— Он сверлит тебя взглядом, будто хочет убить, — пропела Роудс.

— Хочешь, я применю прием джиу-джитсу, которому меня Кай научил? — спросила Лолли, вскидывая руки в какой-то придуманной ею боевой стойке.

— Господи… — выдохнул Кай. — Ты же обещала не делать этого на людях.

Лолли сжала бицепс:

— Я знаю, что эти пушки смертельно опасны, но тот придурок это заслужил.

— Мама, — прошипела Нора, выдав имя, которое использовала только в крайнем случае, когда хотела остановить Лолли.

— Ну и ладно. Вы вечно портите мне веселье.

— Или пытаемся не довести до судимости, — буркнул Трейс, потирая переносицу.

— Начнем с одной тысячи долларов, — вмешался аукционист. — Кто даст тысячу?

Квентин поднял табличку:

— Десять тысяч.

Толпа зашепталась.

— Ого, у нас тут серьезный игрок. Десять тысяч. Кто даст одиннадцать?

Я поднял табличку:

— Двадцать пять.

Позади меня Фэллон тихонько пискнула. Аукционист приподнял брови:

— Двадцать пять тысяч. Кто даст двадцать шесть?

Глаза Квентина сверкнули раздражением:

— Пятьдесят.

Щеки Арден вспыхнули, она нервно сжала пальцы, глядя на свою картину. Я знал, как много она для нее значит. Для нас. И я не позволю этому слизняку даже прикоснуться к ней.

— Сто, — сказал я, снова поднимая табличку.

— Сто тысяч долларов. Кто даст сто одну?

— Сто пять, — выпалил Квентин. Он терял хватку. Самое время добить.

Я не стал ждать:

— Сто пятьдесят.

Аукционист засиял:

— Сто пятьдесят тысяч долларов. Кто даст сто пятьдесят одну?

Квентин швырнул табличку, как ребенок в истерике:

— Она и двадцати не стоит! — прошипел он.

Гнев вскипел во мне, когда Квентин вылетел из галереи. Она — не картина, а сама Арден. Он думал, что может владеть ею. Но Арден — не вещь. Она — человек. И по-настоящему она жива только тогда, когда свободна.

Бенни выглянул из дверей галереи:

— Пока! И не скучаем! — крикнул он вслед Квентину.

Толпа взорвалась смехом, а отец Бенни закрыл лицо ладонью. Аукционист отдал честь мальчику и вернулся к микрофону:

— Сто пятьдесят тысяч долларов. Раз, два, продано джентльмену в розовом.

— Это не розовый. Это пыльная роза, — поправил я, и зал снова расхохотался.

Арден подошла к аукционисту, поблагодарила его, а потом направилась прямо ко мне:

— Ты в своем уме?

— Прячься, — прошептал Кай.

Арден бросила на него взгляд и снова повернулась ко мне:

— Ты купил все!

— Купил.

— Зачем? Чтобы посоревноваться, у кого… ну ты понял, длиннее?

— Уууу, это могло бы быть весело, — вставила Лолли, но кто-то тут же ее шикнул.

— Ты же сама сказала, что тебе отвратительна мысль о том, что он будет владеть твоими работами, — ответил я, абсолютно честно.

Арден уставилась на меня, ее рот округлился:

— Ты потратил полмиллиона на то, что я бы тебе и так подарила?

Я шагнул ближе, поднял руки, обхватив ее лицо:

— Я бы потратил все до последнего цента, лишь бы ты сама могла распоряжаться своим искусством. А тот факт, что теперь я буду жить, окруженный твоими картинами … тобой… каждый день… это просто невероятный бонус.

— Линк… — прошептала она.

— Люблю тебя, Злюка.

— Люблю тебя, ты сумасшедший, невыносимый, чрезмерно романтичный, альфа-самец и чертов миллиардер-контрол-фрик.

Я ухмыльнулся:

— Ты умеешь говорить так нежно.

арден

Рука легла мне на плечи, пока я пробиралась сквозь толпу.

— Арди, научи меня быть такой же коварной, — сказал Исайя, растянув губы в широкой улыбке. — Это была битва не на жизнь, а на смерть.

Я покачала головой, но на губах заиграла улыбка:

— Уверена, нашлось бы немало женщин, готовых подраться из-за тебя.

Он демонстративно провел ладонью по лацкану своего костюма:

— Ну что ж, у них отменный вкус. Но вся эта борьба была бы напрасна, если бы ты просто вышла за меня замуж.

— Мечтай, глиняный мальчик, — отрезала я и выскользнула из-под его руки, направившись к бару.

— Разбиваешь мне сердце! — крикнул он мне вслед.

Я просто махнула рукой, не оборачиваясь, и продолжила свой путь.

Барменша подняла глаза от стакана с ромом и колой, который как раз мешала:

— Вот это было шоу.

— Мужчины, — фыркнула я.

— Еще бы, — кивнула она.

— Как у вас тут дела? Все хватает?

Барменша отошла назад и быстро оглядела запасы:

— Думаю, нам понадобится еще бутылка водки и белого вина.

— Уже бегу, — сказала я и повернулась, но тут же застыла, оказавшись лицом к лицу с тем самым репортером. Я изо всех сил старалась не скривиться.

— Мистер Левин.

— Сэм, пожалуйста.

— Сэм, — поправилась я. — Надеюсь, вам понравилось мероприятие.

Я сделала шаг в сторону, собираясь обойти его, но он повторил мое движение, блокируя проход.

— Понравилось. А как, по-вашему, все прошло?

Моя улыбка стала натянутой:

— Посмотрим, когда подведем итоги. Если позволите…

— Знаете, мне всегда интересно, когда кто-то так не хочет говорить с прессой. Либо это часть образа — создать загадочную ауру вокруг своего искусства, либо человек что-то скрывает. Что из этого — ты, Арден?

Раздражение сменилось злостью.

— Думаю, это вы должны выяснить. Удачи.

Я резко рванула вперед, не давая этому придурку остановить меня, и направилась по коридору в поисках алкоголя. Зайдя в первую попавшуюся студию, я щелкнула выключателем.

У Ханны всегда было чисто и аккуратно — не то что у Фары. Пространство Исайи находилось где-то посередине. Я подошла к шкафу в углу, где, по словам Фары, хранились барные припасы. Включив свет, я заметила, что даже здесь царил порядок: стены были обтянуты мешковиной в духе ее картин, холсты стояли у дальней стены, а кисти, краски и прочее — по бокам.

Фара освободила место для бутылок и одноразовой посуды, и, конечно, алкоголя оказалось с избытком — Фара знала, как устроить вечеринку.

Я наклонилась и начала перебирать бутылки на нижней полке. Моя рука нащупала водку, но, когда я подняла бутылку, браслет зацепился за мешковину и потянул ее. Я чертыхнулась, поставила водку обратно и начала осторожно отцеплять украшение.

И тут заметила, что мешковина держится только на крючках по верху стены. А за ней что-то было.

Я потянула материал. Он с шорохом упал на пол, накрыв полки. И я замерла. Фотографии. Целая стена, полностью покрытая ими, одно налегало на другое. Ни грамма художественности. Только безумие.

Сначала на снимках был Исайя. В The Collective, по городу, у себя дома. Но везде — одна деталь: он явно не знал, что его фотографируют.

Я шагнула ближе. Мою грудную клетку сдавило. Потом пошли снимки со мной. И в этих было нечто иное. Через каждое фото — агрессивные линии маркера, порезы, как будто ножом. Мои глаза — перечеркнуты. Лицо — изрезано. Поверху надписи:

Лживая. Шлюха. Воровка.

Черт. Это не просто зависть. Это одержимость. Это ярость.

— Сучка, — раздалось позади меня.

Голос был низким, насыщенным злобой. Ни капли той мягкой интонации, с какой Ханна обычно говорила. Только ненависть.

Я резко обернулась.

В дверях стояла та, кого я считала подругой. Ее рыжие волосы были уложены в небрежный пучок, а светлое платье обтягивало фигуру. Она выглядела красиво. Но в глазах было только бешенство.

— Ханна, я…

— Ты что? Тебе мало было того, что ты сделала этот вечер твоим? Ты еще и в мое пространство полезла?

Я раскрыла рот, потеряв дар речи:

— Нет, я.

— Ты снова решила вешаться на Исайю? В тысячный раз?

В груди запульсировал шок. Я начала складывать кусочки мозаики. Снимки Исайи. Снимки меня. Я понизила голос:

— Исайя и я — друзья. Только друзья. Я с Линком. Ты же знаешь.

В ее глазах вспыхнул огонь:

— Но тебе этого мало. Ты держишь Исайю на поводке. Даешь ровно столько, чтобы он не ушел. Чтобы не заметил того, кто по-настоящему рядом.