— Значит, сначала всё-таки хотите пробы взять?

Пассажир был явно обеспокоен ещё больше.

Что-то тут у них на автобазе было нечисто. Мужик посмотрел на кепку в руках, а потом неожиданно решил надеть её на голову.

— Зинка, шкура! — вырвалось у него, но, заметив моё вопросительное выражение лица, тут же поправился, — Зинаида Андреевна, то есть. Значит, всё-таки накатала жалобу в ЦК. Или куда?

— Куда ехать, где заправка?

— А? Что? А, вот сюда направо, — он указал путь рукой.

Я медленно ехал, рассматривая окружающий пейзаж.

Сама автобаза представляла немного неприглядную изнанку развитого социализма.

Родина не везде была опрятная и красивая, как на центральных улицах Москвы и Ленинграда.

Территория автопредприятия будто бы и не знала, что такое асфальт.

Грунт был разрезан несколькими крупными колеями.

Колдобины и ямы могли вполне конкурировать с лунным пейзажем. Разнокалиберные провалы и выбоины встречались повсеместно, покрывая всю территорию.

Прямо здесь у проезжей части стояли заржавленные остовы разобранных на запчасти грузовиков.

Он всё ёрзал и ёрзал на пассажирском сиденье рядом со мной, не щадя своих брюк.

— Вы не подумайте, я на Зинаиду Андреевну зла не держу. Я понимаю, что на предприятиях должен быть партконтроль. Но она написала на меня не потому что у нас… — он осёкся, подумав, продолжил: у меня что-то не в порядке. Это она из ревности. Мы с ней пятнадцать лет прожили. А потом заела она меня. Я другую женщину встретил. Достойную. Учительницу. Меня уже за это на профсоюзном и партийном собраниях разбирали.

Пешие работники автоколонны передвигались прыжками и широкими шагами, то двигаясь, то останавливаясь, словно лягушата у болота.

Люди, прыгающие с одной более-менее сухой поверхности на другую, истово матерились и посылали проклятия непонятно кому.

Строения автоколонны по большей части представляли из себя покосившиеся деревянные сараи и ангары.

Автомобили, автобусы, грузовая и тракторная техника, собранные в группы по видам, всё же были как-то хаотично припаркованы.

Иные, стоя на холмиках и пригорках, стояли, немного накренясь набок.

В глаза бросились два работяги, которые пили водку прямо из горла, стоя между двумя оранжевыми автобусами «ПАЗиками», мимо которых я медленно проезжал.

— Вот негодяи! Остановите, я им покажу, где раки зимуют. Стыд какой! На рабочем месте!

— Не сейчас.

— А, ну хорошо, — пассажир зло помахал кулаком выпивохам, — у нас с ними разговор короткий.

— Да? И какой же?

— На первый раз предупреждаем. Если потом на наших водителей-сотрудников автокомбината поступает сигнал по причине бытового пьянства в жилых помещениях или на территории города, то готовим материал и направляем к городскому психиатру с соответствующим требованием на освидетельствование профессиональной пригодности для работы шофёром. Психиатр таких списывает, мы увольняем.

Ханыги никаким образом не отреагировали на кулак пассажира и проводили нас равнодушным взглядом.

— Не похоже, что эти боятся психиатра.

— Тут беда вот в чём: несколько человек были признаны непригодными по причине хронического алкоголизма и лишились работы. Но горком навязывает нам на штат других, таких же уволенных с других предприятий. Вот и получается круговорот алкашей в природе.

Он стеснительно опустил глаза, будто ему было стыдно передо мной за пьянство в автоколонне.

— Всё понятно.

— Так вот. О чём это я? Да, Зинаида Андреевна совсем несправедлива к нам с Анечкой, это так мою вторую супругу зовут. Она на неё тоже пишет. В ГОРОНО!

Я сделал вид, что меня не интересует подробности личной жизни пассажира.

— А что нельзя было хотя бы деревянные настилы сколотить для людей? Чтобы они не прыгали от лужи к луже? — вырвалось у меня при виде этого безобразия.

— Дык, сейчас распутица пройдёт, всё подсохнет и нормально будет. Леса не напасёшься. Народу-то сколько работает.

— Сколько?

— Без малого две тысячи. Так вот, у нас всё в порядке, я вам слово даю. Я член партии с шестьдесят второго года. Кроме развода, никаких грехов за мной замечено не было. Все взносы плачу вовремя, нареканий по профессиональной деятельности не имею.

Пассажир хотел показать всю глубину своей партийной бескорыстности, сообщив мне об ухудшении жилищных условий.

— Я вот, можно сказать, что на размен с Зинаидой Андреевной не претендую, я из трёхкомнатной, которую оставил ей с детьми, переехал в коммуналку в бараке к своей новой жене. Нам хватает, у государства мы ничего не просим.

Пора было прекращать весь этот цирк.

— Послушайте, уважаемый…

Пассажир прервал неловкую паузу и представился:

— Олег Николаевич… Шпак.

Всё понятно, кассирша с трассы навела на него страха с «московской комиссией». Это был тот самый начальник участка, к которому я должен был обратиться за бензином.

— Послушайте, Олег Николаевич, я тут не по вашу душу.

— Не по мою душу? — он удивился и изменился в лице. Даже плечи его распрямились, — Если не по мою душу, то по чью же тогда?

Он на секунду задумался, а потом, подняв указательный палец вверх, поднял брови и почти шёпотом произнёс:

— А-а-а…

Судя по мимике, он думал, что речь идёт о его руководителе.

Я снова ничего не ответил.

— Правильно! Я считаю, что давно нужно их прижучить!

— Кого их?

Оказалось, что «их» — это начальника и главного бухгалтера автоколонны.

В ближайшие сорок минут я в мельчайших подробностях выслушивал доклад обо всех нарушениях, которые творились на автобазе.

На автокомбинате числилось две тысячи единиц подвижного состава.

В техническом обслуживании и ремонте были задействованы семнадцать цехов и участков. Не считая административно-управленческих подразделений. Шпак перечислил подразделения:

— Токарный, слесарный, столярный, шиномонтажный, кузнечный, медницкий, моторный, сварочный, участок техосмотра.

А ещё цеха текущего и капитального ремонта, новой техники, а также и автозаправочная станция, которую возглавлял мой пассажир.

В каждом из подразделений практиковалось систематическое воровство, приписки, нарушения трудовой и партийной дисциплины.

Мы стояли у колонки, где мой собеседник без страха вскрывал нарывы и гнойники своего предприятия.

По словам начальника АЗС, главный виновник и преступник сидит в кресле руководителя автокомбината.

Опоздания, прогулы, пьянство — всё сходило с рук. Даже воровство.

— Несуны тащат всё, что плохо лежит: солярку, масло, запчасти, инструмент, стройматериалы. Всё с попустительства и разрешения! — зав заправочной поднял палец вверх, он раздухарился, — времена сейчас другие! Раньше давно бы расстреляли.

Я посмотрел на часы.

— Канистры, списанные есть? Я готов купить.

Я полез в карман за деньгами, но мужик ловко схватил меня за запястье и остановил.

— Ну что вы! Обижаете! Конечно, найдём сколько нужно? Ай, что я спрашиваю.

Он удалился и через минуту вернулся с четырьмя канистрами, по две в каждой руке.

— На анализы все четыре заберёте?

Глупо было отказываться от такой удачи, которая сама шла в руки. Похоже, что я увезу отсюда восемьдесят литров чистого неразбавленного 95-го.

Я снова кивнул.

— Тогда мы заправим вам полный бак и канистры на анализ.

— Я только хотел сказать, что мои талоны…

Но Олег Николаевич не дал мне договорить:

— Даже ничего слышать не хочу! Талоны вам ещё понадобятся. У нас есть нормы списания для проведения проверочных мероприятий. Поверьте, всё предусмотрено. Это меньшее, чем я могу помочь следствию. Служу Советскому Союзу!

Я чуть не поперхнулся от этих слов, но сумел сдержаться.

Вот гад. Настучал на своего начальника, сам списывает топливо направо-налево, фактически дал мне взятку и ещё «Слава КПСС».

Да, пожалуй, с такими согражданами коммунизм не построить.

Не хотел бы я работать в таком коллективе.