Мейбелл узнала о предстоящей дуэли между своим мужем и герцогом Мальборо на следующий день. Она, как обычно, когда была хорошая летняя погода, отправилась на променад в Сент-Джеймский парк, и там к ней присоединилась ее светская приятельница маркиза Энн Бакхерст. Они прошлись по дорожкам парка, обмениваясь впечатлениями. Придворные дамы степенно прогуливались, и, не выказывая ни тени гордости или презрения, с улыбкой встречали восхищенные взгляды горожан. Здесь был мир позолоченных экипажей и дорогих ливрей, река блестящего атласа и дорогого шелка, текла беспрерывным потоком, не останавливаясь ни на минуту. Мейбелл увлеклась беседой с маркизой в этом мирном месте и не заметила, как постепенно наступил вечер, и солнце стало бросать на землю свои последние лучи. Между тем, маркиза Бакхерст в душе завидовала молодой и счастливой графине Кэррингтон. Ее лучшие годы остались позади, и она с трудом выносила радость своей юной приятельницы, которая всегда находилась в хорошем настроении. От своего мужа, бывшего свидетелем сцены, разыгравшейся между лордом Эшли и герцогом Мальборо, она знала о предстоящей дуэли, поэтому, улучив подходящий момент, она произнесла с лицемерным вздохом:

— Видно, вы не слишком сильно любите своего супруга, как стараетесь меня в этом уверить, дорогая Мейбелл.

— Почему вы так говорите, леди Энн? — озадаченно спросила ее молодая женщина.

— Как же, граф Альфред этой ночью должен драться насмерть с герцогом Мальбром, — кстати, из-за вас, моя милая — а вы веселы и беззаботны, как птичка! — со строгим взглядом упрекнула ее маркиза.

— Откуда вы это взяли? — побледнела Мейбелл. Она искренне считала, что после вмешательства короля Вильгельма им с Альфредом больше ничего не грозит.

— Весь Лондон об этом говорит, — торжественно ответила маркиза Бекхерст, радуясь про себя тому, что ее парфянская стрела достигла своей цели. Невозмутимость и некая закаменелость ее морщинистого лица убедили Мейбелл в том, что та сказала правду. Объятая ужасом, молодая графиня Кэррингтон круто повернулась и побежала к своему экипажу, даже не попрощавшись к нескрываемому возмущению чопорной маркизы.

Она нашла мужа в столовой, где он пил вечерний чай. Выражение спокойного лица Альфреда не предполагало никаких выходящих из ряда вон событий, но Мейбелл догадывалась, что он не считает дуэль тем событием, ради которого стоит поднимать шум. А сама Мейбелл волновалась за них двоих. Она быстро сняла и отбросила в сторону свою вдруг ставшую мешать ей шляпу, и подбежала к мужу.

— Фред, неужели ты действительно должен драться на дуэли? — тревожно спросила она.

— Да, любовь моя. Джон Черчилль посмел слишком дерзко отозваться о нас обоих, — ласково ответил ей муж.

Мейбелл с отчаянием вцепилась в рукав его светлого жюстокора, и начала просить:

— Прошу тебя, Фред, откажись от поединка. Я вовсе не хочу стать вдовой после того, как только-только обрела тебя!

— Не стоит так волноваться, дорогая. В конце концов, в прошлом я принимал участие в нескольких дуэлях, и как видишь, остался жив, — принялся терпеливо успокаивать жену Альфред. — Так что, больше веры в меня, и все закончится хорошо.

— Нет, в этот раз я не доверяю судьбе, — прошептала молодая женщина, и с мольбой посмотрела на любимого. — Мальборо слишком озлоблен, не стоит так легко относиться к предстоящему поединку с ним. Самое лучшее, что можно сделать — это замять все приготовления к дуэли. Напиши письмо Черчиллю с отказом от поединка.

— Мейбелл, я не могу этого сделать. Это я послал ему вызов, — объяснил ей муж. — Мне невозможно будет показаться в обществе, если я проявлю себя таким трусом.

— Ах, какое мне дело до общества! — отмахнулась от его слов Мейбелл, и посмотрела на мужа лихорадочно блестящими глазами. — Мне важно, чтобы ты остался целым и невредимым, мой дорогой, любимый мой Фред!

Она упала перед ним на колени, с неприкрытым отчаянием обхватила его ноги, и принялась снова молить его:

— Прошу тебя, напиши письмо Мальборо! Снова обратись к королю Вильгельму, пусть он предотвратит дуэль. Я не переживу, если с тобою что-нибудь случится.

Альфред молча посмотрел на свою возлюбленную, и на этот раз у него не хватило духа ответить ей отказом. Слишком велико было страдание Мейбелл, которая переживала, что она может потерять его. Она настолько изменилась в лице, что лорд Эшби с трудом мог узнать ее.

Выражение затравленности, исказивших ее прекрасные черты, очень сильно подействовало на графа Кэррингтона, и он невольно сказал:

— Не волнуйся, любовь моя, я напишу письмо герцогу и откажусь от поединка.

После чего поднял жену с пола, и нежно прижал ее к своей груди, желая избавить ее от переживаний.

В глазах Мейбелл отразилась безумная радость, и она, задыхаясь от счастья, прошептала:

— Фред, ты в самом деле напишешь это письмо⁈ О, дорогой, как сильно я тебя люблю!

— Конечно, — ответил гордый граф Кэррингтон, не в силах противиться силе ее любви к нему, которая затмевала ей весь остальной свет.

— Тогда пойдем в твой кабинет, и ты напишешь свой отказ от дуэли, — принялась настаивать Мейбелл.

Альфред, не возражая ей, послушно поднялся в свой кабинет. Там Мейбелл, заглядывая ему через плечо, тщательно следила за тем, как он выводит своим четким почерком строки, обращенные к Джону Черчиллю. Написанное совершенно удовлетворило ее, и она со спокойным вздохом села в кресло, — нервная дрожь перестала сотрясать ее спину. Но ее мужа продолжало тревожить ее состояние. Доктор Харви предупреждал его, что любое длительное волнение может оказаться губительным для психики Мейбелл, а она, по милости герцога Мальборо, уже дважды за это лето пережила сильное потрясение. Граф Кэррингтон приказал служанке принести снотворное и уговорил жену выпить его.

Скоро голова Мейбелл склонилась на плечо, и Альфред, бережно взяв жену на руки, отнес ее в ее спальню. Снотворное было очень сильным, и граф Кэррингтон мог рассчитывать на то, что его жена крепко проспит всю ночь. Затем он вернулся в свой кабинет и разорвал письмо, которое он написал герцогу Мальборо моля бога простить его за то, что он был вынужден солгать Мейбелл. Однако Альфред не мог отказаться от дуэли. Позор этого отказа сделал бы изгоем в светском обществе не только его, но и его детей.

Граф Кэррингтон достал из потайного ящика свое завещание, которое он написал после венчания с Мейбелл, и сделал приписку, касающуюся его сыновей Эда и Луи. Поединок ему, как правильно говорила его жена, предстоял смертельный, и следовало позаботиться обо всех своих земных делах так, как если бы он уже лежал на смертном одре.

Дуэль была назначена на четыре часа утра, но Альфред Эшби отправился на место с запасом времени. Он надеялся, что герцог Мальборо также поспешит скрестить с ним шпагу, поскольку больше всего на свете в этот момент желал не одержать победу над своим врагом, а вернуться домой еще до той минуты, когда проснется его обожаемая Мейбелл.

Джон Черчилль рвался на условленное место в Гайд-парке, желая разделаться со своим соперником, однако официальный прием у его покровительницы принцессы Анны, который он не мог пропустить, сильно задержал его. Герцог Мальборо приказал своему кучеру во всю мочь гнать карету, и пока пегие лошади с немыслимой скоростью мчали по улицам ночного Лондона экипаж, достал из глубокого кармана своего жилета миниатюру, изображающую Мейбелл, и принялся в глубокой задумчивости рассматривать ее при свете болтающегося у дверцы кареты фонаря. Изображенная девушка была так хороша собою, что всякое чувство неприязни к ней исчезло в душе Джона Черчилля. Его сердце наполнилось страстным, тоскующим стремлением, жгучим и сладостным. Черчилль снова ощутил неудержимое влечение к этой недосягаемой для него красавице, и главным препятствием на пути к ней для него был ее муж — граф Кэррингтон. Пылкий герцог поклялся про себя сделать все возможное для того, чтобы убить лорда Эшби, а там женские слезы вдовы высохнут как утренняя роса на рассвете, когда она поймет, что он именно тот мужчина, который ей нужен.