— «Машины для побега», офицер?

— Иногда, совершая преступления, люди снимают номера, чтобы свидетели не смогли их запомнить.

— Понимаю. Но из просмотренного видео следует, что на машине был передний номер, верно?

— Да, был.

— Разве это не подрывает ваше объяснение причины остановки?

— Не обязательно. Обычно видят, как отъезжает машина. Для преступников важно снять задний номер.

— Хорошо. Вы видели, как я шел по улице от бара «Красное Дерево» и повернул направо на Бродвей?

— Да, видел.

— Я делал что-нибудь подозрительное?

— Насколько помню, нет.

— Я казался пьяным?

— Нет.

— Вы видели, как я выехал с парковки?

— Да.

— Это показалось вам подозрительным?

— Не особенно. Вы были в костюме, я решил, что вы просто припарковали машину на платной стоянке.

— Знали ли вы, что «Красное Дерево» — бар, где часто бывают адвокаты защиты?

— Не знал.

— Кто приказал вам меня остановить, когда я выехал со стоянки?

— Э-э… никто. Я заметил отсутствующий номерной знак, когда вы сворачивали на Вторую, покинул позицию и инициировал остановку вашей машины.

— То есть вы последовали за мной в тоннель и уже там включили проблесковый маячок, верно?

— Верно.

— Вы знали заранее, что я выеду без заднего номера?

— Нет.

— Вы были там специально, чтобы остановить именно меня?

— Нет.

Берг поднялась с возражением: мол, я изводил Милтона, повторяя один и тот же вопрос. Судья согласилась и велела двигаться дальше.

Я глянул на кафедру, на заметки, нацарапанные красными чернилами.

— Больше вопросов нет, Ваша Честь, — сказал я.

Судья выглядела слегка растерянной — допрос оборвался резко.

— Вы уверены, мистер Холлер?

— Уверен, Ваша Честь.

— Хорошо. У обвинения есть ещё вопросы к свидетелю?

Берг тоже казалась озадаченной моими действиями. Решив, что вреда я не нанес, она сказала, что вопросов не имеет. Судья перевела взгляд на меня:

— У вас есть другие свидетели, мистер Холлер?

— Нет, Ваша Честь.

— Прекрасно. Аргументы?

— Ваша Честь, мои аргументы уже изложены.

— Ничего больше? Не хотите хотя бы резюмировать свою позицию после допроса свидетеля?

— Нет, Ваша Честь.

— Сторона обвинения желает возразить?

Берг поднялась со стула, развела руками — мол, спорить не о чем, — и заявила, что представит письменный ответ на мое ходатайство.

— Тогда суд готов к решению, — сказала Уорфилд. — Ходатайство отклоняется. Перерыв.

Она произнесла это как ни в чем не бывало. В зале прошел шепот, в воздухе повисло разочарование — общее «Что?», прокатившееся по рядам.

А я был доволен. Я не хотел выигрывать сейчас. Я хотел повалить дерево обвинения перед присяжными — и победить. И только что занес топор в первый раз.

На трехчасовую встречу мы пришли в приподнятом настроении, несмотря на антураж. Мы сделали ровно то, что планировали — и закрепили это протоколом утреннего заседания. К тому же Дженнифер и Циско обещали хорошие новости. Я попросил Дженнифер начать.

— Помнишь Андре Лакосса? — спросила она.

— Еще бы, — сказал я. — Мой звездный час.

Это была правда. «Штат Калифорния против Андре Лакосса» можно было высечь на моем памятнике. Дело, которым я гордился больше всего. Невиновного человека, против которого навалилась вся система, обвиняли в убийстве — и я добился оправдания. Дело было не в процессуальных тонкостях, а в самой сути обвинения. Суд настолько ясно установил его невиновность, что штат был вынужден возместить ему ущерб, причиненный незаконным преследованием.

— И что с ним? — спросил я.

— Он увидел новости о твоем деле и хочет помочь, — сказала Дженнифер.

— Как именно?

— Микки, ну ты же понимаешь. Ты выбил ему семизначную компенсацию за незаконное преследование. Он хочет отплатить. Он позвонил Лорне и сказал, что может внести двести тысяч на залог.

Меня слегка качнуло. Андре едва выстоял, когда его держали здесь же, в «Башнях-Близнецах», во время суда. Потом я договорился об урегулировании, взял треть — и это было семь лет назад. Похоже, он распорядился деньгами с толком и теперь готов вложить часть, чтобы вытащить меня.

— Он понимает, что эти деньги не вернутся? — спросил я. — Двести тысяч — это порядочная доля того, что он получил.

— Понимает, — сказала Дженнифер. — И это не последние его деньги Он оказался удачливым инвестором. Лорна говорит, он вложился в криптовалюту, стартовый капитал разросся. Он предлагает две сотни без условий. Я хочу немедленно просить слушание по залогу. Уговорим Уорфилд снизить до двух с половиной — трех миллионов, как и должно быть, — и ты выйдешь.

Я кивнул. Деньги Андре могли закрыть десять процентов установленного залога. Но была загвоздка.

— Это великодушно, но делу вряд ли поможет, — сказал я. — Берг не согласится на уменьшение залога. И нет гарантий, что Уорфилд тоже. Если Андре хочет вмешаться, лучше подумать об оплате экспертов, исследований, вещественных испытаний и переработок для всей команды.

— Нет, босс, — сказал Циско.

— Мы это обсудили, — сказала Дженнифер. — И есть еще один человек, готовый помочь. Еще один донор.

— Кто?

— Гарри Босх, — произнесла она.

— Да ладно, — сказал я. — Он полицейский в отставке. Он не может…

— Микки, прошлым летом ты выбил ему миллион компенсации и не взял ни цента, — напомнила Дженнифер. — Он хочет…

— Я не взял оплату, потому что ему могут понадобиться эти деньги. Он хотел увеличить свою страховку. Кроме того, я учредил трастовый фонд, и он вложил их туда.

— Слушай, он может воспользоваться ими или занять под них, — настаивала она. — Важно другое: тебе нужно выбираться. Здесь опасно, ты худеешь, выглядишь плохо, здоровье под угрозой. Помнишь, что говорил Сигел? «Выгляди как победитель — и ты им станешь». Сейчас ты не выглядишь победителем. Костюм — это хорошо, но ты бледен и изможден. Тебе нужно выйти, прийти в форму к суду.

— Он сказал: «Веди себя как победитель…» — буркнул я.

— Неважно. Смысл тот же. Это шанс. Люди сами пришли. Мы их не просили. Андре сказал, что включил телевизор на прошлом заседании и увидел тебя — и это вернуло его туда, от куда ты его вытащил.

Я кивнул. Она права. Но брать деньги — особенно у Босха, сводного брата, которому они нужны — мне не хотелось.

— И еще: ты должен быть дома на Рождество и увидеть дочь, — сказала Дженнифер. — Твой запрет на посещения ранит ее так же, как и тебя.

Последний довод попал в сердце. Я скучал по дочери. По ее голосу.

— Ладно, я тебя услышал, — сказал я.

— Хорошо, — кивнула Дженнифер.

— Думаю, удастся сбить до трех миллионов, — сказал я. — Но, вероятно, это предел.

— Три миллиона мы закроем — произнесла Дженнифер.

— Тогда готовьте, и не намекайте, что у нас есть три. Пусть Берг думает, что мы еле-еле тянем. Просим один, она торгуется до двух-трех — и мы «соглашаемся».

— Принято, — сказала Дженнифер.

— И последнее, — добавил я. — Точно уверены, что Гарри и Андре предложили сами? Не вы их подтолкнули?

Дженнифер пожала плечами, взглянула на Циско.

— Честное слово, босс, — сказал он. — Лорна подтвердит.

Я поискал малейший признак лукавства — не нашел. Но увидел, что Дженнифер что-то тревожит.

— Что, Дженнифер? — спросил я.

— Если судья поставит условие залога, — сказала она. — Браслет на лодыжку. Справишься?

Я задумался. Это было проблемой — шаг влево, шаг вправо, всё под контролем — в период, когда мне нужно строить защиту. Но я вспомнил о Рождестве и о дочери.

— Не предлагайте это сами, — сказал я наконец. — Но, если включат в условия — приму.

— Хорошо, — кивнула она. — Подам ходатайство сразу, как выйдем. Если повезет, завтра — предстанешь перед судьей, и на выходных будешь дома.

— Хороший план — сказал я.

— И еще кое-что от Гарри Босха, — добавила она.