Ровно в час дня отец зашёл за мной. Он выглядел торжественным и довольным.

— Ну, дочка, поехали. Твоя судьба ждёт.

Он протянул мне руку, и я положила свою на его локоть. Моя рука не дрожала.

Мы вышли из лифта в ротонду, где должна была состояться церемония. Зал был полон. Сотни лиц — влиятельных, богатых, бездушных. Все смотрели на меня. И в центре, у импровизированного алтаря, стоял он. Сергей. В идеально сидящем фраке. Он улыбался, и его улыбка была триумфальной.

Музыка заиграла торжественный марш. Отец повёл меня по белой дорожке. Шаг за шагом. Ближе к моей тюрьме. Ближе к концу.

Я шла, глядя прямо перед собой, на Сергея. Его взгляд встретился с моим. Он был уверен в себе. Абсолютно.

Мы подошли к алтарю. Отец передал мою руку Сергею. Его пальцы сомкнулись вокруг моих, холодные и властные.

Судья начал говорить. Красивые слова о любви, верности, единстве. Я не слышала их. Я считала секунды. Смотрела на часы на стене. Почти время.

— Сергей Морозов, — голос судьи прозвучал громко. — Согласны ли вы взять в жёны Валерию Соколову…

И тут всё и началось.

Сначала где-то в глубине здания раздался оглушительный грохот. Потом крики. Потом сработала пожарная сигнализация — пронзительный, оглушающий вой.

В зале поднялась паника. Люди вскочили с мест, бросились к выходам. Охрана ринулась не к нам, а в сторону источника шума.

Я почувствовала, как рука Сергея судорожно сжала мою.

— Что происходит? — его голос был резким, в нём впервые прозвучала неуверенность.

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Свобода, Сергей. Моя свобода.

Я рванула руку и побежала. Не к главному выходу, где была давка, а в сторону, к служебному коридору, как говорил Марк.

— Держи её! — закричал Сергей, но его голос потонул в общем хаосе.

Я бежала по пустому коридору, поднимая подол тяжелого платья. Сзади слышались шаги погони. Я свернула за угол и увидела его. Марка. Он стоял у открытой двери, ведущей в грузовой лифт.

— Быстро! — крикнул он.

Я влетела в лифт. Он захлопнул решётку, и мы поехали вниз.

— Как? — спросила я, тяжело дыша.

— Небольшой взрыв в системе кондиционирования. И несколько фальшивых сообщений о бомбах, — он ухмыльнулся. — Как я и сказал, охрана занята.

Лифт остановился в подвале. Он вытащил меня наружу, и мы побежали по тёмному тоннелю. В конце тоннеля была дверь. Он распахнул её, и мы выскочили на яркий солнечный свет.

Нас ждала машина. Не старая, а новая, неприметная. За рулём сидел незнакомый мужчина.

Мы вскочили внутрь, и машина рванула с места.

Я сидела, дрожа, и смотрела на Марка. Он снял свой пиджак и накинул мне на плечи поверх свадебного плат

ья.

— Всё кончено, — прошептал он, обнимая меня. — Всё только начинается.

Машина мчалась по улицам города, увозя нас от прошлого. От лжи. От ненависти. Впереди была неизвестность. Но мы были вместе. И это было всё, что имело значение.

Я прижалась к нему, закрыла глаза и впервые за долгие месяцы почувствовала себя по-настоящему свободной. И счастливой.

Год.

Триста шестьдесят пять дней, которые отделяли меня от той безумной свадьбы, от того побега, который журналисты потом окрестили «свадьбой года с самым громким скандалом». Год, за который мир перевернулся с ног на голову.

Мы не уехали далеко. Марк сказал, что бегство — это признание вины. А мы не были виноваты. Мы были жертвами. И мы решили бороться.

Первые месяцы были самыми тяжёлыми. Мы жили на конспиративных квартирах, меняли машины, номера телефонов. Адвокаты Марка, молодые, голодные и бесстрашные, вели его дело. Показания Антонины Семёновны, оригинальная видеозапись, дневниковые записи старшего Морозова — всё это стало достоянием следствия. И общественности.

Скандал был чудовищным. Имя Морозовых и Соколовых не сходило с первых полос. Отца и Сергея взяли под стражу в день нашей «свадьбы», прямо в ротонде, среди рухнувших декораций их империи. Им предъявили обвинения в коррупции, сокрытии преступлений, организации убийства Василия Орлова и давлении на свидетелей.

Их мир рухнул. А мой — только начался.

Сначала я боялась. Боялась мести их сторонников, боялась, что правосудие дрогнет перед их влиянием. Но оказалось, что у страха глаза велики. Когда стена безнаказанности дала первую трещину, посыпались и другие разоблачения. Нашлись и другие жертвы, другие свидетели.

Мама… мама уехала в Швейцарию. Перед отъездом она прислала мне письмо. Короткое. «Я горжусь тобой. Будь счастлива. Когда всё уляжется, навести меня». Мы не стали близки, как в кино, но лед тронулся. Она приняла мой выбор.

А я… я стала другой. Сбросила с себя не только фамилию Соколова, но и весь тот груз условностей, что давил на меня годами. Я больше не была «наследницей империи». Я была просто Валерией. Девушкой, которая любит и любима.

Сейчас мы с Марком живём в небольшом, но уютном доме на окраине города. Не в элитном районе, а в обычном, где соседи — учителя, врачи, музыканты. Где пахнет не деньгами, а свежескошенной травой и пирогами из соседской кухни.

Я сижу на веранде, закутавшись в тёплый плед, и смотрю, как Марк возится в саду. Он пытается посадить розы. У него ужасно получается — он слишком груб для таких нежных цветов. Но он старается. Потому что знает, что я их люблю.