Берг поднялась, но Уорфилд остановила ее поднятой ладонью.

— Позвольте прервать вас, мистер Холлер, — сказала судья. — Вы только что сделали серьезное заявление. Подтвердите его сейчас же.

Я перевел дух и собрался с мыслями.

— Ваша Честь, — начал я, — обвинение очевидно не желает, чтобы я допрашивал офицера Милтона, и это видно уже из их решения пойти к большому жюри за обвинительным заключением и получить его показания тайно, вместо предварительного слушания, где я мог бы провести перекрестный допрос.

В калифорнийской практике дело о тяжком преступлении может попасть в суд после предварительного слушания, на котором судье представляются доказательства наличия вероятной причины, а обвиняемый предстаёт перед судом. Альтернатива — передать материалы большому жюри присяжных и просить вынести обвинительное заключение. Именно так поступила Берг. Ключевое различие: предварительное слушание открыто, и защита вправе допрашивать свидетелей, а большое жюри работает втайне.

— Обращение к большому жюри — вполне допустимая опция для обвинения, — заметила Уорфилд.

— И она лишает меня возможности допросить моих обвинителей, — сказал я. — В ночь моего ареста на офицере Милтоне, согласно регламенту полиции, была нагрудная камера, и эту видеозапись нам не предоставили. Я также отмечал наличие видеокамеры в патрульной машине — ее запись нам тоже не передали.

— Ваша Честь? — Дана Берг встала. — Штат возражает против манеры ведения дела защитой. Он превращает ходатайство о сокрытии улик в ходатайство о раскрытии доказательств. Я в замешательстве.

— Я тоже, — сказала Уорфилд. — Мистер Холлер, я позволила вам защищать себя, потому что вы опытный юрист, но вы все больше напоминаете дилетанта. Пожалуйста, придерживайтесь правил.

— Тогда и я в замешательстве, Ваша Честь, — ответил я. — Я подал юридически безупречное ходатайство об аннулировании результатов необоснованного обыска. Бремя доказать законность обыска — на мисс Берг. Однако офицера Милтона я в зале не вижу. Обвинение не готово на уступки, мисс Берг не готова возражать по существу. Вместо этого она демонстрирует возмущение — будто я должен верить ей на слово.

— Ваша Честь, я прошу назначить доказательные слушания и возможности подготовиться к нему после получения положенных мне материалов. Я не могу полноценно обосновать ходатайство о прекращении дела, пока обвинение нарушает по нему, правила раскрытия информации. Прошу суд снять вопрос на сегодня, обязать обвинение выполнить свои обязательства по раскрытию и назначить слушание на дату, к которой будет обеспечена явка свидетелей, включая офицера Милтона.

Судья перевела взгляд на Берг.

— Я знаю, что у нас есть ходатайство об открытии дела мистера Холлера, — сказала Уорфилд. — Но что по только что упомянутым пунктам? Видео с нагрудной камеры и из патрульной машины. Они уже должны были быть переданы.

— Ваша Честь, — сказала Берг, — у нас возникли технические трудности с передачей…

— Ваша Честь, — взорвался я, — они не могут теперь прятаться за «техническими трудностями»! Меня арестовали пять недель назад. На кону моя свобода, и ссылаться на технику как на причину нарушения моих процессуальных прав — вопиющая несправедливость. Они блокируют мне доступ к Милтону. Ясно и просто. Сначала — выбор большого жюри вместо предварительного слушания, теперь — повторение того же приема. Я не отказывался от права на ускоренный суд, а обвинение делает все, чтобы тянуть время.

— Мисс Берг? — сказала Уорфилд. — Ваш ответ?

— Ваша Честь, — сказала Берг, — если бы подсудимый перестал перебивать меня до того, как я закончу фразу, он бы услышал, что у нас были — именно так, в прошедшем времени — технические трудности. Они устранены, и у меня с собой видеозаписи и с нагрудной камеры, и из патрульной машины, готова передать их стороне защиты сегодня. Более того, штат решительно отвергает любые намеки на затягивание или давление на подсудимого с целью срыва сроков. Мы готовы начинать, Ваша Честь. Нам не нужны отсрочки.

— Очень хорошо, — сказала Уорфилд. — Передайте записи защите, и мы…

— Ваша Честь, по порядку ведения, — сказал я.

— В чем дело, мистер Холлер? — спросила судья. — Я теряю терпение.

— Обвинитель только что назвала меня подсудимым, — сказал я. — Да, я подсудимый по делу, но, выступая в суде, я — адвокат защиты. Прошу суд указать мисс Берг обращаться ко мне надлежащим образом.

— Вы зацепились за семантику, мистер Холлер, — сказала Уорфилд. — Суд не видит необходимости давать обвинению такие указания. Вы — обвиняемый. Вы также — адвокат защиты. В данном случае разницы я не усматриваю.

— Присяжные могли бы усмотреть, Ваша Честь, — сказал я.

Уорфилд вновь подняла руку, как регулировщик, прежде чем Берг успела возразить.

— Никаких прений не требуется, — сказала она. — Ходатайство защиты отклоняется. Мы продолжим рассмотрение данного дела в четверг утром. Мисс Берг, я ожидаю, что вы обеспечите явку офицера Милтона для допроса мистером Холлером по поводу остановки транспортного средства. Я с готовностью подпишу судебную повестку, если нужно. Но учтите: если он не явится, я расположена удовлетворить ходатайство. Это ясно, мисс Берг?

— Да, Ваша Честь, — сказала Берг.

— Прекрасно. Переходим к следующему ходатайству — сказала Уорфилд. — В одиннадцать я покидаю здание для встречи вне суда. Продолжим.

— Ваша Честь, наше ходатайство об открытии дела представит мой второй адвокат, Дженнифер Аронсон.

Дженнифер поднялась и направилась к кафедре. Я вернулся к столу защиты; мы слегка коснулись друг друга руками, расходясь в проходе.

— Забери их, — прошептал я. 

Преференции, которые я получал как «Обвиняемый, защищающий себя сам», распространялись и на центр временного содержания: мне выделяли помещение и время для ежедневных встреч с моей командой. Я назначал их с понедельника по пятницу на 15:00 — независимо от того, была ли насущная повестка или чистая стратегия. Мне требовалась связь с внешним миром, хотя бы ради собственного рассудка.

Эти встречи становились испытанием для Циско и Дженнифер: их самих и их сумки обыскивали на входе и на выходе, а правило было таким, что команда должна собраться в переговорной для адвокатов и клиентов еще до того, как меня выведут из модуля. В тюрьме все происходило в равнодушном темпе, который задавали помощники шерифа, управлявшие всем этим спектаклем. Последнее, на что мог рассчитывать арестант, даже если он профессионал, — это пунктуальность. По той же причине я вставал в четыре утра, чтобы через шесть часов отправиться на слушание, шедшее всего в четырех кварталах отсюда. Эти задержки и мелочные ограничения означали: им обычно приходилось приезжать ко входу для адвокатов к двум пополудни, чтобы я успел встретиться с ними часом позднее.

Сегодняшняя встреча, следовавшая за судом, была важнее, чем привычный «час психического здоровья». Судья Уорфилд подписала распоряжение, разрешающее Дженнифер Аронсон принести в тюрьму дисковый плеер на нашу конференцию, чтобы я мог просмотреть видеозаписи, которые, в конце концов, передало обвинение.

Я опоздал: почти четыре часа ушло на обратную дорогу на автобусе из здания суда в тюрьму. К моменту, когда меня провели в адвокатскую комнату, Дженнифер и Циско ждали почти час.

— Простите, ребята, — сказал я, когда помощник шерифа втолкнул меня внутрь. — Здесь я ничего не контролирую.

— И не говори, — отозвался Циско.

Обстановка была той же, что и в адвокатской в здании суда: они сидели напротив, камера в углу — якобы без аудио. Разница в том, что здесь мне разрешали держать ручку, чтобы делать заметки или писать от руки ходатайства. В камеру ручку брать нельзя: оружие, трубка, источник чернил для татуировок. На деле мне позволили только ручку с красными чернилами — цвет, признанный «нежелательным» для татуировок — на случай, если я каким-то образом пронесу ее тайком в свой блок.