— Хорошая девочка, — отец похлопал меня по щеке. — Теперь идём, спектакль скоро продолжится. У нас столько планов на наше будущее.

Он повёл меня обратно в зал. Сергей шёл с другой стороны. Я была зажата между ними, как преступница, которую ведут на казнь.

Я сидела в ложе, глядя на сцену, но не видя и не слыша ничего. Внутри у меня всё умерло. Они победили. Они нашли моё самое уязвимое место. И теперь у меня не было выбора. Чтобы спасти Марка, я должна была погубить себя. Стать женой человека, которого ненавидела. Жить в аду, зная, что где-то там, в тюремной камере, томится тот, кого я люблю.

А он… он ничего не знал. Он ждал. Верил в наш план. В наше будущее.

И я должна была сделать выбор. Между его жизнью и нашей любовью. И я знала, что выберу его жизнь. Потому что любила его. Больше,

чем себя. Больше, чем свою свободу.

Это была моя жертва. Самая страшная и самая молчаливая. И никто, кроме меня, никогда не узнал бы о ней.

Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут. Я отсчитывала каждую секунду, как приговорённая к казни. Каждый тик часов в моих роскошных апартаментах отзывался эхом в пустоте, что разрослась внутри меня.

Свадьба была назначена на завтра.

Последняя неделя прошла в каком-то сюрреалистичном кошмаре. Я стала идеальной невестой. Безропотной, улыбчивой, послушной. Я примеряла свадебное платье — настоящее произведение искусства из французского кружева и шёлка, которое весило на мне, как саван. Я повторяла клятвы перед зеркалом, и слова застревали в горле, как комья грязи. Я встречалась с Сергеем, и моя кожа холодела под его прикосновениями, но я заставляла себя отвечать на его поцелуи, имитируя страсть, которой не было и в помине.

Он был доволен. Его холодные глаза светились удовлетворением хищника, наконец-то загнавшего добычу в угол. Он купил меня. Не деньгами. Угрозой. Угрозой уничтожить того, кого я любила.

Отец тоже был доволен. Он видел мою покорность как признак благоразумия. «Наконец-то ты стала вести себя как подобает Соколовой», — сказал он как-то раз, и мне стало физически плохо.

А ночами я плакала. Тихо, чтобы никто не услышал. Я смотрела в окно на огни города и представляла, где сейчас Марк. Думал ли он обо мне? Строил ли ещё планы? Или, может, чувствовал, что что-то не так? Я не могла предупредить его. Не могла рискнуть. Любое моё действие, любой намёк на неповиновение мог стоить ему свободы. Или жизни.

Сегодня был канун свадьбы. По традиции, мы с Сергеем должны были провести вечер порознь. Он уехал на какую-то «мальчишнику» с друзьями — такими же холодными, отполированными манекенами, как он сам. Я осталась одна в своём будущем «доме» — огромном, бездушном пентхаусе, который должен был стать моей тюрьмой.

Горничная помогла мне надеть вечернее платье — ещё одно творение дизайнера, на этот раз тёмно-синее, усыпанное кристаллами, как ночное небо. Мне предстоял ужин с отцом и Еленой Викторовной, матерью Сергея. Последний ужин в статусе невесты.

Я стояла перед зеркалом, и в отражении смотрела на меня невеста. Идеальная. Безупречная. Мёртвая.

И вдруг я заметила что-то. На туалетном столике, среди моих флаконов с духами, лежал маленький, смятый клочок бумаги. Его там не было час назад.

Сердце заколотилось. Я метнулась к нему и развернула. Всего два слова, нацарапанные знакомым угловатым почерком:

«Жди знака. В полночь.»

Марк. Он был здесь. В этом здании. Рискуя всем. Но какой знак? И что он задумал?

Надежда, острая и болезненная, пронзила меня. Но тут же её сменил страх. Если его поймают… Отец и Сергей не пощадят его.

Раздался тихий стук в дверь.

— Валерия, можно? — это был голос матери.

Я спрятала записку в ладонь и глубоко вдохнула.

— Войдите.

Мама вошла. Она была прекрасна, как всегда, в тёмно-бордовом платье, но сегодня в её глазах я увидела что-то непривычное — тревогу. Лёгкую, почти незаметную, но настоящую.

— Ты готова? — спросила она, подходя ближе. — Ты… хорошо выглядишь.

— Спасибо, — я механически поправила прядь волос. — Ты тоже.

Она остановилась передо мной и внимательно посмотрела на меня. Её взгляд, обычно скользящий по поверхности, сегодня был проницательным.

— Лера… дорогая. Ты уверена, что всё это… то, чего ты хочешь?

Вопрос повис в воздухе. Я замерла. Мама никогда не спрашивала меня о моих желаниях. Она всегда знала, что для меня лучше. Вернее, что лучше для семьи.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила я.

— Всё это, — она сделала неопределённый жест рукой. — Сергей. Свадьба. Эта… помпезность. Ты всегда была такой… живой. Бунтаркой. А сейчас… — она замолчала, подбирая слова. — Ты как будто угасла.

Слёзы подступили к моим глазам. Она видела. Видела сквозь маску.

— Мама, я… всё в порядке. Просто… предсвадебное волнение.

Она покачала головой и неожиданно взяла меня за руки. Её пальцы были холодными.

— Лера, я не слепая. Я вижу, как ты смотришь на Сергея. В твоих глазах нет… света. Нет того огня, который был, когда ты говорила о том воров… о Марке.

Я аж подпрыгнула, услышав это имя из её уст.

— Мама!

— Я знаю о нём, — тихо сказала она. — Я видела, как ты смотрела на его фотографии в газетах. И я видела боль в твоих глазах, когда отец и Сергей говорили о нём. — Она глубоко вздохнула. — Я не одобряю твой выбор. Он… не нашего круга. Но, дочка, я твоя мать. И я хочу, чтобы ты была счастлива. По-настоящему.