Замолкает. Мы подъезжаем к кольцу и она не отвлекается от дороги, плотное движение. Но от того, как она назвала меня по имени второй раз за день… И сейчас, таким тоном, практически, приказным… Мне хочется подарить ей квартиру в центре. Или купить новую машину. Или усыпать её драгоценными камнями. Всё, что угодно. Только пусть произносит мое имя.

Грудь давит. Чувства к ней переходят в одержимость. А это болезнь. Но я ведь и не утверждал, что здоров. Отворачиваюсь к окну, дыхание как после марафона.

Хочу Софию. Во всех смыслах. Но, блядь. Очень много «но».

— Я не уверена, что мы будем общаться с Мариной и дальше. Не вижу смысла. И не понимаю, зачем она хочет наладить отношения. Сегодня про родного отца говорила, но на мой вопрос, для чего ей это всё, она не отвечает. Стало быть, происходит что-то такое, в чем я не хочу участвовать, — говорит, когда съезжаем с кольца.

— Ты думаешь, что Марина ведёт какую-то игру? — не нравится мне это дерьмо. Но я тоже так считаю. Раз и София такого мнения, значит, что-то реально происходит.

— Да. Но не хочу наговаривать на нее. Вы знаете Марину лучше меня, так что, не делайте выводы по моим предположениям.

— Я не знаю Марину. Наши отношения были не такого формата, чтобы узнавать друг друга.

София бросает на меня взгляд и сжимает руль сильнее. Наверное, ей не нужны эти подробности. Но я хочу, чтобы она знала правду. Между мной и Мариной всегда был только секс. Сейчас она беременна от меня. И я рад ребенку, но не тому, что его матерью будет Марина.

— Приехали, — София останавливается на гостевой стоянке моего офиса.

Отстегиваю ремень, поправляю пиджак. Не хочу уходить от неё.

— Спасибо. Ты водишь почти как профессионал, — смотрю в её зелёные глаза и снова меня торкает.

София хочет отвести взгляд, но я не позволяю. Кладу большой палец ей на подбородок и приподнимаю голову.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Ее зрачки расширяются, щеки краснеют. Сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к ней ещё. Иначе я не остановлюсь. Никакая сила меня не удержит.

— Нельзя смотреть на мужчин, — шепчет. — На ваших.

Улыбаюсь. Мне нравится, что она знает эти правила.

— Но ты можешь смотреть только на меня. Больше ни на кого, поняла?

Она поднимает левую бровь, задаёт немой вопрос. Но у меня нет ответа. Потому что я сам ни черта не понимаю.

— София, — стараюсь запомнить ее лицо вблизи. Провожу пальцем по шее и девушка резко отодвигается назад.

— Аслан Анварович, это неправильно. Не прикасайтесь, — в глазах страх. А мне хочется переломать себе руки.

— Называй по имени. И на «ты».

— Нет. Это тоже неправильно.

Хмыкаю. Малышка показывает зубки и мне это нравится. Сопротивляется. Грудь снова давит. Я все понимаю, но не могу с собой ничего поделать.

— Очень многое в мире неправильно, София. Но ты — самое правильное, что может быть, — кладу руку ей на затылок, притягиваю к себе. Целую в лоб, вдыхаю ее запах. И отпускаю.

Выхожу из машины молча. Если посмотрю ещё раз, то не сдержусь окончательно.

Возвращаюсь домой к полуночи. Снова зарылся в бумажках. Нагрузил себя работой, чтобы не думать о Софии. Но это невозможно. Она засела так глубоко, что не вырвать даже с корнем.

Дауд так и продолжает скидывать отчёты по малышке. Смотрю фото по несколько раз. Одержимый.

Халид спит у себя в комнате. Опять раскрылся. Поправляю одеяло, провожу рукой по мягким волосам. Даже не верится, что сын уже так вырос. Вроде вот только держал его на руках. Скоро появится ещё один. Наверное, Халид станет ещё взрослее.

Почему-то эта мысль и радует и огорчает.

Если отбросить все эмоции, то ситуация патовая. Я хочу одну женщину, но связан с другой. Если Марине плевать, где быть и кем, то София далеко не такая. Она никогда не согласится быть моей, учитывая, что Марина её мать и носит моего ребёнка.

Как вообще всё так закрутилось? Какого хрена я в это попал и втянул Софию?

Я бы мог украсть Софию, спрятать и жить счастливо. Но не хочу ломать её.

Захожу в свою спальню, включаю тусклый свет. Я бы хотел, чтобы София была сейчас здесь. Ждала меня. Чтобы обняла, как только я зашёл. И я бы успокоился, поверил, что рядом может быть любимая верная женщина. А ведь София именно такая.

Но не моя.

Запретная. И потому ещё более желанная. Настолько, что я уже не знаю, где заканчиваюсь я… и начинается эта болезнь по имени София.

Два месяца тянутся смертельно медленно. Я завалил себя делами, бесконечными встречами с корейцами, поставками. Каждый день после работы — спарринг с Равилем до рассечений, ссадин и растяжений. Физически я выматывался так, что еле доползал до кровати.

Я делал это специально, чтобы не думать о ней. Получалось ли? Нихрена.

Мысли о Софии всегда были на фоне. Как тихое радио в машине, когда едешь и его бормотание создаёт такое странное, но уютное чувство.

Я страдал. Наверное, впервые в жизни, был загнанным в угол. Потому что не понимал, что мне делать и как жить дальше. Но что-то нужно предпринимать, ведь я был как бомба замедленного действия — ещё немного и рвану к чертовой матери.

Я был злым и срывался на всех: сыне, подчинённых и партнёрах. Но больше всего я ненавидел Марину. Она доводила меня до ручки своими капризами, которых раньше никогда не было. Я не видел в этом милое состояние беременной женщины, которую хотелось баловать. Я хотел выть от бессилия.

Марина прокрадывалась ко мне в спальню, заранее зная, что я ненавижу это. Трогала меня за член, пока я спал, и расстраивалась, что он не реагировал. Сначала я пытался объяснять по-хорошему, что не надо нарушать границы, не надо меня выводить. Марина не понимала слов и настойчиво требовала внимания.

И я сорвался.

Первый раз я наорал на нее, когда Марина при Халиде хватала меня за руки. Ненавижу телячьи нежности и не выношу, когда меня трогают. Я дал очень много денег, чтобы она тратила их в своё удовольствие. Но Марине было мало и она хотела секса, объятий и поцелуев. От моего крика чуть не разбились стёкла. Халид перепугался и спрятался под стол. Я чувствовал себя чудовищем. Раненым и брошенным животным.

Будь у Марины мозги, она бы поняла, что не стоит больше нарываться. Но что она сделала?

Через несколько дней после этого, она вышла меня встречать во двор в кружевном пеньюаре, где всё было видно. На улице весна, она беременная. Она, блядь, вышла практически голая к мужчинам, которые могли получить пулю за мимолётный взгляд на неё. Не волновалась ни за себя, ни за других.

Я не бил ее. И не ревновал. Марина просто окончательно разрушила то… что, наверное, никогда не могло быть между нами.

Я выкинул все её дорогие вещи, за исключением необходимого: двух пар джинс, светлой рубашки, свитера и кроссовок. Остальное Мурад вывез на свалку. Я забрал все украшения и отдал их Расиме, а она дальше распоряжалась как хотела. Марина рыдала и кричала в истерике. Я не сожалел. Но я постоянно думал, что поступаю к своему ещё нерожденному ребенку как скот. И это давило. Он же ни в чем не виноват. Поэтому, когда Марина родит, я заберу ребёнка, полностью обеспечу и он не будет знать нужды ни в чём. А сейчас Марина будет жить отдельно, не нервируя меня и не получая последствия. Конечно, она будет под присмотром и на полном обеспечении. Но далеко.

Когда Марина уезжала, всё ещё пытаясь остаться и «призвать к моему сердцу и разуму», я понял, что сделал правильный выбор. Разум говорил, что я освободился. А мёртвое сердце желало только одного, чтобы София взяла его в руки и оживила.

Сегодня день рождения Ахмада. София, как часть его семьи, также будет на празднике. Я бы приехал поздравить друга в любом случае, но в этот раз — еду с четким намерением взять своё.

София никуда от меня не денется и не спрячется. Куда бы не сбежала, я найду. Переверну планету, продам душу Богу или дьяволу — плевать. София будет моей. Я сделаю для этого всё и намного больше.