Я предположил, что это Лорна Тейлор. Хотя она руководила моей практикой, ни лицензии юриста, ни удостоверения следователя, у нее не было, и это не позволяло ей присутствовать на дневных встречах вместе с Дженнифер и Циско. Но когда меня провели к кабинкам для свиданий, и я посмотрел сквозь стекло, меня приятно поразило увидеть женщину, чье имя я записал последним — на авось.

По ту сторону стекла сидела Кендалл Робертс. Я не видел ее больше года. С той поры, как она сказала, что уходит, — ни разу.

Я опустился на табурет у стекла и снял трубку с рычага. Она подняла трубку на своей стороне.

— Кендалл, — сказал я. — Что ты здесь делаешь?

— Узнала об аресте и не смогла не приехать, — сказала она. — Ты в порядке?

— В порядке. Это все собачья чушь, и я докажу это в суде.

— Я верю тебе.

Когда она ушла от меня, она ушла и из города.

— Э-э… когда прилетела? — спросил я. — В город, я имею в виду.

— Вчера поздно вечером.

— Где остановилась?

— В отеле. Рядом с аэропортом.

— Хорошо. Надолго?

— Не знаю. Планов нет. Когда суд?

— Не раньше, чем через два месяца. Но заседание — уже в этот четверг.

— Может, зайду.

Сказала так, словно я пригласил ее на вечеринку. Мне было все равно. Она выглядела великолепно. Казалось, со времени нашей последней встречи она ни разу не стриглась: волосы мягко обрамляли лицо и падали на плечи. Когда она улыбалась, на щеках проступали ямочки. У меня сжалось в груди. С двумя бывшими женами я прожил суммарно семь лет. Почти столько же — с Кендалл. Казалось, всё было прекрасно на протяжении многих лет, пока внезапно мы не начали отдаляться друг от друга, и она не заявила о своем намерении уехать из Лос-Анджелеса.

Я не мог оставить ни дочь, ни практику. Предложил больше путешествовать, но уезжать не собирался. В итоге ушла Кендалл. Однажды, пока я был в суде, она собрала вещи и оставила записку. Я подключил Циско — лишь затем, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, по крайней мере, так я себе это объяснял. Он отследил ее до Гавайев, но я всё оставил как есть. Не полетел через океан, чтобы искать её и просить вернуться. Просто ждал и надеялся.

— Откуда прилетела? — спросил я.

— Из Гонолулу, — сказала она. — Я жила на Гавайях.

— Открыла студию?

— Нет, но веду занятия. Мне лучше не быть владелицей. Сейчас просто преподаю. Справляюсь.

У нее несколько лет была студия йоги на Вентуре, но она продала ее, когда начала ощущать беспокойство.

— Как долго ты здесь пробудешь?

— Я же сказала: пока не знаю.

— Если хочешь, можешь жить в моем доме. Я им все равно пользоваться не буду, а растения поливать надо — некоторые, кажется, и вовсе твои.

— Возможно. Посмотрим.

— Запасной ключ все еще под кактусом на передней террасе.

— Спасибо. Почему ты здесь, Микки? Нет способа выйти под залог или…

— На меня поставили пять миллионов. Это значит: десять процентов — и я на улице. Но эти деньги не возвращаются, виновен я или нет. Это почти все, что у меня есть, включая долю в доме. Не вижу смысла отдавать все за пару месяцев свободы. Я настоял на скором суде и собираюсь выиграть, не заплатив ни цента залогодержателю.

Она кивнула.

— Хорошо. Я верю тебе.

Визит длился всего пятнадцать минут, после чего телефоны отключались. Я знал, что время на исходе. Но, увидев ее, я заново ощутил, что поставлено на кон.

— Спасибо, что пришла, — сказал я. — Прости за короткий формат — ты проделала такой путь…

— Ты внес меня в список посетителей, — сказала она. — Я не была уверена, когда меня спросили, а потом они назвали мое имя. Это было приятно.

— Я думал, может, придешь, если услышишь. Не знал, дойдет ли новость до Гавайев, но здесь об этом шумят.

— Ты знал, что я на Гавайях?

Промашка.

— Ну, вроде того, — сказал я. — Когда ты вот так ушла, я просто хотел знать, что ты в порядке. Попросил Циско навести справки, и он сказал, что ты улетела на Гавайи. Куда именно и надолго ли — не знал. Просто — Гавайи.

Я видел, как она обдумывает мой ответ.

— Хорошо, — сказала она наконец, приняв его.

— Как там? — спросил я, стараясь сгладить оплошность. — Нравится?

— Все нормально. Уединенно. Думаю о возвращении.

— Не знаю, чем могу помочь, но, если что-то понадобится — скажи.

— Хорошо. Спасибо. Пожалуй, мне пора. Они сказали, у меня пятнадцать минут.

— Да, но они просто отключают телефоны, когда время выходит. Ты вернешься? Я тут каждый день, если не в суде.

Я улыбнулся, будто был стендап-комиком. Прежде чем она ответила, в трубке взвыло электронное жужжание — связь отключили. Я видел, как шевелятся ее губы, но не слышал. Она посмотрела на аппарат, затем на меня и медленно повесила трубку. Визит окончен.

Я кивнул и неловко улыбнулся. Она слегка помахала, встала. Я тоже поднялся и пошел вдоль ряда кабинок — со стороны заключенных они были открыты. В каждый проем я заглядывал на долю секунды и пару раз ловил ее взгляд — она шла параллельно с другой стороны.

А потом исчезла.

Сотрудник спросил, вернусь ли я в юридическую библиотеку; я ответил, что хочу в блок.

Пока меня вели обратно, я прокручивал ее последние слова, сорвавшиеся в пустоту. Я всматривался в движение ее губ над мертвым телефоном. Понял: она сказала — «Я не знаю». 

Четверг, 5 декабря

Офицер Рой Милтон был в форме и сидел в первом ряду галереи за столом обвинения, когда меня ввели в зал. Я сразу узнал его — в ночь моего ареста он запечатлелся в памяти. По протоколу департамента шерифа я был прикован цепью к поясу, кисти закованы по бокам. Меня подвели к столу защиты; конвойный снял цепи, и Дженнифер, уже наготове, помогла мне надеть пиджак. Лорна каким-то чудом управилась с подгонкой за два дня — костюм сидел безупречно. Застегивая манжеты, я повернулся к галерее и обратился к Милтону:

— Офицер Милтон, как сегодня самочувствие?

— Не отвечайте, — сказала Дана Берг со стола обвинения.

Я посмотрел на нее, а она — прямо на меня.

— Не лезьте к свидетелю, Холлер, — сказала она.

Я развел руками.

— Просто проявляю сердечность.

— Проявляйте ее к тем, кто на вашей стороне, — отрезала Берг.

— Как скажете, — сказал я.

Я обвел взглядом полукруглый зал и увидел дочь на ее обычном месте. Улыбнулся, кивнул — она ответила тем же. Кендалл Робертс я не увидел, да и не рассчитывал. Я посчитал, что ее визит – это своего рода компенсация за внезапное исчезновение. И это все, что мог о нем сказать.

В конце концов я придвинул стул к столу защиты и сел рядом с Дженнифер.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала она. — Лорна отлично поработала.

До этого мы успели переговорить во временной камере вместе с Циско. Но он уже ушел — впереди был ворох следственных поручений.

Я услышал шепот у себя за спиной и, обернувшись, увидел двух журналисток, которые вели это дело с первых дней, — они заняли привычные места. Обе — женщины. Одна из «Лос-Анджелес Таймс», другая — из «Дейли Ньюс». Конкурентки, которым нравилось сидеть рядом и шептаться в ожидании судьи. Одри Финнел из «Таймс» я знал много лет — она освещала не одно мое дело. Эдди Гэмбл была новенькой в криминальной хронике, я знала ее лишь по статьям в газете.

Вскоре судья Уорфилд появилась в дверях позади секретаря, и зал призвали к порядку. Прежде чем перейти к ходатайству о прекращении, я обратился к судье:

— Ваша Честь, у защиты есть срочное новое ходатайство — обвинение по-прежнему нарушает правила раскрытия данных.

— Что на этот раз, мистер Холлер? — спросила судья.

В ее голосе зазвучали нотки раздражения, и это меня озадачило: слушание едва началось. Я подошел к кафедре, а Дженнифер отнесла копии нового ходатайства к столу обвинения и секретарю, после чего бумаги ушли судье.

— Ваша Честь, защита всего лишь просит то, на что имеет право, — сказал я. — Перед вами ходатайство о предоставлении данных с моей машины и моего мобильного телефона. Обвинение их не передает, потому что знает: они меня оправдывают и покажут, что я был дома, а машина стояла в гараже в тот самый момент, когда, по их версии, я якобы выехал, похитил мистера Скейлза, а затем привез к себе и убил.