Теперь Альфред Эшби бросился к заброшенным посланиям любимой, как голодный бросается на неожиданно появившуюся пищу, начиная с самой первой весточки от нее. Он наслаждался уже одним видом написанных изящных строк, в которых ощущалась живая речь Мейбелл. Получился целый роман в письмах, в котором молодая леди Уинтворт до конца изливала перед своим возлюбленным душу, объясняя, что ее заставляло поступать так, а не иначе. Теперь он лучше понимал Мейбелл и ее поступки. Она описывала ему в мельчайших подробностях свою жизнь, много рассказывала о детях, а также о тех житейских проблемах, которые ей приходилось преодолевать почти каждый день. Альфред словно воочию увидел, как неопытная девушка все глубже погружается в испытания, которые неизбежно сопутствовали управлению большим поместьем. И он был чрезвычайно благодарен ей за то, что, не смотря на его молчание, она продолжала писать ему словно потерпевший кораблекрушение моряк, который без конца бросает в море запечатанные бутылки с призывами о помощи. Альфред даже не предполагал, что его возлюбленной придется настолько туго. Он знал, что поместье Уинтвортов является добротным, процветающим хозяйством, но, как выяснилось, это благополучие держалось на процентах дохода от богатства Сэдли. Когда произошла конфискация торгового дома Сэдли, для поместья Уинтвортов наступили плохие времена, и граф Кэррингтон поклялся самому себе, что немедленно займется финансовыми проблемами матери своей дочери. Еще его стало настораживать как часто и охотно Мейбелл пишет ему об их общем друге Джордже Флетчере. Количество упоминаний об этом молодом человеке постоянно возрастало; Мейбелл с нескрываемым чувством благодарности писала о том, как много Джордж помогал ей, когда ей становилось особенно туго. Эта связь Мейбелл и молодого Флетчера стала открытием для Альфреда; сам Джордж ни словом не обмолвился ему о тех отношениях, которые он поддерживал с девушкой. Граф Кэррингтон стал читать внимательнее; он чувствовал, что за великодушием Джорджа кроется нечто большее, чем полагала наивная Мейбелл. Постепенно он дошел до ее предпоследнего письма, которое заставило его похолодеть.
'Вечера без тебя тянутся нестерпимо долго. Я ни на минуту не могу избавиться от мыслей о тебе, любовь моя! Где ты? Что делаешь?
Я попросила Джорджа поехать в Лондон и поговорить с тобою. Пусть мне не достает умения достучаться до твоего сердца, но Джордж наверняка сумеет оправдать мои надежды. Ведь он так благороден, так умен, он охотно пошел мне навстречу и пообещал мне уговорить тебя вернуться ко мне.
В ожидании ответа от него я с удвоенным старанием принялась за дела поместья, чтобы хоть как-то отвлечься. Арабелла заметила, что я почти ничего не ем от волнения, и с беспокойством спросила — не заболела ли я? Ради нее и Дженни я заставляю себя съесть немного овсянки.
Но хуже всего мне по ночам. Я закрываю глаза, но сон не идет ко мне. Еще один день прошел без желанного письма из Лондона, и сердце мое сжимает невыносимая тоска…'
И последнее письмо.
'Любовь моя, я получила известие от Джорджа. Он пишет, что, не смотря на все его старания и уговоры, ты так и не захотел простить меня. Более того, ты снова женишься и эта невеста не я! Остается надеяться, что мисс Мэллард в самом деле достойная девушка и с нею ты обретешь заслуженное счастье. А я все равно буду любить тебя, мою любовь к тебе ничто не уничтожит. Она также извечна и прочна, как каменные пласты в недрах земли, и неизменна, как солнце, встающее рано утром над горизонтом.
Прощай, мой Альфред, я больше не потревожу тебя. Да хранит тебя Бог!'
Эти нежные строки, за которыми чувствовалась бездна душевной муки и боли покинутой женщины прожигали насквозь, как раскаленное железо. Бумага выпала из рук потрясенного графа Кэррингтона, и он в отчаянии подумал: «Боже, каким я был глупцом! Как мог я так резко и необдуманно оттолкнуть искренне любящее меня сердце, и связать себя с девицей, ничего не имеющей кроме смазливого личика. И главное, не разглядел двуличия Джорджа, не распознал его коварства!».
Теперь до Альфреда дошел весь потаенный смысл поступков Джорджа Флетчера. Оказывается, лучший друг может быть самым грозным соперником в любовных делах, и еще более опасным его делало открытое дружелюбие. Джордж довольно быстро понял, что у него нет шансов добиться взаимного чувства у Мейбелл, отдавшей свое сердце его другу, и это не смутило его, он всего-навсего поменял тактику своих действий. Как мудрый змей, он временно отступил от Мейбелл со своими притязаниями на нее, и начал выжидать, делая ставку на то, что размолвки влюбленных неизбежно сблизят его с девушкой, которая им обоим была дорога. По тону писем Мейбелл Альфред догадался, что она уже была в одном шаге от того, чтобы по-своему влюбиться в очаровательного услужливого молодого человека, который всегда приходил в трудную минуту к ней на помощь. Ради этого Джордж обманул их обоих, и внес свою лепту в устройстве помолвки Альфреда Эшби и Пэнси Мэллард. Но граф Кэррингтон все же не мог до конца поверить в такое утонченное коварство молодого человека, которого он искренне считал своим другом и, едва на востоке забрезжил рассвет, он поспешил выяснять отношения с Джорджем в дом Флетчеров, находящийся в фешенебельном западном районе на окраине.
Это было красивое новое здание на улице Сент-Мартин-Лейн, стоящее между Друри-лейн и Линкольнз-Инн Филдз. Его окружали большие дома, принадлежавшие людям из высшего общества, и Флетчеры, хотя они не были особо знатного рода, были вхожи в него благодаря своему богатству. Несмотря на раннее утро, подтянутые лакеи уже несли свою службу в прихожей, и Эмилия носилась по дому, отдавая распоряжения слугам.
Граф Кэррингтон поцеловал руку молодой женщины и восхитился ее цветущим видом. Она уже была беременна вторым ребенком и до сих пор пребывала в состоянии счастья, которое для нее наступило после венчания с Джорджем.
— Благодарю вас, милорд, — сияя радостной улыбкой, ответила Эмилия. — Как хорошо, что вы навестили нас, я задумала подать на стол смешанное рагу из крольчатины и ягненка — Джордж его очень любит.
— О, не беспокойся, Эмилия, я буквально на полчаса, чтобы выяснить кое-что с Джорджем, — приятно улыбаясь ей в ответ, сказал лорд Эшби.
— Мой муж находится в библиотеке, рассматривает покупки, которые он вчера совершил на аукционе, — сообщила хозяйка дома, и с гордостью показала гостю изумрудные браслеты, которые красовались на ее тонких запястьях. — А это он приобрел для меня на том же аукционе.
— Прекрасные драгоценности, у Джорджа отличный вкус, и это касается не только украшений, но и жены и дома, — похвалил граф Кэррингтон, в душе желая, как можно быстрее добраться до горла Флетчера. — А теперь мне хотелось бы увидеть его самого.
Дворецкий пошел с докладом к хозяину дома. Джордж в самом деле рассматривал в это время свои приобретения в библиотеке среди ценных раритетных книг. У него была страсть коллекционировать редкие и красивые произведения искусства, и, узнав, что на аукционе будут выставлены к продаже часть вещей сбежавшего короля Якова Второго он не преминул воспользоваться таким случаем. Самыми видными покупками были золотая рама изумительной работы, шкатулка для драгоценностей, сделанная из перламутра и статуэтка арапа — вырезанная из черного дерева, в юбочке из страусовых перьев, сделанной из эмали, и с настоящими драгоценными камнями на тюрбане и мускулистых руках. Но с особенным удовольствием взгляд Джорджа Флетчера останавливался на овальном портрете Мейбелл, ранее висевший в кабинете короля Якова. В нем очаровательная девушка имела воздушный вид сильфиды, мимолетно залетевшей в земной мир и пленяющей все взоры. Флетчер предчувствовал, что очень скоро она окажется в его объятиях и тем самым вознаградит его за терпеливое многолетнее ожидание. Дела молодой леди Уинтворт были совсем плохи, но на этот раз молодой человек не спешил прийти к ней на помощь, дожидаясь того момента, когда она сама обратится к нему и за его поддержкой, и за его любовью. Не сдержавшись, Джордж припал губами к изображению Мейбелл, желая, чтобы она ожила на портрете и ответила ему таким же пылким поцелуем. И, под его ласками, выражение глаз нарисованной девушки стало еще более нежным, словно его любовные прикосновения обладали волшебной способностью одухотворять мертвый холст и неподвижные краски.
