Папа смотрит на неё, не двигаясь.

Она смягчает тон и кладет руку ему на бицепс.

— Пожалуйста, Лука, пойдем.

Он, наконец, сдаётся. Бросает на Шона злой взгляд, на меня печальный, полный разочарования.

Он бормочет:

— Моя прекрасная figlia, — качает головой, и они уходят.

Моё сердце сжимается. Как бы я ни злилась на родителей, я никогда бы не захотела причинить им боль. А теперь именно это и произошло.

Данте говорит:

— Бриджит, пора идти.

Она плача переводит взгляд с Фионы на Шона.

— Всё, что я делала, было ради вас. Хотела бы я, чтобы вы поверили мне.

Шон вздыхает.

— Мы верим тебе, мама. Мы всегда верили тебе после того, как все стало известно.

— Только у нас остались вопросы, — добавляет Фиона.

Боль, страх и ужас отражаются на лице Бриджит.

Я этого не понимаю. Я знаю только то, что мне рассказали Фиона и Шон, немногое. Бриджит утверждала, что прятала их, что ей запрещали возвращаться в Чикаго, а если бы она ослушалась, её бы убили. О'Мелли простили её, когда узнали правду, и убедили Шона и Фиону сделать то же самое.

Однако Шон и Фиона всегда хотели узнать больше подробностей о том, кто эти люди, угрожавшие ей, и что случилось с их отцом. Она никогда не предоставляла им эту информацию, как и никто другой. Поэтому я могу понять их разочарование.

— Бриджит, пошли, — командует Данте, целуя её в лоб, бросает на Шона злой взгляд, мельком смотрит на мою шею, качает головой и уводит её.

Фиона не двигается.

Я подхожу к ней.

— Фиона.

Она резко оборачивается ко мне.

— При чём здесь мой папа?

Я качаю головой, пожимаю плечами и снова вру.

— Это просто рисунок, который Шон вспомнил и предложил нам сделать на себе.

Она смотрит на меня так, словно видит меня насквозь.

— Знаешь, что самое безумное, Зара?

У меня мурашки по коже.

— Что?

— Я доверяла тебе всю свою жизнь. Никогда не считала тебя лгуньёй. Но теперь я вижу, как ошибалась. — Она бросает взгляд на Шона. — А ты? — Слеза скатывается по ее щеке. Она усмехается. — Вы стоите друг друга. Поздравляю.

— Фиона! — в один голос воскликнули мы с Шоном.

Она уходит, а я стою, замерев на месте, осознавая, сколько боли мы причинили своим поступком.

Шон

На следующий день

По телу пробегает дрожь, и я стону.

— Именно так, душа моя.

Зара ухмыляется, замедляя свои движения.

— А что насчет этого?

— Я сказал не останавливаться, — шлёпаю её по попке, но не сильно.

Она взъерошивает мои волосы, продолжая так же мучительно медленно скользить своей киской по моему члену, проведя языком по моим губам.

Я хватаю ее за затылок и заставляю продолжить поцелуй, пока она не начинает всхлипывать и дрожать вокруг моей эрекции.

Хватаю её за бедро, бормочу:

— Ты маленькая вредина.

Она хихикает.

Я начинаю двигать её быстрее, вгоняя себя глубже.

— Шон, — выдыхает она, ее веки трепещут.

Я шлёпаю её по заднице сильнее, и она стонет, ее тело содрогается на мне.

— Тебе это нравится, — подначиваю её, снова шлёпая, одновременно толкаясь в неё.

— Блять! — выкрикивает она, закатывая глаза.

— Вот что бывает, когда ты ведёшь себя как непослушная маленькая вредина. Я должен напомнить тебе, кто здесь главный, — рычу сквозь зубы, толкаясь так сильно, как только могу, когда наши тела сливаются в поту.

— Ш-Шон! — заикаясь, вскрикивает она, её лицо заливается румянцем.

Я в последний раз с силой опускаю её на свой член, и воздух разрывает её громкий стон. Она падает на меня, дрожа в конвульсиях.

Я прижимаю ее к себе, ускоряя её движения, закрываю глаза, бормочу:

— Сексуальная маленькая вредина.

— Шон, — едва слышно шепчет она, уткнувшись лицом мне в грудь.

И всё просто ахуенно.

Она — совершенство.

Я до сих пор не могу поверить, что Зара моя жена. И я ни секунды не трачу зря.

Адреналин заполняет мои клетки, они вот-вот лопнут от напряжения.

Я снова шлёпаю её, мой пульсирующий член уходит ещё глубже в её киску.

Она стонет, её веки дрожат.

— Вот так, — хвалю я, чувствуя, как твердею внутри неё, заставляя её дрожать сильнее и всхлипывать.

Токи наслаждения разрывают мои нервы, эндорфины молнией проносятся по позвоночнику, а яйца сжимаются.

Раздается звонок в дверь.

Ее глаза распахиваются.

— Пусть уходят, — заявляю я, поднимая и опуская ее бедра.

Снова раздается звонок в дверь, и громкий стук наполняет воздух.

Я кричу:

— Да отъебитесь уже!

Ее глаза расширяются.

— Давай, душа моя. Ещё чуть-чуть. — уговариваю её, толкаясь сильнее и шлёпая по попке.

— Шон, я... Ох, черт! — Ее глаза снова закатываются, а тело содрогается сильнее, чем когда-либо. Ее возбуждение заливает мой таз.

— Ты чертовски непослушная маленькая вредина! — хвалю её.

Из дверного звонка непрерывно доносятся звонки и сильные удары.

— Отвалите! — снова кричу я, и в этот момент мои яйца взрываются. Адреналин вырывается из меня, я стону, продолжая двигаться, пока не отдаю ей всё до последней капли.

Ее дрожь постепенно утихает.

Мы пытаемся отдышаться, в то время как звонок в дверь и стук всё ещё продолжается.

— Господи Иисусе. Да провалитесь вы уже! — снова кричу я.

Все ещё покрасневшая, Зара поднимает голову и морщится.

— Может, всё-таки откроем?

— К черту их, — бурчу я, прижимая её губы к своим.

Она хихикает мне в губы.

Но звонок и удары не прекращаются.

Я отрываюсь от её губ, раздражённо рыча:

— Да чтоб вас!

Она слезает с меня и встаёт.

— Куда ты идешь? — спрашиваю я.

Она хватает халат и накидывает его.

— Пойду посмотрю, кто там.

— Какого чёрта, нет, — говорю я, вскакивая.

Она поднимает брови.

— Почему нет?

— Ты только что залила меня насквозь, — указываю я. — Моя жена не пойдет к двери, пахнущая так, будто ее только что трахнули.

Она ухмыляется.

— Правда? Хочешь поспорить?

— Не испытывай судьбу, — предупреждаю я.

Она начинает вальяжно идти к двери.

Я подхожу к ней сзади и прижимаю к стене.

Зара ахает.

— Ты держишь свою голую, сексуальную задницу, пахнущую соком твоей киски, в этой комнате.

Её губы дрожат от сдерживаемого смеха.

— Ты понимаешь, что теперь твоя кожа пропитана моим запахом?

Я ухмыляюсь.

— Ничего, позже ещё пропитаешь. Но из комнаты ни ногой.

Она хихикает.

— Хорошо, дорогой муженёк. Поторопись, пока кто-то не выломал входную дверь.

Я ворчу, раздраженный тем, кто снаружи. Я хватаю полотенце, обматываю его вокруг бедер и направляюсь к входной двери.

— Господи Иисусе! Прекрати это делать, — рявкаю я, затем резко распахиваю дверь и замираю.

Бёрн выгибает брови, насмехаясь:

— Что-то не так с твоим дверным звонком?

— Нет, с моим дверным звонком все в порядке. У тебя проблемы с пальцем?

— Ты не открывал.

— Я был занят, — отвечаю я.

Он усмехается, глядя на мое полотенце.

— Вижу.

— Что такого важного?

— А ты меня не впустишь?

Я ворчу:

— Ладно, входи. — я отступаю.

Он входит в прихожую, закрывает дверь и машет передо мной книгой, заявляя:

— Я принёс кое-что для тебя и твоей жены.

Моё нутро сжимается. Я не люблю сюрпризы от Преисподней. Может, когда-нибудь привыкну, но сейчас я им не доверяю. Поэтому я осторожно спрашиваю:

— И что же это?

— Это законы, которые написал твой отец.

Моя грудь сжимается, а сердце колотится быстрее. Я ошеломлённо смотрю на книгу.

Он снова трясёт ею, как приманкой, спрашивая:

— Ну, не хочешь узнать, какие законы он для нас установил?

Я смотрю на него, признаваясь:

— Даже не знаю, хочу ли. Похоже на ловушку.

Он щурится.