вместо одного крупного камня — россыпь мелких. В центре — красные алмазы, окруженные белыми. Похожее на вьющуюся лозу цветов. Почти как та первая картина, что появилась благодаря ему.

— Линк… — выдохнула я.

— Я знал, что оно не должно быть громоздким, чтобы тебе было удобно работать. И оно должно быть о тебе. О том, что ты дала мне.

Я посмотрела в его карие глаза — мой дом:

— Это мы.

— И еще кое-что.

— Все, что угодно, — прошептала я.

Его натруженные пальцы коснулись кольца:

— Когда мы поженимся, я думаю, нам обоим стоит сменить фамилию.

— Какую ты выбрал?

В его глазах вспыхнуло золото:

— Колсон.

Ничего не могло быть более правильным.

Элли

ДВАДЦАТЬЮ ГОДАМИ РАНЕЕ

Все было очень розовым. Нет, не так. Если бы это было действительно так, мне, может, и понравилось бы. Это ощущалось бы, как клубничные леденцы или яркие цветы, которые я видела повсюду, когда папа возил нас на Средиземное море. Но это… было на полшага выше полного ничто.

— Тебе нравится? — спросила мама, сжимая руки, будто выжимала из них воду. Хотя она этого почти никогда не делала. Или вообще никогда.

Я оглядела комнату, вчитываясь в каждую деталь: тяжелые шторы с волнистыми краями — дизайнер сказал, что это «фестоны», но мне это только картошку в мундире напомнило — и плюшевое одеяло с бледно-розовыми цветочками. Этот розовый был повсюду. Но это был единственный цвет, который мне достался. Один шаг выше пустоты.

— Красиво, — прошептала я. Просто это было… не мое.

Мамины плечи опустились, и я почувствовала себя последней сволочью. Она подошла ближе и обняла меня одной рукой.

— Я старалась, — прошептала она.

Я сжала губы в тонкую линию. Я научилась это делать — сжимать рот так крепко, чтобы все мои правды не вырвались наружу. Чтобы не разлились, как нефть в море.

— Все нормально.

Когда дизайнер спросила, чего я хочу от своей новой комнаты, я ответила — радугу. Папа похоронил эту идею быстрее, чем я успела моргнуть.

— В нашем доме не будет этого идиотизма. Это не то, что выбирают люди с положением, — сказал он.

Дом. Вот где был настоящий идиотизм. В этом пентхаусе с видом на Центральный парк не было ничего домашнего — это я знала точно.

Я бывала в местах, которые ощущались как дом. Квартира моей подруги Кейт в Бруклине — там было полно хаоса и света. Ее мама-художница разрешала рисовать на стенах в спальне. А мне даже постер повесить не позволяли.

— Мне очень нравится подоконник, — сказала я, потому что это было правдой. Я выскользнула из маминых объятий — не могла одновременно нести свою обиду и ее боль. Перешла к лавке у окна, обитой той же розовой тканью с цветами, что и постель.

Я хотела залить комнату яркими красками. Чем ярче — тем лучше. Но хотя бы окно осталось.

Я прислонилась к подушкам, уткнулась лбом в стекло и увидела парк — наш с Линком побег. Хотя теперь он там бывал редко. Он уже в выпускном классе, почти на свободе. А я… останусь здесь. Одна.

Мама подошла ко мне, тоже уставившись в парк, будто и сама хотела найти там свободу. Но она теперь почти не выходила на улицу. Будто это причиняло боль.

Иногда мне казалось, что она тает на глазах, становится призраком, которого я могу видеть лишь в редкие моменты.

Ее пальцы мягко перебирали мои волосы — они постоянно меняли цвет, в зависимости от света. В основном они были светло-каштановыми с блеском золота, но иногда в них вспыхивали рыжие искры. Мама называла их волшебными.