Короткая летняя ночь подходила к концу. Густые сумерки постепенно процеживались и на небе начал появляться слабый свет, когда по одной из аллей Гайд-парка, сходившихся у перекрестка, где была назначена дуэль, показалась быстро едущая карета герцога Мальборо. Спугнув мирно пасущего недалеко оленя, она остановилась возле графа Кэррингтона и двоих секундантов, подняв тучу придорожной пыли. Лорд Эшби нетерпеливо кивнул головой, не желая слушать надменных оправданий Джона Черчилля за свое опоздание, и пошел к своему барьеру. Его желание как можно скорее покончить с поединком до пробуждения Мейбелл еще больше усилилось, — на горизонте уже показался краешек солнца, который словно подгонял его приступить к немедленным действиям.

Альфред сбросил свой ночной плащ, образовавший на высокой траве с белыми маргаритками обширное темное пятно, и встал в исходную позицию: рука на уровне талии, острие шпаги смотрит в лицо противнику, край — по косой вниз вправо. Герцог Мальборо как человек военный фехтовал лучше его, но, в отличие от него Альфред не давал волю своим эмоциям, его волновало одно — закончить схватку еще до того, как проснется Мейбелл.

Джон Черчилль поклонился ему с таким злобным видом, словно хотел проклясть навеки. Он так и не выдержал этикет дуэли до конца и ринулся в атаку, не договорив приветственных слов.

Поначалу Альфред был вынужден отступать перед его натиском. Обмен ударами шпаг шел так быстро, что секундантами было трудно уловить, как это происходит: клинки молниеносно встречались и расходились, чтобы тут же встретиться снова. Через несколько минут ожесточенной борьбы граф Кэррингтон распознал тактику своего противника и постепенно начал перехватывать инициативу у охваченного ревностью герцога Мальборо. В Гайд-парке висел непрерывный металлический звон; не осталось ничего кроме схватки, перекошенного от злобы лица врага и растущей уверенности в своей победе. Слишком много промахов начал совершать Джон Черчилль, обезумевший от желания убить своего счастливого соперника. Но Альфред не хотел его смерти. Он был в достаточной степени патриотом своей страны и не желал лишать Англию ее лучшего полководца. И как легко быть милостивым и великодушным, когда ты счастлив, влюблен и любим.

Изловчившись, граф Кэррингтон нанес в правую руку Черчилля «riverso» — усиленную разновидность укола, который наносится поверх шпаги врага. Герцог Мальборо вскрикнул, и выронил свою шпагу. Секунданты бросились к нему; рана оказалась серьезной и дуэль была окончена. Альфред отсалютовал шпагой поверженному противнику и поблагодарил секундантов за их содействие в деле чести. Затем, не теряя больше ни секунды, он уселся в свой экипаж и велел кучеру мчаться домой, в душе моля бога, чтобы Мейбелл еще спала до его возвращения.

Мейбелл проснулась, когда солнце начало всплывать над горизонтом. В своих ногах она почувствовала теплый клубок — это Моул уютно устроился в другом конце ее кровати. Молодая графиня Кэррингтон невольно улыбнулась, нежно погладила своего пушистого любимца по его шелковой спинке и тут же тревожно оглянулась, не замечая ни малейшего признака присутствия мужа.

— Фред, — позвала она дрожащим от волнения голосом. Ответом ей была тишина. Мейбелл быстро схватила серебряный колокольчик, лежащий у изголовья ее постели и потрясла им. На зов немедленно явилась горничная.

— Летти, где мой муж? — быстро спросила ее хозяйка.

— Не знаю, миледи. Он еще не показывался, — виновато ответила девушка.

Еще больше заволновавшись, Мейбелл накинула на себя домашнюю мантию и поспешила в комнаты Альфреда. И, как только она вышла в коридор, дверь в нижнем холле отворилась, и в помещение стремительным шагом вошел граф Кэррингтон. С одного взгляда, брошенного на него, Мейбелл поняла, что он все же ослушался ее и участвовал в дуэли с Джоном Черчиллем, но этот поединок закончился для него благополучно. Не помня себя от счастья, она бросилась к любимому мужу и обняла его за шею.

— Фред, дорогой, ты жив! — радостно выдохнула Мейбелл, не сводя с него своих влюбленных глаз. Граф Кэррингтон крепко обнял ее, и, зарывшись лицом в ее душистые волосы, прошептал:

— Да, любовь моя. Не волнуйся, теперь все будет хорошо!

— Но ты ранен! — испугалась молодая женщина, увидев на его боку расплывшееся окровавленное пятно.

— Это пустяки — легкий порез, — засмеялся Альфред Эшби. — Вот кто действительно находится в плачевном состоянии, так это сэр Черчилль.

Он был прав, герцог Мальборо потерял много крови, и его домашнему врачу с трудом удалось остановить кровотечение. Джон Черчилль лежал в кровати, мучаясь как от острой боли, так и от слабости и мучительного сознания своего поражения. В довершение бед, кто-то из лизоблюдов из домашней челяди доложил его жене о его происшедшей дуэли с графом Кэррингтоном, и герцогиня Мальборо, пылая праведным гневом, ворвалась в его спальню.

— Вот твоя благодарность, Джон, за мои усилия, которые я прилагала для продвижения твоей карьеры! — воскликнула она. — Ты открыто волочишься за леди Эшби и, в довершение моего позора, затеваешь дуэль с ее мужем⁈ Теперь во всех лондонских гостиных будут надо мной потешаться за то, что я ничего не значу для тебя.

— Это не так, дорогая Сара, — слабо запротестовал Джон Черчилль. — Ну как ты не поймешь, что мужчина по-разному любит жену и любовниц. Любовницы появляются и исчезают, а жена остается. Я могу увлечься хорошеньким личиком леди Эшби, но тебя я люблю несравненно больше; семья для мужчины — это святое, несмотря на его невольные увлечения.

Черчилль продолжал, чуть дыша, что-то лепетать про свое уважение к жене, сожалея про себя, что среди христиан не принято многоженство, как среди мусульман. Тогда он мог бы с чистой совестью предложить Мейбелл свою руку и сердце, и она не сочла в этом случае его предложение позорным для себя. Было бы прекрасно, если у него имелись отважная как львица жена и прелестная, словно редкая орхидея, подруга жизни, — такой союз полностью удовлетворил бы его сердце. Однако даже если бы существовал такой закон, который позволял христианину жениться несколько раз, его жена никогда не согласится делить его с другой женщиной. Все его попытки оправдаться только сильнее разъярили Сару Черчилль.

— Я не потерплю твоих измен, Джон, чем бы ты их не оправдывал! Ты нарушил наш уговор, по которому ты должен был хранить мне супружескую верность, — кричала гордая герцогиня. В гневе она металась по спальне, круша и разбивая все вокруг. Ее муж находился в слишком плачевном состоянии, чтобы леди Черчилль набросилась на него с кулаками, но китайская ваза оказалась разбитой, пострадали также скамейка и занавеси. Однако герцогиня Мальборо все не могла успокоиться и, наконец, выдвинула ультиматум:

— Ты должен выбрать, Джон, что тебе дороже — я или твои любовные увлечения, — угрожающе прошипела она. — Я вовсе не желаю, чтобы ты наградил меня сифилисом, подцепленным от одной из твоих красоток. Если ты сделаешь выбор не в мою пользу, то учти, — я разрушу твою карьеру с той же легкостью, с которой создала ее.

Тут герцог Мальборо заволновался не на шутку — он знал, что его жена зря слов на ветер не бросает. А он по-настоящему дорожил ею и был поистине заворожен немыслимым сочетанием ее женственно нежной оболочки и неукротимого железного духа.

— Любовь моя, я всегда любил только тебя, несмотря на слабость моей греховной плоти, — забормотал он. — Клянусь тебе, ты больше не услышишь, чтобы я бросил взгляд на другую женщину.

— Что же, на этот раз я поверю тебе, Джон, но помни — я прощаю тебя в последний раз, — жестко произнесла герцогиня, и громкий стук двери возвестил об ее уходе.

Джон Черчилль бессильно откинулся назад на подушки, — бурный разговор с женой окончательно обессилил его до предела. С грустью он подумал о том, что если он хочет сохранить жену, то с мечтами о Мейбелл Уинтворт ему придется проститься. Сара обязательно сделает то, что обещала — уйдет от него и жестоко отомстит, как это она умеет делать.