— Отлично. Кстати, я уже перенёс свои банные принадлежности в твою ванную. Решил, что так логичнее.

— Спасибо. — Я прижимаюсь лбом к его лбу.

— Не за что благодарить, Эвелин. Именно здесь я и хочу быть.

Я думаю, я тоже хочу, чтобы он был здесь. Но буду ли я всегда чувствовать это?

Будем надеяться, что да.

— Боже, как же я хочу её увидеть, — говорю я, глядя в окно со стороны пассажира. По обе стороны дороги, ведущей к ранчо Гибсонов, тянутся зелёные поля. Ещё один тёплый, влажный июльский день, ярко-синее небо почти без облаков. Это тот самый город, в котором я живу уже девять лет, но сегодня он кажется каким-то другим.

— Я тоже, милая, — Уокер подносит мою руку к губам и нежно целует её. С тех пор как мы сели в грузовик, он ни разу не отпускал мою ладонь, и сейчас я этому только рада.

Что-то между нами изменилось, словно невидимая граница исчезла. После того как мисс Браун ушла из дома, мы с Уокером вместе приняли душ и быстро оделись, чтобы забрать Кайденс. Хотя он всё-таки сдержал обещание вылизать меня перед выходом.

За последние сутки произошло столько изменений, но я благодарна за то, что скоро смогу обнять свою малышку. Мне это нужно, чтобы снова обрести равновесие.

— Надеюсь, она хорошо спала у них.

— Даже если нет, мама была только рада детским обнимашкам.

— А мне их очень не хватало.

— Я ведь подарил тебе свои. Разве это было так плохо? — дразнит он с водительского места.

— Насколько я помню, объятий там было немного. Скорее секс, ласки, поцелуи и укусы.

— Ты жалуешься?

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть улыбку. — Абсолютно нет.

— Вот и отлично.

— Прошлая ночь была потрясающей, Уокер. Но я скучаю по своей девочке, — говорю я, чувствуя, как накатывают эмоции при мысли о том, что скоро смогу её обнять.

— Мы почти приехали, Эвелин. Обещаю — с ней всё в порядке.

Когда мы наконец подъезжаем к ранчо, я даже не дожидаюсь, пока Уокер выйдет из машины. Мои ноги сами несут меня по ступенькам на крыльцо, и я врываюсь в дом. — Привет?

— На кухне, — отвечает мама Уокера, и я бегу туда, чтобы найти её у плиты с малышкой на руках. С моей малышкой.

— Моя девочка, — шепчу я, подходя и забирая Кайденс из её рук, прижимая к груди. Она замирает у меня на руках, а я начинаю раскачивать её, сдерживая слёзы облегчения. Я вдыхаю её волшебный детский запах, надеясь, что он успокоит моё бешено колотящееся сердце — хотя оно уже замедляется, просто от того, что я держу её.

— Ты справилась, мамочка, — говорит мама Уокера, подходя и поглаживая меня по плечу.

— Мне кажется, я едва держалась, — отвечаю я.

— Ты писала всего лишь пять раз, — поддразнивает она.

— Прости. — Я действительно старалась не мешать, но не удержалась и написала ей на благотворительном вечере, пока всё не пошло наперекосяк.

— Не извиняйся. Первая ночь разлуки всегда тяжёлая. Надеюсь, ты смогла хоть чем-то отвлечься.

О, да… твоим сыном.

— Мы нашли, чем заняться, — вмешивается Уокер, подходя, хватает одну из её фирменных печенек, целует Кайденс в макушку.

Я сверлю его взглядом через голову малышки, но он только улыбается и продолжает жевать. — Как она спала?

— Проснулась всего один раз, — отвечает мама, перенося кастрюлю с плиты в раковину. — Думаю, я её немного напугала, когда взяла на руки — всё-таки я это не ты. Но мы покачались в кресле, она рассказала мне пару историй — и заснула минут через тридцать. — Она снова подходит, нежно проводит рукой по пушистым волосам Кайденс. — Теперь мы с ней друзья, да?

Кайденс улыбается ей, и у меня снова наворачиваются слёзы.

— Ладно, пойду на улицу. У меня сейчас урок, — говорит Уокер, целует меня в губы, затем берёт малышку на руки. — Но сначала мне нужно немного детской любви. Я тоже скучал по своей совушке. — Он подбрасывает её в воздух, и визг разносится по кухне. Мы с мамой Уокера наблюдаем за ними, и теперь, когда я знаю, что он по-настоящему хочет быть с нами, эти моменты приобретают совсем другой вес.

Он хочет быть с ней. И со мной. Навсегда.

Он осыпает её щеки поцелуями, потом передаёт мне. — Зайди потом ко мне, ладно, детка? — говорит он, целует меня в губы и выходит из дома, оставляя нас с его мамой наедине.

— Тебе помочь? — спрашиваю я, разворачиваясь. Нужно срочно чем-то занять руки — слишком уж много чувств.

— Думаю, ты уже сделала достаточно, Эвелин, — говорит она с тем особым взглядом, полным смысла.

— Что ты имеешь в виду?

Она ставит кастрюлю на плиту, потом поворачивается ко мне: — Ты вернула моему сыну свет в глазах.

— Что?

Она качает головой, смотрит на потолок, будто борется со слезами. Потом опускает взгляд — и пронзает им меня. — Когда я узнала, что вы поженились, я была в шоке. Обиделась. Расстроилась. Разозлилась. — Кладёт ладонь себе на грудь. — Мой мальчик женился, а меня там не было.

— Я знаю, — я делаю шаг к ней. — Прости. Всё произошло слишком внезапно…

Она поднимает руку, останавливая меня: — Я уже смирилась. Я не знаю, что было между вами, но мой сын явно был переполнен любовью, раз так поступил. Но как бы это ни произошло, я благодарна. Потому что этот мужчина, — она указывает в сторону двери, — снова тот мальчик, которого я растила. После смерти Джона я думала, он никогда не станет прежним. Я каждый день боюсь, что с ним случится то же самое. Эта работа может сломать любого. Он видел такие вещи, которые вообще не должен видеть человек. Единственное противоядие против всего зла и трагедии в мире — это любовь. Я в это верю.

Одинокая слеза скатывается по моей щеке.

— Вы с ним нужны друг другу. И я просто хочу, чтобы ты знала: неважно, как всё началось, мы с Рэнди всегда будем рядом. Хорошо?

Мой подбородок предательски дрожит, когда я внимаю её словам. Эта женщина так сильно любит своих детей, что это просто ошеломляет.

У меня никогда не было ничего подобного. Даже в детстве мои родители не уделяли мне времени и внимания. Я была чем-то вроде пункта в списке, разменной монеты — пешкой, которую можно будет использовать позже для своей выгоды.

Но мама Гиб просто проявила ко мне прощение и благодарность, сострадание и понимание, принятие — вещи, которых я считаю себя недостойной, но которые, тем не менее, не могу не ценить.

Она сокращает расстояние между нами и обнимает меня. — Теперь ты часть этой семьи, Эвелин. Ты и эта крошка. А мы своих не бросаем. Так что, если что-то понадобится — ты знаешь, где меня найти. — Когда она отстраняется, то улыбается малышке. — А эта кроха — просто сокровище. Ты прекрасно справляешься, мамочка. Воспитание детей — самое трудное, что тебе предстоит. Ты будешь сомневаться во всём, что делаешь, но обещаю — это того стоит. И, может быть, однажды они вырастут и станут хорошими людьми. А ведь, в конце концов, это всё, о чём можно мечтать.

— Спасибо, — шепчу я, протягивая руку и беря её ладонь в свою.

— В этой семье выбирают объятия, Эвелин, — говорит она, обвивая свободной рукой меня и мою дочь. — И Гибсоны умеют это делать лучше всех.

— Привет, сестрёнка, — Уайатт занимает место у ограды рядом со мной, поставив один ботинок на нижнюю перекладину, пока воздух наполняется звонким смехом детей. После разговора с моей свекровью — что до сих пор звучит нереально — я надела шляпу на Кайденс и вышла подышать свежим воздухом, пока Уокер обучает детей основам верховой езды.

Но далеко мы не ушли — стоило мне увидеть, как он говорит с детьми, как ведёт лошадей с такой смесью уверенности и заботы, — и я застыла на месте, не в силах отвести взгляд.

— Привет, — выдыхаю я со смешком. — А Келси здесь?

Я оглядываюсь за его спиной, ища её взглядом.

— Нет. У неё сегодня утром была фотосессия. Удивлён, что ты об этом не знала.

Келси написала мне несколько сообщений после того, как мы с Уокером ушли с благотворительного вечера, но последнее, о чём я думала за эти двадцать четыре часа — это отвечать на сообщения. Я была слишком занята сносным сексом, улыбками ради соцработника, который решает, останется ли мой ребёнок со мной, и внутренним срывом после разговора с мамой Уокера.