— Что… повтори?

— Столы, стулья, миски, ложки, — повторил я четко, отчеканивая каждое слово по слогам. — Завтра мы открываем трактир прямо на ярмарочной площади. Людям нужно где-то сидеть и из чего-то есть.

Угрюмый моргнул. Потом еще раз, словно пытаясь прогнать наваждение. Открыл рот, закрыл его снова. Выдохнул медленно, и с каждой секундой в его голосе нарастало раздражение:

— Повар. Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Я контролирую всю Слободку. У меня тридцать человек под началом. Я бандит, а не проклятый краснодеревщик или торговец посудой!

— Знаю, — кивнул я спокойно, не отводя взгляда. — Прекрасно знаю, кто ты, но ты хочешь уничтожить Гильдию или нет?

Угрюмый сжал кулаки так сильно, что костяшки хрустнули:

— Конечно хочу! Я об этом мечтаю каждую ночь! Но какое, твою мать, отношение это имеет к столам и стульям⁈

— Самое прямое, — ответил я, и в моем голосе появилась сталь. — Без столов мы не сможем расширяться. А если не расширимся — нас просто задавят числом. Гильдия завтра притащит на площадь еще три павильона, еще десять поваров. Мы останемся с одной жаровней и лепешками.

Я шагнул ближе к нему. Угрюмый не отступил, но я видел, как напряглись мышцы на его шее:

— Сегодня мы показали городу, что можем драться. Завтра мы должны показать, что можем выигрывать. Для этого нужно постоянно бить на опережение. Всегда быть на шаг впереди противника.

Угрюмый смотрел на меня не мигая. Глаза сузились до щелочек, челюсть сжалась так, что желваки заходили под кожей. Он молчал долго, и в этом молчании чувствовалась угроза. Потом тихо, с явной угрозой в каждом слове:

— Ты правда думаешь, повар, что можешь просто так приказывать мне?

— Я не приказываю, — ответил я, держа его взгляд. — Я предлагаю сделку на равных. Ты хочешь уничтожить Гильдию — я тоже. Я даю тебе реальный шанс это сделать, но для победы мне нужна помощь.

Пауза повисла в воздухе. Огонь в очаге тихо потрескивал. Кто-то из детей в углу сглотнул так громко, что это было слышно через всю комнату.

— Столы, стулья, посуда, — продолжил я размеренно. — У тебя есть люди по всему городу. Есть связи на каждом рынке. Ты контролируешь половину торговли в Слободке. Найти мебель и посуду для тебя — плевое дело, если захочешь.

Угрюмый молчал. Лицо оставалось нечитаемым, но я видел работу мысли в его глазах.

Потом он медленно выдохнул — долго, с явным раздражением и усталостью:

— Допустим, найду. А кто, мать его, ее мыть будет? Миски, ложки — это же горы грязной посуды каждый чертов час!

— Твои люди, — сказал я без колебаний. — Волка поставь руководить. Он крепкий и рукастый парень.

Волк за спиной Угрюмого дернулся всем телом, словно его ударили:

— Эй, Александр, не борщи…

Ты сегодня очень нам помог, Волк. Без тебя и других нам бы пришлось тяжело. Так в чем проблема развить успех?

Угрюмый медленно обернулся к нему. Даже не сказал ни единого слова — просто посмотрел с таким выражением, что Волк мгновенно закрыл рот и отвел взгляд в пол.

Угрюмый повернулся обратно ко мне. Молчание затянулось. Я видел внутреннюю борьбу на его лице — гордость против расчета, авторитет против возможной выгоды.

Наконец протянул, медленно, сквозь стиснутые зубы:

— Ты берешь меня в оборот, повар. Понял? Меня и всех моих людей.

— Понял, — кивнул я. — Но у тебя есть выбор, Угрюмый. Либо ты помогаешь мне — и мы вместе топим Гильдию. Либо отказываешься. Я выиграю и без тебя. Найду выход, потому что всегда находил его. Только не пожалей потом, Игнат.

Тишина растянулась — долгая, тягучая, почти физически ощутимая.

Угрюмый стоял неподвижно, сжав челюсти. Смотрел на меня оценивающе, взвешивая каждое слово. Потом резко, со смесью ярости и обреченного понимания выдохнул:

— Твою мать, повар!

Он резко развернулся к Волку:

— Идем! Найдем столы, стулья, всю эту чертову посуду. К рассвету все должно стоять на площади, понял⁈

Волк кивнул молча, с явным облегчением на лице.

Угрюмый бросил на меня последний взгляд — тяжелый, полный невысказанных обещаний:

— Но если завтра проиграешь, повар — я тебе лично шею сверну. Голыми руками. Медленно.

— Медленно шею не сворачивают. Это неудобно, — ответил я спокойно, с абсолютной уверенностью. — Рассчитываю на вас.

Угрюмый развернулся и вышел. Дверь не хлопнула — он закрыл ее тихо, почти аккуратно, что было даже страшнее громкого хлопка. Волк бесшумно исчез за ним, как тень.

В комнате снова повисла тишина. Огонь в очаге громко затрещал, словно тоже выдохнул с облегчением.

Маша — мясничка тихо присвистнула, качая головой с явным восхищением:

— Ты только что заставил самого Угрюмого, криминального авторитета Слободки, таскать мебель и организовывать мойку посуды. Ну и жесток ты, повар. Зря я тебе угрожала, — это она добавила в шутку и улыбнулась широко.

Фрол усмехнулся, потирая седую бороду

— Смелый ты человек, Саша. Отчаянный, я бы сказал, но если бы таким не был, мы бы не победили сегодня.

Я повернулся к ним, чувствуя как усталость начинает наваливаться на плечи после всего напряжения:

— Иногда, Фрол, это одно и то же.

Я оглядел Варю, Матвея, Тимку. Они смотрели на меня широко распахнутыми глазами, в которых читались и страх, и восхищение, и полное непонимание того, что только что произошло.

А потом мы все засмеялись. Кто-то нервно, кто-то во весь голос, но смеялись все от души, выпуская нервное напряжение последних дней.

Я подождал, пока стихнет смех. Варя все еще улыбалась, но усталость читалась в каждой линии ее лица. Матвей потер глаза, Тимка зевнул, прикрывая рот ладонью. Дети у очага начали клевать носом.

Но останавливаться было нельзя.

Я повернулся к Маше. Она стояла у стены, скрестив руки на груди, на лице читалось любопытство смешанное с настороженностью:

— Маша, — сказал я прямо. — Завтра мне понадобится мясо. Много мяса. Но главное — кости.

Она подняла бровь:

— Кости? Сколько?

— Килограммов десять, — ответил я, представляя в голове огромный котел с кипящим бульоном. — Говяжьи. Лучше всего — суставы с костным мозгом, хребтовые кости, ребра. Чем больше соединительной ткани и мозга — тем лучше.

Маша прищурилась, явно прикидывая в уме:

— Это… много. У меня столько нет сейчас.

— Найдешь до утра? — спросил я жестко, не давая ей времени на раздумья.

Она помолчала, потом медленно кивнула:

— Найду. Есть пара мясников, которые мне должны. Могу выбить у них остатки после разделки туш. Кости обычно на бульон для нищих идут или собакам скармливают.

— Отлично, — кивнул я. — Плюс к костям — еще килограмма три мяса для готовки. Говядину, лучше бедро или грудинку. Что-то с жирком.

Маша усмехнулась:

— Ты меня не щадишь, повар. Всю ночь по городу бегать придется.

— Заплачу хорошо, — ответил я. — Как сегодня. С накруткой за срочность.

Она махнула рукой:

— Да ладно, не в деньгах дело. Мне просто интересно, что ты из этого всего сотворишь. — Она подошла ближе, глаза блеснули. — Этот твой суп… он правда настолько хорош?

— Увидишь сама, — сказал я. — К рассвету кости должны быть на месте. Привезешь?

— Привезу, — кивнула Маша. — Тележку одолжу и прямо домой к тебе привезу.

Она повернулась к двери, накинула платок на плечи:

— Пойду, пока совсем не стемнело. Нужно обойти всех своих людей.

— Спасибо, Маша, — сказал я.

Она обернулась на пороге, усмехнулась:

— Не благодари раньше времени. Посмотрим, что выйдет завтра.

Дверь закрылась за ней тихо.

Я повернулся к Фролу. Старик сидел на лавке, опершись спиной о стену, глаза полузакрыты. Выглядел измотанным — весь день месил тесто, таскал мешки, работал без передышки.

— Фрол, — позвал я.

Он открыл глаза, посмотрел на меня с усталой внимательностью:

— Слушаю, Саша.

— Мука, — сказал я. — Мне нужна мука для лапши. Много муки. Белая, мелкого помола. Самого высокого качества, какое у тебя есть.