— То есть они просто смотрели, как на тебя вешают убийство, и были готовы дать тебе сесть?

— Не знаю. Похоже на план без расчёта последствий. Возможно, им нужно было время завершить свою операцию по «Биогрин». Я сбил график, отказавшись от ускоренного процесса. Вместо суда в июле или позднее — уже февраль, и к этому они не были готовы.

— «Возможно». Много «возможно».

— Пока это гипотезы. Но я думаю, мы…

В гараж вошёл Босх, и я прервался.

— Есть что‑нибудь наверху? — спросил я.

— Чисто, — ответил он. — Нашёл в платяном шкафу фальшпол — тайник, но спрятан плохо и пуст. Кто‑то до нас его уже находил.

— Размер? Ноутбук бы влез?

— Влез бы, — кивнул он.

— Вот чего не хватает, — сказал я. — Сэм жил в онлайне. Не представляю его без компьютера. И вот ещё: в счёте от телефонной компании — полный пакет, включая домашний интернет. Зачем подключать «вайфай», если у тебя нет ноутбука?

— Итак, отсутствуют компьютер, телефон и бумажник, — резюмировал Циско.

— Именно, — подтвердил я.

— Что в коробках? — спросил Босх.

— Мало что, — ответил я. — Пара ботинок с характерной грязью на подошвах. Почти закончили.

Вернувшись к последней коробке, я увидел на дне разномастную бумагу — то, что обычно копят в кухонном ящике: инструкция к кофеварке, схема сборки стола, несколько вскрытых писем от Найдерленда. Их бережное хранение ещё раз подтвердило их близость.

Там же лежала сложенная втрое и скреплённая степлером распечатка статьи из «Нью-Йорк Таймс». Заголовок: «Обескровленный зверь». История была опубликована в Солт-Лейк-Сит. Я прочитал — и понял: это меняет всё. И второе: если заберу распечатку, придётся передать её обвинению.

Я аккуратно сложил распечатку и вернул в коробку. Туда же положил руководство по «Мак Пиннакл». Затем закрыл и придавил сверху двумя другими.

Достал телефон и написал Бишопу, чтобы подъезжал.

— Ладно, уходим, — сказал я.

— Подожди, — остановил Циско. — Ничего брать не будем?

— Возьмём — придётся делиться.

— Обмен информацией с прокуратурой, — напомнил он.

— Пусть сами ищут. Они со мной не церемонятся — и я не буду. Пошли. Мне пора в суд.

На выходе я глянул на Босха — не выдаст ли его лицо несогласие с решением оставить всё на месте. Но ничего подобного я не увидел.

Бишоп как раз подкатывал к дому, когда мы вышли. Я протянул Циско ключ от квартиры.

— Сможешь вернуть хозяйке? И возьми у неё имя и контакты. Внесём в список свидетелей.

— Понял.

— И передай: мы не нашли в коробках ничего ценного для наследства. Она может пожертвовать их или выбросить — как пожелает. Хоть сегодня.

Циско посмотрел на меня и кивнул: понял подтекст — избавиться от барахла до того, как полиция или прокуратура наконец сюда доберутся.

— Передам.

С первого слушания по поводу исчезнувшего бумажника Сэма Скейлза многое изменилось. Моё прежнее возмущение пропажей улики и тем, как это бьёт по защите, теперь уравновешивалось тем, что мы откопали за последние сорок восемь часов. Я полагал, что разгадал главный секрет бумажника — псевдоним, под которым Сэм жил последний год. Делиться с обвинением я не собирался, пока это не станет неизбежным. И уж точно не хотел провоцировать решение суда, которое заставит нас раскрыться, или раздувать новую проблему. Поэтому собирался войти в зал судьи Уорфилд осторожно: заработать пару очков — особенно перед прессой, — но не тревожить спящих собак.

Судья снова опоздала на десять минут к началу дневного заседания. Этого хватило, чтобы в двух словах посвятить Дженнифер в наше утро. Я рассказал о статье в «Таймс» из Солт‑Лейк‑Сити и о том, что ниточки оттуда нужно пока держать при себе. Попросил её не поднимать материал в архиве.

— Если это окажется на бумаге, станет публичным, — сказал я. — Значит, никакой бумаги.

— Поняла, — кивнула Дженнифер.

— Там фигурирует человек — свидетель по имени Арт Шульц. Он ушёл из «АООС» - Агентства по охране окружающей среды. Надо его найти и заявить. Он — ключевой свидетель.

— Но как только внесём его в список, обвинение поймёт, куда мы клоним, — сказала она.

Списки свидетелей обеих сторон входили во «взаимное раскрытие данных», и суд требовал кратких показаний каждого. Составить их так, чтобы формально были точны, но не выдавали стратегию, — отдельное ремесло.

— Это можно замаскировать, — сказал я. — Свяжись с Шульцем, возьми резюме. Раз он работал в «АООС», у него наверняка диплом биолога или что‑то смежное. Внесём его как эксперта по веществу, найденному под ногтями жертвы. Он будет нашим «Экспертом по смазке» и, вероятно, останется вне поля зрения обвинения. А когда позовём его в суд, свяжем то, что у нас под ногтями, с тем, что происходит в «Биогрин».

— Риск есть, но терпимый, — сказала она. — Займусь после слушания.

Судья вышла из дверей своего кабинета и заняла место. Коротко извинилась за задержку — мол, ежемесячный судейский ланч затянулся, — и перешла к делу.

— Это продолжение ходатайства защиты о раскрытии. Мисс Берг, я поручала вам выяснить судьбу бумажника и доложить. Что обнаружили?

Берг подошла к кафедре, поморщилась, регулируя микрофон.

— Спасибо, Ваша честь. Проще говоря: бумажник по‑прежнему отсутствует. Последние два дня детектив Друкер вёл проверку и, при необходимости, готов выступить. Но бумажник не найден. Люди признают: представленные защитой видеодоказательства убедительны — похоже, в момент обнаружения тела в багажнике автомобиля обвиняемого в заднем кармане жертвы действительно был бумажник. Но среди вещей, позже переданных полиции из офиса коронера, его не оказалось.

— Установили, когда и кем он был изъят? — уточнила Уорфилд.

— Нет, Ваша честь. По процедуре тело доставляют в офис коронера и помещают в секционную. Там снимают одежду, изымают имущество, готовят к вскрытию, а имущество запечатывают и передают полиции. В нашем случае тело нашли вечером, значит, в операционную оно попало около двух ночи. Следовательно, подготовка к вскрытию могла начаться только утром.

— То есть тело лежало без присмотра?

— Не совсем. Его переместили в большой холодильный шкаф при офисе коронера.

— Вместе с другими телами.

— Да, Ваша честь.

— Не изолированно.

— В пределах шкафа с авторизованным доступом.

— Детектив Друкер проверил камеры наблюдения в этом секторе?

— Да. Их там нет.

— Значит, у нас нет способа узнать, кто мог попасть в шкаф и забрать бумажник.

— На данный момент — верно.

— «На данный момент»? Считаете, это изменится?

— Нет, Ваша честь.

— И что, по мнению обвинения, мне надлежит предпринять, мисс Берг?

— Ваша честь, мы не оправдываем потерю улики. Но это утрата, одинаково вредящая обеим сторонам. Ни у обвинения, ни у защиты нет доступа к бумажнику и возможной информации в нём. Исходя из этого, мы признаём ответственность за потерю, но полагаем, что ущерб — если он есть — равен.

Судья несколько секунд пережёвывала услышанное.

— Что‑то подсказывает, что мистер Холлер не согласится с такой оценкой, — сказала она. — Защита?

Я вскочил и оказался у кафедры почти прежде, чем Берг отошла.

— Да, Ваша честь, вы правы. Ущерб нельзя назвать равным. Государство вполне довольно сложившимся положением. Тело в багажнике, водитель — под обвинением. Им не нужно рыть глубже. Для них дело закрыто. Они даже не подняли вопрос о пропаже бумажника, пока это не сделала защита. Им это неинтересно, потому что бумажник и документы, которыми пользовался покойный, могли указать, чем Сэм Скейлз занимался в последние дни, — а это могло не вписаться в аккуратную схему, припасённую для меня. Очевидно: ущерб нанесён защите, а не обвинению.

— Допустим, я с вами согласна, — сказала Уорфилд. — Какую меру вы просите?

— Меры как таковой нет, Ваша честь. Мы требуем вернуть бумажник. Это и есть наше требование.