– В уединение.

– Но… вы же всё ещё сердитесь из-за того дня? Я ведь поняла свою ошибку…

Илья фыркнул, потрепал её мягкие чёрные волосы – они пружинили под пальцами, словно тёплые шёлковые нити.

– Не придумывай. Просто если хочешь участвовать в Турнире самосовершенствования, нужно подготовиться заранее. Через несколько дней вернусь. Постарайся не шалить.

Она тихо кивнула:

– Ладно… тогда берегите себя.

Илья положил на тумбочку купюру в пятьдесят московских гривен – ярко-красную, как спелая рябина, – и вышел.

Елена вздохнула:

– Я же соревнуюсь… С чего мастеру уходить в уединение?

Безумная Елена внутри неё фыркнула:

– Откуда мне знать? Может, пошёл кого-нибудь завалить ради новых компонентов для твоих совершенствований.

– Что?! – вслух пискнула Елена.

Илью Синицына будто подстёгивала внутренняя дрожь – после стольких попыток ухватиться хоть за ниточку прошлого перед ним вдруг открылась целая дорожка из зацепок. И может, где-то среди них скрывалась разгадка его воскрешения… или хотя бы странного телефона, который вел себя не как телефон, а как высокомерный ИИ с характером.

Перед тем как нырять в Старый город, он заглянул в свой магазинчик: прихватил инструменты, старенький, но бодрый электрошокер, и Угольного Босса, который уже неделю сидел взаперти и смердел скукой так явно, что это чувствовалось даже в тишине помещения. Со всей мини-командой – один человек, две птицы – Илья отправился в сторону Белоярской, туда, где начиналась неразвитая часть города, давно брошенная чиновниками и инвесторами.

Старый район стоял на стыке цивилизации и дикости: пахло влажной землёй, подгнившими досками и тем особым "ароматом" заброшенных мест, где каждый предмет покрыт патиной прошлого и пылью чужих надежд. Люди здесь жили тихо – слишком бедные, чтобы кого-то интересовать, слишком уставшие, чтобы создавать проблемы.

Сойдя с автобуса у окраины, Илья пошёл по трещащим под ногами плитам; рядом скрипели ржавые ворота, слепые окна старых домов поблёскивали осколками стекла. Район был живой, хоть и облезлый: слышны были детские крики, лай, звяканье кастрюль в чьём-то дворе. Но чем дальше, тем пустыннее.

Наконец он дошёл до нужного места – одинокий дворик на обочине, будто специально прятавшийся от мира. Сквозь железные ворота видно было лишь хаос хлама: металлические рамы, пакеты, старые вёдра, так и не решившие, на чём строится их смысл.

Угольный Босс слетел с плеча и проскользнул внутрь, хлопая крыльями так громко, что пыль поднялась клубами.

– Га-га… – сообщил он деловито.

Перевод с птичьего: "Пусто. И пахнет мышами."

Замок на боковой двери явно недавно трогали: на металле свежие царапины. Илья отпер ворота так легко, будто они и не пытались сопротивляться. Скорее, это были ворота "от честных людей", как любил говорить один его знакомый, – защита уровня "если сильно не толкать, может, не откроется".

Во дворе ржавело самодельное укрытие – дождь бил по крыше так часто, что металл сдался. Илья подошёл к первому крылу дома. На окне висел рекламный плакат с видом Новоалтайска, выцветший до серых теней. Сорвав его, он обнаружил тяжёлую цепь и латунный замок – толстые, будто кто-то охранял там сундук с московскими гривнами или, на худой конец, коллекцию Императорского шустовского коньяка.

Выбив замок, Илья толкнул дверь – она открылась с таким скрипом, что Угольный Босс дёрнулся, как будто кто-то наступил ему на хвост. Пыль осела на его крыльях, и птица возмущённо затрепыхалась.

А внутри – пустота. Старая кровать и стол, словно из офиса доисторического бухгалтерского отдела.

– Ну и скряга был этот хмырь, – хмыкнул Илья. – Даже прятал… ничего.

Но Угольный Босс уже стучал клювом по кровати.

– Тук-тук-тук!

Илья мгновенно насторожился.

Он подсветил фонариком. Под кроватью поблёскивало что-то чёрное, гладкое. Секунду спустя он перевернул кровать так, будто та ничего не весила.

И увидел красоту.

Полностью чёрная станина, отливающая как полированная кожа; карбоновые детали, прячущие в себе хищный блеск. Два колеса – переднее 17-дюймовое, заднее 15-дюймовое – лежали рядом, словно эта машина всего лишь ждала, когда её разбудят.

И посреди всего – V-образный двигатель. Новый. Нетронутый. Чёрт возьми, идеальный.

Даже человек, которому мотоциклы в целом по барабану, был бы поражён. А уж поклонник байков наверняка бы упал в обморок и потребовал благословить его.

"Ночная Сова 750". Легенда. Мечта. Настоящий тёмный рыцарь двух колёс.

– Ну ты, и резиновое изделие №2… – протянул Илья. – И вкус у тебя был, оказывается.

С учётом того, что, взяв Елену Тихую в ученицы, он лишился своего старого транспорта, это была находка уровня "само небо подсунуло".

Осмотрев комнату, убедившись, что всё учёл, Илья аккуратно спрятал байк обратно – чужое богатство нужно уметь маскировать, даже если хозяин уже давно кормит червей. Запер дверь и направился в главный дом.

Там пахло старой бумагой, плесенью и странной смесью трав, будто кто-то пытался вывести тараканов и призраков одновременно. Планировка была примитивной – спальня, гостиная, много мусора.

В углу стояло большое кашпо, больше напоминавшее кокон. Его поверхность была гладкой, матовой; по ней можно было провести пальцем, и она отзывалась тихим "шшш", как будто внутри до сих пор что-то жило. Это был тот самый стручок – точь-в-точь, как тот, в котором он очнулся на свет.

Но после смерти хмыря спросить уже не у кого.

Вздохнув, Илья подошёл к старой книжной полке. От неё пахло сухим клеем, древесиной и пылью, которую время превратило почти в песок. Он вытащил первую попавшуюся стопку бумаг.

Первая книга называлась: "Совершенствование всегда происходит поздней ночью".

Вторая: "Руководство по позициям гармонии Внутренней Тверди".

Илья хмыкнул. Похоже, бывший хозяин был человеком… разносторонних интересов.

– Шиш…, – протянул Илья Синицын, оглядывая бумажный бедлам, который оставил после себя покойный Владелец, тот ещё хитрован.

С виду – будто богатства немерено: стопки журналов, плакаты, какие-то папки… Но стоило проверить даты, как стало ясно: всё это старьё времён, когда Новоалтайск ещё только мечтал стать столицей провинциального просветления.

Полка под потолком выглядела так, будто ещё пара лет – и она сама попросит утилизации. Илья вздохнул. Если он хочет выкачать из этого места хоть каплю смысла, придётся сначала разобрать весь этот археологический памятник человеческой запущенности.

Он засучил рукава, и дом наполнился звуками: "шурх", "бряк", "дзинь" – мусор летел в кучу под навесом, а пыль туманом поднималась в воздух, щекоча ноздри запахом старой бумаги и чего-то затхлого, будто этот дом годами копил чужие тайны и теперь вздыхал ими на свободу.

Угольный Босс тем временем сидел на крыше и строил глазки пролетающим воробьям. Каждые пять минут – "карр-ру?" – и попытка изобразить себя петухом-сердцеедом.

Часа через два дом стал выглядеть уже не как притон городского сумасшедшего, а всего лишь как жилище человека, который давно не любит уборку, но всё ещё старается производить впечатление.

– Эх, надо было сперва дождаться, пока Елена Тихая поправится, – пробурчал Илья. – Она бы тут всё вылизала за минут десять. Причём добровольно. Ну… почти.

Он рухнул на старый диван, который жалобно застонал под ним, как дедушка, которого разбудили слишком рано, и взял в руки несколько аккуратно сложенных находок.

"Весна в кампусе".

"Тринадцать чулок спутника Дзюпосле".

Илья молча поднял бровь.

Ещё одна пачка журналов – и стало окончательно ясно: Этот зрен не просто был скрягой, он был скрягой-романтиком сомнительных предпочтений. Логово отаку, причём с уклоном в "я не виноват, оно само подписалось".