— Эл Белл…

— Я знаю, — прошептала она. — Как я вообще оказалась с человеком, который даже не знает, кто я? Которому плевать, что я несчастна?

— Прости.

— Это не твоя вина. Я сама в это влезла — сама и разберусь. Хотя… кажется, Брэдли что-то сказал отцу.

Я напрягся:

— Что он сделал?

— Просто позвонил и устроил мне разнос. Напомнил, что Пирсы всегда доводят начатое до конца. Сказал, что я тоже должна так поступить или буду жалеть.

Я почувствовал, как по венам хлынула ярость:

— Да ну, это говорит он?!

Элли замолчала, и я понял, что сболтнул лишнего. Злость вырвалась раньше, чем я успел подумать.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Ничего. Я…

— Линк. Перестань прятать от меня все подряд. Я уже не шестилетняя девочка.

Я резко замолчал. Черт. Она знала. Чувствовала, что я что-то скрываю.

— Линк, — снова прошептала она.

— Я не хотел тебя нагружать всем этим. Ты тогда была слишком маленькой, и…

— Я уже не маленькая.

— Но ты навсегда останешься моей младшей сестрой.

Элли тяжело выдохнула:

— А ты никогда не думал, что, скрывая все, ты меня не защищаешь?

— Ты сейчас говоришь как Арден, — пробормотал я.

— Значит, ты точно не дурак, раз влюбился в умную женщину.

— Ну да. Повезло.

— Расскажи мне, — мягко сказала Элли.

Я вцепился в деревянную перекладину загона, позволяя шершавым волокнам впиться в ладонь, пытаясь подобрать слова. Перед глазами поплыли очертания лошадей — зрение затуманили слезы.

— Мама пыталась уйти от него. Хотела забрать нас с собой.

Элли шумно вдохнула, но ничего не сказала.

— Она ходила к адвокату, начала оформлять документы… но ты же знаешь папу. У него глаза повсюду. Он ждал ее дома. Сказал, что если она попробует уйти, он заберет у нее каждый цент и не даст нам ее больше увидеть.

— Это невозможно. У него бы не получилось, — попыталась возразить Элли.

— А ты уверена? Ты ведь знаешь, какой он. У него везде связи. У него наготове было досье с поддельными доказательствами. И он дал маме это понять.

— Ей, наверное, было очень страшно.

Мне будто что-то сжало грудную клетку, не давая вдохнуть:

— Очень.

— Как? — прошептала она. — Как ты узнал?

— Подслушал. Все видел, как наяву. Прислонился к стене рядом с этой гребаной бесценной статуей, которую мне все хотелось разбить. Он изменял ей. Снова и снова. А после того разговора стал делать это демонстративно. Специально. Чтобы она знала.

— Мамочка… — прохрипела Элли.

— Знаю, — сказал я хрипло. — Он ломал ее по частям. И та авария… На мосту не было ни следов торможения, ни признаков, что она пыталась остановиться.

Элли молчала долго. И я дал ей это время. Все, что я только что вывалил, требовало переваривания.

— Он ее убил.

— Да. Убил. — Хоть и не перерезал тормоза и не трогал двигатель. Он убивал ее медленно. Каждый день, понемногу.

Молчание. Потом Элли снова заговорила:

— Мне нужно идти.

— Эл…

— Все в порядке. Может, наконец-то начинаю видеть все ясно. Но мне нужно кое-что сделать.

— Я могу помочь…

— Нет, Линк. Я должна справиться сама. В моей жизни всегда кто-то вмешивался и что-то решал за меня. Теперь я сама.

Я знал, что она имеет в виду. Ее жизнь была в привилегиях, но цена за это была высокая. И, возможно, она больше не собиралась ее платить.

— Я рядом, — сказал я. — Если тебе понадобится место, где можно укрыться — оно у тебя есть.

— Спасибо, КонКон. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Она отключилась, прежде чем я успел что-то добавить. Я отнял телефон от уха и уставился на экран, надеясь, что все сделал правильно.

Арден

Музыка грохотала вокруг меня, проходя сквозь меня, так громко, что, скорее всего, оставит после себя необратимые последствия. Но мне было все равно. Мне это было нужно.

Словно она очищала мою систему, вымывая из меня всю тьму, заставляя ее вытекать и впитываться в скульптуру. Единственная проблема заключалась в том, что казалось, у меня бесконечный ее запас. Стоило подумать, что я все выжала, как поднималась новая волна.

Так что я просто продолжала творить.

Я должна была быть в The Collective, помогать готовить выставку и аукцион, но Фара уверила меня, что все под контролем. И она действительно создана для этой работы. Ей доставляло удовольствие командовать, и никто не был настолько глуп, чтобы перечить ей.

Может, стоит предложить ей место Денвера? Имя отозвалось болью. С тех пор от него ни слуху ни духу. И, возможно, так даже лучше.

Я подняла горелку, соединив одну металлическую деталь с другой, затем отступила назад. Когда пламя угасло, я подняла маску, чтобы рассмотреть женщину, сражающуюся за свободу. Свободу — от чего, каждый мог трактовать по-своему. И я именно этого и добивалась.

Потому что у каждого из нас есть тьма, из которой мы выбираемся. Что-то, что держит нас в плену. А эта женщина боролась, чтобы вырваться. Она была изранена и измотана, но она пробивалась наружу.

Музыка резко оборвалась, и я резко обернулась, от резкого перехода от хаоса к тишине уши заложило.

— Да чтоб тебя, обезьяна, жрущая печеньки! Не пугай меня так!

Линк приподнял брови, с усмешкой наклоняясь, чтобы почесать Брута за ушами, и ставя сумку у дивана:

— Обезьяна, жрущая печеньки, да?

Я зыркнула на него, снимая перчатки и откладывая горелку:

— Похоже, когда меня до чертиков пугают, я становлюсь приличной.

Он хохотнул, но за смехом скрывалось нечто большее. Я увидела тени в его ореховых глазах. Инстинкт сработал безошибочно — я сняла маску и подошла к нему:

— Что случилось?

Линк провел рукой по моему лицу, прижимая меня к себе:

— Ты закончила бегать?

Паника окатила с головой, а сразу за ней пришло раздражение:

— Я не бегаю. Я здесь.

Это была ложь. Мое сердце бегало. Пряталось, дрожало. А когда не бегало, то строило стены. Хоть и слишком поздно.

Линк держал меня в объятиях. Без осуждения, но и без веры в мои слова:

— Я дал тебе сыграть эту партию последние несколько дней. Но больше не могу.

Я вывернулась из его рук:

— Ты дал мне?! Я сама решаю, что для меня лучше. И сейчас — это вот. — Я махнула в сторону статуи за своей спиной. Той, что буквально спасала мне жизнь, превращая мою внутреннюю боль в нечто прекрасное.

— То есть я должен просто стоять в стороне и смотреть, как ты работаешь по двадцать часов в сутки? Останавливаешься только для того, чтобы убедиться, что я поел и выпил лекарства, но ни разу не заботишься о себе?

Я захлопнула рот.

Глаза Линка сверкнули золотом:

— Да. Я не собираюсь стоять и смотреть, как ты медленно убиваешь себя. Потому что я тебя люблю. И, несмотря на то, что это тебя пугает до чертиков, ты тоже меня любишь.

Паника взметнулась, как взрыв от обратной тяги, пламя сжимало горло:

— Не надо. — Я подняла руки, будто могла им помешать.

— Ты любишь меня. — Он сделал два шага вперед.

Я покачала головой, но слова «нет» так и не прозвучало. Мое тело знало, что это ложь.

Еще шаг:

— И я люблю тебя.

— Стой, — выдохнула я, захлебываясь паникой, будто меня тянуло на дно.

В глазах Линка вспыхнула боль:

— Злюка, — прошептал он. — Ты любишь меня.

Я сломалась. Слезы хлынули из глаз:

— Я тебя люблю. — Рыдание вырвалось из груди, и я почти рухнула, но Линк был тут же рядом, поймал меня на руки.

— Я знаю, — сказал он, поднимая меня и неся к новенькому кожаному дивану, который недавно заказал.

— У тебя же швы… — прохрипела я сквозь слёзы.

— Все в порядке, — прошептал он, прижимая меня к себе.

Судороги рыданий сотрясали мое тело. Я вцепилась в Линка, будто боялась, что он исчезнет, если я отпущу. Что его у меня отнимут — только потому, что я посмела его полюбить.

Линк гладил меня по спине, поглаживая вверх-вниз: