Я вспомнил нашу встречу в туалете суда. Вспомнил ярость, ненависть в его глазах. Настоящий бык — с габаритами пожарной машины, тяжелыми руками, готовыми разорвать меня пополам. Он прижал меня к стене и, казалось, был готов убить прямо там.

— Кто такой Оппарицио? — спросил Босх.

— Тот, на кого я однажды в зале суда, навесил подозрение в убийстве, — сказал я.

— Он был из «мафии», — добавил Циско. — Из Вегаса.

— И он действительно это сделал? — спросил Босх.

— Нет, но я все подал так, будто сделал он, — сказал я. — Мой клиент был оправдан.

— А твой клиент был виновен?

Я замялся, но ответил честно:

— Да. Но в тот момент я этого не знал.

Босх кивнул, и я ощутил это как приговор: будто только что подтвердил, почему людей воротит от адвокатов.

— Значит, — сказал он, — не исключено, что Оппарицио захочет отплатить тем же и повесить на тебя убийство?

— Не исключено — сказал я. — То, что произошло тогда в суде, создало ему множество проблем и стоило больших денег. Он занимался тем, что пытался вложить деньги мафии в легальные сферы, а я, всё это испортил, когда вызвал его на свидетельское место.

Босх помолчал несколько секунд.

— Ладно, — сказал он наконец. — Я возьму Оппарицио на себя. Посмотрю, чем он дышит. А ты, Циско, работай по линии Сэма Скейлза. Может, где-то сойдутся тропинки — тогда поймем, зачем все это было.

План звучал здраво, но я оставил последнее слово за Циско.

— Окей, — сказал он. — Так и сделаем.

Домой я вернулся поздно и оставил машину на улице. В гараж загонять не хотел — и не был уверен, что когда-нибудь снова захочу. Войдя, увидел, что в доме кромешная тьма. Миг — и я подумал, что Кендалл ушла. Что, побыв здесь без меня, поняла: жить со мной больше не хочет. Но потом в темном коридоре мелькнуло движение, и она вышла. На ней был только халат.

— Ты дома, — сказала она.

— Да. Засиделись, многое надо было обсудить. Ты ждала в темноте?

— Вообще-то, я спала почти весь день. Мы же не включали свет, когда приехали. Просто легли прямо в постель.

Я кивнул: понял. Глаза привыкали к полумраку.

— Так ты ничего не ела? — спросил я. — Должно быть голодна.

— Нет, все нормально, это ты, должно быть, вымотался.

— Есть такое. Да.

— Но все равно рад, что на свободе?

— Еще как.

День начался с пробуждения в тюремной камере, но затем всё перевернулось. Впервые за шесть недель я должен был уснуть в своей собственной кровати, ощущая под спиной толстый матрас и под головой мягкую подушку. И вдобавок ко всему, моя бывшая девушка появилась в дверях, в одном лишь халате, который ничего не скрывал. Обвинение в убийстве всё ещё было реальностью, но я был поражён тем, насколько непредсказуемо и драматично изменилась моя жизнь всего за один день

— Что ж, — сказала Кендалл, улыбаясь. — Надеюсь, ты не слишком устал.

— Думаю, я справлюсь, — сказал я.

Она развернулась и растворилась в темном коридоре к спальне.

И я пошел следом. 

Четверг, 9 января

Я не обманывал себя насчет своей невиновности. Я понимал, что только я сам могу быть в этом абсолютно уверен. И я осознавал, что это не является надежной защитой от несправедливости. Это не давало никаких гарантий. Не стоило ждать чудесного вмешательства.

Я был один на один со своей ситуацией. Невиновность – это не юридическое понятие. В суде никто не получает официального признания своей невиновности. Решение присяжных не означает оправдания в полном смысле слова. Система правосудия может лишь констатировать факт вины или отсутствия таковой. Никаких других исходов не предусмотрено.

Принцип невиновности не является формальным, записанным законом. Его нельзя найти в сборниках законов или использовать в суде. Он не может быть установлен законодателями. Это скорее абстрактная концепция, но она имеет глубокие корни в фундаментальных законах природы и науки. Подобно тому, как в физике каждое действие вызывает равное противодействие, в случае невиновности, если один человек невиновен в преступлении, значит, есть другой, кто виновен. И чтобы подтвердить истинную невиновность, виновный должен быть обнаружен и его вина раскрыта.

Я поставил себе задачу выйти за рамки вердикта присяжных. Мне предстояло разоблачить тех, кто виновен, и доказать свою непричастность. Это был единственный путь к спасению.

Весь декабрь был посвящен подготовке к предстоящему судебному процессу. Я ожидал, что прокуратура выдвинет против меня новые обвинения и вернет меня в одиночную камеру в «Башнях-Близнецах». С приближением Рождества моя паранойя нарастала. Я опасался жестокой мести со стороны Даны, за унижение, которое я ей нанес на последнем слушании. Ее план, как я предполагал, заключался в моем аресте накануне Рождества, когда суды будут закрыты, что помешает мне представить свои доводы судье Уорфилд до Нового года.

Сделать я ничего не мог. Условия залога не позволяли покидать округ, а браслет на лодыжке круглосуточно выдавал мое местоположение. Если бы они захотели, то нашли бы меня мгновенно. У меня не было шанса скрыться.

Но в дверь никто не постучал. Никто не явился.

Сочельник я провел с дочерью, на Рождество она поехала к матери. Через неделю мы встретились на ранним ужине, прежде чем она ушла праздновать с друзьями смену года. Кендалл, которая все это время была рядом, накануне Нового года сообщила, что просила переслать её вещи с Гавайев.

В целом, это был отличный месяц свободы и работы над делом. Было бы лучше, если бы я не оглядывался каждые пять минут.

Я начал думать, что меня разыграли, что кому-то в прокуратуре было выгодно подсунуть Гарри Босху липовую «инсайдерскую» историю о моем повторном аресте в качестве расплаты. Дана Берг позаботилась, чтобы я не смаковал свободу — и «смеялась последней».

Расследование судьи Уорфилд по поводу незаконного прослушивания разговоров в «Башнях-Близнецах» не привело к наказанию Берг. Ответственность за эту незаконную деятельность была возложена на отдел тюремной разведки. Утечка отчета в «Лос-Анджелес Таймс», опубликованная после Рождества, привела к сенсационному материалу на первой полосе в Новый год. В нем утверждалось, что помощники шерифа годами прослушивали конфиденциальные беседы, а затем использовали полученную информацию для создания фальшивых списков информаторов. Эти данные передавались полиции и прокуратуре. Этот инцидент стал очередным ударом по репутации тюремного отдела шерифа, который уже сталкивался с многочисленными федеральными расследованиями в предыдущее десятилетие. Ранее уже всплывали шокирующие истории о жестокости помощников шерифа: организация гладиаторских боев, помещение заключенных к врагам, использование членов банд для избиений и изнасилований. В результате были предъявлены обвинения, и произошли отставки. Сам шериф и его заместитель были осуждены за попустительство коррупции.

Скандал с прослушкой привлек к себе еще больше внимания и сулил новые унижения. Вероятно, федеральные власти снова вмешаются, и в наступающем году адвокаты защиты получат полную свободу действий для оспаривания приговоров, связанных с незаконной деятельностью.

Это лишь укрепило мое решение ни за что не возвращаться в «Башни-Близнецы». Каждый помощник шерифа в тюрьме будет знать, что именно я стал причиной их последнего скандала. Я отчетливо видел, какое возмездие меня ждет, если я туда вернусь.

Наконец позвонил Гарри Босх. От него не было вестей еще с середины декабря, хотя я оставлял сообщения — и с поздравлениями, и с вопросами о новостях по его расследованию. Я знал, что он жив-здоров: Хейли говорила, что видела его дома, когда навещала Мэдди на каникулах. И вот он на линии. Казалось, о моих попытках связаться с ним, он не знал. Просто сказал, что есть кое-что, что он хочет показать. Я еще был дома, пил вторую чашку кофе с Кендалл, когда он предложил заехать за мной.