— Смотрите под ноги, – я бросила ему ледяной взгляд.

Он усмехнулся.

— Виноват.

И растворился в толпе.

— Ну и тип, – проворчала я.

— Может, это твой будущий муж? – пошутил Толик.

— В моих планах только один мужчина, и он – сын президента.

Мы вернулись к столу, но через пару минут я почувствовала, что что-то не так.

— Черт! – я посмотрела на свою руку.

Моего браслета не было. Того самого, который стоил как хорошая машина.

— Толик, – я схватила его за руку. – Меня только что обокрали.

— Что?

— Этот тип в кожаной куртке! Он украл мой браслет!

Аня ахнула:

— Лера, это же подарок отца!

— Именно поэтому я его сейчас найду и вырву его грязные руки с корнем!

Я вскочила со стула и бросилась в толпу.

Охота только началась. Но теперь у меня появилась новая цель – вернуть свое. И я знала, что этот вор еще пожалеет, что связался с рыжей бестией.

— Купишь новый, — пробубнил Макс.

Эти слова повисли в воздухе, такие же легкомысленные и пустые, как конфетти на полу ночного клуба. Они отскакивали от моих барабанных перепонок, не желая проникать внутрь и достигать понимания. Я смотрела на своих друзей – на Аню с её вечной снисходительной ухмылкой, на Макса, уже потянувшегося за следующим коктейлем, на Толика, который уже уткнулся в экран телефона, на Игоря – и чувствовала, как во мне закипает что-то тёмное и острое, как осколок стекла.

— Лер, правда, да твой папа закажет тебе такой же, только с бриллиантами побольше. С золотыми застёжками. С каким-нибудь историческим камнем внутри», — добавил Игорь, облизывая край бокала от соли.

Они не понимали. Совершенно, абсолютно, на молекулярном уровне не понимали. Для них это был аксессуар. Дорогой, брендовый, статусный – но всего лишь вещь. Для меня же этот браслет был не просто куском металла и изумрудов. Он был частью моей брони, моим талисманом, моим вызовом. Отец подарил его мне в день моего восемнадцатилетия, вручив вместе с ним скучную лекцию о семейной чести и ответственности. Я носила его не потому, что он дорогой, а несмотря на это. Носила как напоминание, что я могу позволить себе быть роскошной и вызывающей, но при этом остаюсь единственной хозяйкой своих правил. И кто-то посмел это оспорить. Посмел прикоснуться к моей собственности, к моему телу, к моему личному пространству с наглой самоуверенностью кота, стащившего сметану.

— Дело не в браслете, — прорычала я, и мой голос прозвучал чужим, низким и злым, заставив Аню на мгновение смолкнуть.

— А в чём тогда? — Толик оторвался от телефона, его умные, чуть косящие глаза с недоумением уставились на меня. — В принципе?

— Именно в принципе! — я резко встала, и мой стул с противным скрежетом отъехал назад.

Макс фыркнул, развалившись в кресле: «Ох уж эти богатые и их принципы… Искусственно созданные драмы для остроты ощущений».

Я уже не слышала его. Я уже пробивалась сквозь толпу, как ледокол через арктические льды. Моё тело стало оружием. Локти, плечи, взгляд, устремлённый вперёд, – всё работало на одну цель.

«Электроника» поглотила меня целиком. Это был живой, пульсирующий, дышащий организм. Музыка – не просто звук, а физическое давление на грудную клетку, рокот, вышибающий воздух из лёгких. Свет – не освещение, а агрессивная атака: неоновые вспышки резали сетчатку, спотыкались о блики на потных телах, выхватывая из мрака обрывки лиц, улыбок, блеск зубов и страз. Воздух был густым и сладким от смеси духов, сигаретного дыма и алкогольных паров. Я шла, вжимаясь в тела незнакомцев, чувствуя сквозь тонкую ткань платья прикосновение чужих рук, спины, бёдер. Кто-то что-то кричал мне в ухо, предлагая выпить, потанцевать. Я отмахивалась, как от назойливой мухи, даже не поворачивая головы.

Мои глаза выискивали только один цвет. Чёрный. Матовый, поглощающий свет чёрный кожи. Я металась между танцполом и баром, заглядывала в полумрак VIP-зон, проскальзывала к туалетам. Ничего. Отчаяние начинало подступать холодными щупальцами к горлу. *Он ушёл. Слился. Исчез. И твой браслет сейчас переплавляют в каком-нибудь подпольном ломбарде…*

И тут – мелькнуло. Как вспышка. В проёме между тяжёлой бархатной портьерой и стеной. Чёрная кожаная куртка. Широкие плечи. Короткие тёмные волосы. Он стоял спиной, разговаривая с кем-то невидимым, и жестом, полным странной элегантности, поправлял манжет.

Адреналин ударил в виски с такой силой, что мир на секунду поплыл. Я рванула вперёд, расталкивая танцующую пару. Но толпа, этот капризный и живой организм, сомкнулась передо мной, непроницаемая и плотная. Когда я наконец прорвалась к тому месту, его уже не было. Только портьера

ь, как после прохода призрака.

— Эй! — я крикнула здоровенному охраннику у выхода, хватая его за рукав. Его бицепс был твёрдым, как камень. — Мужик! В чёрной кожаной куртке! Куда?

Он медленно, с неохотой перевёл на меня заспанный взгляд, пожевал жвачку и мотнул головой в сторону двери: «Вон, в переулок свернул. Наверное, курить».

Я не сказала «спасибо». Я уже выскакивала на улицу, врываясь в прохладную, почти холодную объятия ночи. После адской духоты клуба воздух показался кристально чистым и обжигающе свежим. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Прямо передо мной зиял тёмный проулок, узкий и грязный, освещённый одним-единственным мигающим фонарём, который тревожно похлопывал жёлтым светом, словно пытаясь что-то сказать.

И там, в глубине, – движущийся силуэт.

— Эй! Стоять! — мой крик прозвучал хрипло и неестественно громко в этой внезапной тишине.

Силуэт замер.

Он обернулся медленно, нехотя, будто мне помешали совершить что-то очень важное. Мигающий фонарь выхватывал его из тьмы кусками: острый, чёткий профиль, тень от длинных ресниц, падающая на щёку, насмешливый изгиб чувственных губ. В его руке, большой и уверенной, болтался маленький, расшитый бисером женский кошелёк. Он смотрел на меня не со страхом, не с удивлением, а с… любопытством. С тем же интересом, с каким смотрят на внезапно выскочившего на тропинку дикого зверька.

Я выдохнула, пытаясь вернуть себе самообладание, выпрямила спину и сделала шаг вперёд, наступая каблуком в какую-то липкую лужу.

— Мой браслет, — голос звучал твёрже, чем я ожидала. — Верни. Сейчас же. И я… я подумаю над тем, чтобы не поднимать на ноги всю полицию этого города.

Он рассмеялся. Это был не просто звук. Это было низкое, бархатное, глубокое урчание, которое исходило откуда-то из глубины его груди и отзывалось странным теплом у меня в животе. Он смеялся одними плечами, глаза его сузились, но не потеряли своей пронзительности.