— Браво. Испытание «Представление» пройдено. Но справитесь ли вы с «Персонализацией»?

У меня пересыхает во рту. По коже бегут мурашки.

Шон вскакивает, хватает розовый халат и накидывает его мне на плечи.

Я просовываю руки в рукава.

Он помогает завязать пояс и целует меня нежно. Затем надевает свой халат, чёрный. Обнимает меня за талию.

Валентина указывает на нечто позади нас.

Мы бросаем взгляд в том направлении, и у меня в животе всё сжимается.

Шон прижимает меня крепче, и мы смотрим на Кирилла.

Он стоит у огня, в руке: раскалённый металлический стержень с чем-то на конце, но мы слишком далеко, чтобы четко разобрать, что это. Рядом, трое мужчин, у каждого в руках разный предмет.

Кирилл опускает стержень в огонь, и у меня все внутри переворачивается. Через несколько минут достаёт его, он светится, как само пламя. Его взгляд пронзает нас, и он говорит:

— Пришло время произнести ваши последние клятвы.

Шон

— Не волнуйся, это предстоит только мне, — шепчу я на ухо Заре.

Она с ужасом поднимает на меня глаза, брови сдвинуты к переносице.

— Все в порядке, — уверяю я её и веду к Кириллу.

Я знал, что этот день настанет. Я мельком увидел череп, выжженный на всех мужчинах, наблюдавших за подпольным боем. Я предположил, что это был обряд посвящения в Преисподнюю.

Меня не удивляет, что это происходит сегодня. Боли я, конечно, не сильно уж рад, но... я хочу этот знак. Этот череп — проект моего отца. Его идея. Его символ. Это часть его мира. Даже, если я до конца ещё не понимаю, во что именно вписываюсь

Это кратковременная боль — напоминаю себе, стараясь держать лицо и не показывать ни страха, ни сомнений.

Это будет пиздец как больно.

Но всего лишь на мгновение, не ссы, тряпка.

Мы встаем перед Кириллом, и становится ясно, что за предметы держат его люди. У того, что ближе всего к нему — деревянный брусок. Наверное, чтобы сжать зубы. У второго — банка с мазью и пленка. У третьего — золотая кадильница для благовоний и зажигалка.

Я присматриваюсь к курильнице и понимаю, что на ней изображен тот же череп, что и на клейме.

Это невъебенно.

Меня переполняет гордость. Мой отец создал произведение искусства, которое представляет собой нечто важное. Насколько я понимаю, это символ перемен и верности. Видеть его в золоте, видеть его на руках незнакомцев, я чувствую, что он жив, а не просто умер ужасной смертью.

Однако это произошло.

Как бы всё ни случилось... я узнаю правду. Кто убил его. Почему. Всё

Теперь, когда я вступаю в Преисподнюю, это станет возможным.

Арена замирает в зловещем молчании.

Кирилл кивает мужчине с кадильником. Тот поджигает благовония. Дым поднимается из прорезей в розах. Он медленно обходит нас по кругу, громко дыша, словно дракон.

Зара бросает на меня странный взгляд. Я смотрю строго, мысленно посылая ей:

— Не говори ни слова, моя маленькая вредина, — и надеюсь, что она поймёт намёк. Я могу только представить, что бы она сейчас выдала...

Когда воздух вокруг нас пропитывается густым ароматом, мужчина ставит кадильник между нами с Кириллом. Дым продолжает подниматься, окутывая всё.

Кирилл поворачивается к Заре и спрашивает:

— Ты готова полностью посвятить себя Преисподней?

Краска отхлынула от ее щек. Она смотрит на раскалённое клеймо, затем на меня.

У меня по коже бегут мурашки. Я чуть отодвигаю её за спину и заявляю:

— Клеймо черепа только для мужчин.

На лице Кирилла появляется тень усмешки.

— С чего ты это взял?

Я сжимаю челюсть, прикрывая Зарy ещё сильнее.

Кирилл оглядывается через меня и зовёт Валентину.

Я поворачиваюсь, увожу Зару в сторону, чтобы мы не стояли прямо за ним, не доверяю Кириллу настолько, чтобы не опасаться, что он схватит её и прижжёт.

Валентина выходит вперед.

— Повернись, — приказывает ей Кирилл.

Она повинуется.

— Подними волосы, — требует он.

Она поднимает свои длинные тёмные локоны, скручивая их в пучок над шеей.

Я резко вдыхаю.

Зара громко ахнула.

Я крепче прижимаю её к себе, вглядываясь в шею Валентины. На ней, то же клеймо, что у мужчин. Но розы вокруг черепа окрашены в алый, не розовый.

— Женщины, такая же часть Преисподней, как и мужчины. Значимость их роли порой перевешивает нашу. Или ты думал иначе? — спрашивает Кирилл.

Валентина опускает волосы.

Я отхожу с Зарой, чтобы мы могли видеть всех.

— Я не говорил, что они не важны, — отвечаю спокойно.

Глаза Кирилла сужаются.

— И все же ты решил, что они не достойны носить череп?

У меня всё сжимается в груди.

— Отвечай мне, — жёстко говорит Кирилл.

— Не то чтобы они недостойны, — выпаливаю я. — Просто... они женщины.

— И?

— Я не хочу, чтобы моя жена подвергалась такой боли, — признаюсь я.

Валентина поворачивается к Заре. Кладёт руку ей на щёку, и голос у неё становится мягче.

— Я ошиблась в тебе? Ты недостаточно смела, чтобы пройти инициацию?

Я инстинктивно тяну Зару назад, не доверяя никому здесь. Ни Валентине, ни Кириллу. Я твёрдо говорю:

— Конечно, она смелая.

Валентина бросает на меня сердитый взгляд.

— Почему же тогда ты считаешь её недостойной носить череп?

Я молчу, не в силах найти хоть какое-то внятное объяснение. Только крепче прижимаю жену к себе.

Зара поворачивается ко мне.

— Шон.

Я покрываюсь холодным потом, встречаясь с её взглядом.

— Все в порядке, — настаивает она.

— Зара...

Она прикладывает пальцы к моим губам.

Мои внутренности скручивает. Я выдыхаю через нос, сдерживая себя.

Она улыбается, и, убедившись, что я больше не вмешаюсь, убирает руку и поворачивается к Валентине. Поднимает подбородок, расправляет плечи и заявляет:

— Я готова.

Мой желудок переворачивается так быстро, что я с трудом сглатываю подступившую желчь.

Валентина сияет и хвалит её:

— Хороший выбор.

Я прикусываю язык, напоминая себе, что выхода нет. Мы всё ещё в ситуации «жить или умереть».

Зара не выдержит этой боли.

— Я пойду первой, — говорит она.

— Нет. Ты — последняя, — резко вставляет Кирилл.

Я рычу:

— Чтобы она увидела, как это больно, и испугалась, прежде чем ты это сделаешь?

В глазах Кирилла вспыхивает тёмное, хищное самодовольство.

Валентина отвечает вместо него:

— Женщины сильнее мужчин. Мы рожаем ваших детей. Мы поддерживаем вас, когда вы слабы. И поднимаемся сквозь ужас, вытаскивая вас за собой на ту сторону.

Я стискиваю зубы так, что боль отдаёт в виски.

Зара усмехается, а в её глазах пляшет насмешка.

Я покосился на неё и сделал пометку, что нужно добавить еще один сеанс, где моя маленькая вредина получит крепкую порку.

— Сделай шаг вперед или отойди в сторону, Шон О'Мэлли-младший, — предупреждает Кирилл.

Я еще раз смотрю на Зару.

Она кивает в сторону Кирилла:

— Иди.

Со стиснутыми зубами я подхожу ближе. Я по-прежнему не хочу этого. Очень скоро эти люди оставят шрам на безупречной коже моей жены. И я ничего не смогу с этим сделать... если только не хочу, чтобы нас убили.

Почему мой отец позволял женщинам проходить через это? — спрашиваю я себя, становясь перед Кириллом.

В воздухе зазвучали зловещие шипения, и снова раздается топот ног.

Мое сердце бьется всё сильнее.

Мужчина берет кадильницу в виде черепа и снова окуривает нас еще большим количеством дыма.

Кирилл возвышается над всеми и громко произносит:

— Ты, Шон О'Мэлли-младший, клянёшься отдать своё сердце и душу, верность и честь Преисподней?

Я не колеблясь ответил:

— Клянусь.

— И клянёшься ли ты ставить Преисподнюю на первое место? — спрашивает Кирилл.

Нет. Моя жена — превыше всего, ублюдок.