Бриджит хватает Шона за руку, плача.

— Зачем ты это сделал? Я же просила тебя не делать этого!

— Ты никогда не говорила мне, чтобы я этого не делал, — возражает Шон.

Ее лицо краснеет от ярости.

Фиона спрашивает:

— Почему вы говорите о моем отце?

Шон игнорирует ее вопрос и задает свой собственный.

— А почему тогда вы все так паникуете? Если это клеймо ничего не значит, то почему тогда вы так себя ведёте?

— Согласна, — добавляю я, размышляя о том, что мой отец и Данте знают о черепе.

В комнате воцарилась тишина.

Никто ничего не говорит.

Наконец Фиона нарушает молчание:

— Мама? Мне нужны ответы.

У Бриджит в глазах наворачиваются слёзы. Она качает головой.

Данте притягивает ее к себе, утверждая:

— Твой брат и Зара совершили глупость. Вот и все.

— Какое отношение это имеет к папе? — спрашивает она.

Шон говорит:

— Фиона, ты помнишь череп на руке папы?

Она хмурит брови.

— Может быть... Я не знаю. Я... — Стыд заполняет ее лицо, и она опускает глаза.

Шон тихо заканчивает за неё.

— Ты многое уже не помнишь, да?

Из ее глаз текут слезы. Она вытирает их и виновато смотрит на Шона.

Он смотрит на неё с сочувствием и говорит:

— Я понимаю.

Она шмыгает носом.

— Почему это имеет значение?

Шон поднимает руку.

— Этот череп был выжжен у отца на руке. У меня такой же, и у Зары тоже, но у неё он на шее.

Мама резко говорит:

— Ты клеймила себя? Что заставило тебя пойти на это?

Меня мучает ещё большее чувство вины. Я ненавижу, что не могу объяснить им всё. Но меня также беспокоит, что они явно знают больше о том, чем занимался отец Шона.

Бриджит строгим голосом повторяет:

— Я же говорила тебе не делать этого.

— Нет, не говорила. Я никогда не обещал, что не сделаю это, — утверждает Шон.

— Ты прекрасно понимал, что я имела в виду, — добавляет Бриджит.

Данте предупреждает:

— Перестань играть в игры со своей матерью, Шон.

Лицо Шона становится жёстким. Он притягивает меня ближе.

— Что сделано, то сделано. Зара и я теперь женаты. Мы выжгли на себе метку моего отца как дань уважения ему. Вот и все. Это личный момент между Зарой и мной, и в этом нет ничего страшного. Если, конечно, вы все не скрываете от нас что-то ещё?

Фиона, Шон и я уставились на родителей.

Мой пульс резко учащается.

Чем дольше они молчат, тем больше я убеждаюсь: они что-то знают.

— Вы совершили огромную ошибку, — заявляет Данте.

Шон высокомерно отвечает:

— Да? Почему же? Ты знаешь что-то о моем отце и хочешь мне рассказать?

Данте бросает на Шона вызывающий взгляд, а затем добавляет:

— Если твоя мать не хотела, чтобы ты носил это на себе, то тебе следовало уважать ее волю.

Шон выпаливает:

— Тебе легко говорить. Твой отец не умер, когда ты был ребенком. Он все еще жив, и ему уже за девяносто.

Данте стискивает челюсти.

Мой отец спрашивает:

— Во что ты втянул мою дочь?

— Он ни во что меня не втянул, папа. Мы приняли решение вместе.

— Ты решила разрушить свое тело? Выйти замуж без присутствия матери и меня и обменяться клятвами с мужчиной, у которого не хватило смелости спросить моего благословения? — кипит он.

— Да, возможно, мы сделали это не идеально. Но Шон прав: уже все сделано, — настаиваю я.

Папа рычит:

— И это все? От нас всех ждут, что мы будем вести себя так, будто это нормально? А вы двое... — Он указывает на нас. — Вы разбили сердца своим матерям. Теперь мы должны закрыть на это глаза?

Я вздыхаю.

Шон крепче прижимает меня к себе. Он отвечает:

— К сожалению, именно так и будет. Иначе вы просто потеряете нас.

Я ахаю.

— Шон, не говори так.

— Ты думаешь, что теперь можешь вычеркнуть мою дочь из моей жизни? — рычит отец.

— Нет. Но ты ведешь себя так, будто это предательство. Как будто то, что мы с Зарой поженились, это худшее, что могло случиться. Я имею в виду, что есть парни намного хуже меня, Лука.

Мой отец гремит:

— Не смей говорить со мной о том, достоин ли ты руки моей дочери!

— Папа! Шон! Пожалуйста, — умоляю я.

Фиона вмешивается:

— Зачем Шон поставил тебе это клеймо, Зара? Какова настоящая причина? Он был и моим отцом. Я хочу знать.

— Фиона, это ничего не значит. Просто рисунок, который придумал твой отец. Он его нарисовал и был одержим им. Просто готический рисунок, — настаивает Бриджит.

Фиона разворачивается к матери.

— Если это ничего не значит, почему ты просила Шона этого не делать?

В глазах Бриджит вспыхивает гнев. Она указывает на нас.

— Посмотри, во что они превратили свою кожу. Ты думаешь, я хотела, чтобы моего сына клеймили? И Зара! Твоя прекрасная шея. Как ты вообще выдержала такую болью?

Шон с гордостью заявляет:

— Она справилась с этом очень достойно! Намного лучше, чем я.

Я смотрю на него, и усмехаюсь, выпаливая:

— Ты вел себя как ребенок.

Он подмигивает мне.

Бриджит рычит:

— Вы двое думаете, что это смешно?

Я хмурюсь.

— Нет, но... — Я снова смотрю на Шона. — Ну, был слабаком, в отличии от меня. — Я сдерживаю улыбку.

— Это не смешно! — кричит папа, его лицо багровеет.

Я вздрагиваю.

Шон сжимает мою талию.

— Нет, это не смешно. Но вот что будет: мы с Зарой теперь муж и жена. Вы можете либо принять это, либо нет. Это ваш выбор. Мы бы хотели, чтобы вы порадовались за нас. Мы дружим уже долгое время.

— Ты выбрал не ту дочь, чтобы сделать это, — негодует отец.

— Лука, ты же знаешь, что никто не позаботится о Заре лучше меня. Ни один мужчина не сможет защитить ее лучше от наших врагов. И ты не можешь этого отрицать.

— Это говорит мужчина, нет, мальчишка, который заставил ее изуродовать своё тело! — выпаливает отец.

Шон фыркает.

— Я не мальчишка, и ты это знаешь.

— Я не изуродована! — протестую я.

— Ты намеренно обожгла своё тело! Ради чего?! — кричит мама, слезы текут по ее щекам.

— И он меня не заставлял. Я сама этого хотела, — добавляю я, чувствуя, как вина с новой силой давит на меня.

Шон делает глубокий вдох и говорит:

— Я теперь муж Зары. За ней больше нет слежки, за исключением той, которую я сочту необходимой. С этого момента она моя жена, и я должен о ней заботиться.

— Чёрта с два, — взрывается папа.

— Шон, — тихо предупреждает Данте.

— Ты не имеешь права решать, что делать с безопасностью моей дочери, — негодует отец.

Шон распрямляется:

— Я решаю. Она — моя жена, нравится вам это или нет.

— Она — моя дочь! — рычит папа.

Решительность звучит в голосе Шона.

— Верно. И именно поэтому мы хотим, чтобы вы были частью нашей жизни. Но она моя жена, и я буду защищать ее отныне. Вопросы есть?

Папа делает два шага вперёд, но Данте встаёт между ними, предупреждая:

— Лука, остынь.

— Не смей говорить мне, чтобы я успокоился, когда речь идет о моей дочери, — рявкает папа.

— Сейчас все слишком накалено. Мы всё обсудим позже, — утверждает Данте.

— Мама, я хочу знать то, что ты мне не рассказываешь об этом черепе и папе. Я заслуживаю знать правду, — настаивает Фиона.

Бриджит вздыхает, качая головой.

— Нечего рассказывать. Всё, что я говорила Шону, правда. Это был просто рисунок, которым он был одержим, а затем выжег его на своем теле.

— Ты снова лжешь? — обвиняет Фиона.

Лицо Бриджит вытягивается, наполняясь новой порцией боли.

Данте указывает пальцем на Шона и Фиону.

— Вы должны перестать терзать мать. Вы знаете, почему вашей матери приходилось лгать вам все эти годы, и с тех пор она вам не лгала. Она не заслуживает вашего неуважения.

— Тогда расскажи правду, — настаивает Фиона.

— Я говорю правду, — кричит Бриджит.

Мама вмешивается:

— Я думаю, Данте прав. Все сейчас на взводе. Нам всем нужно остыть, Немного времени чтобы все это осмыслить. Лука, пойдем.