— У вас у обоих татуировки ради Келси и Эвелин? — спрашивает Форрест, переводя взгляд между нами.

— Ага. — Я поднимаю футболку и показываю луну с совёнком у себя на груди.

— А я свою набил ещё до того, как мы с Келси начали встречаться, — говорит Уайатт, приподнимая рубашку и показывая камеру на ребрах.

— Да чтоб вас… — Форрест проводит рукой по лицу и начинает расстёгивать джинсы.

— Э-э… что ты делаешь? — я отхожу от него, подумав, что брат совсем поехал, пока он не натягивает вверх край своих боксёров, обнажая часть бедра. Там — татуировка девушки на лошади, несущейся вперёд, волосы развеваются по ветру.

— Мать твою, — наклоняюсь ближе. — Ты набил это ради Шоны, да?

— В колледже, — отвечает он, натягивая бельё и джинсы обратно. — Она всегда была для меня той самой.

— Мы знаем, — хором говорим мы с Уайаттом.

— А теперь вопрос: ты дашь ей уйти, Форрест? — подталкивает его Уайатт, пнув по заднице.

— Всю жизнь потом жалеть будешь, если не попробуешь сказать ей, что чувствуешь и всегда чувствовал, — добавляю я.

Старший брат смотрит в землю так долго, что я уж подумал — он задремал сидя. Но тут он резко вскидывает голову, угрюмость слетает с лица, и вместо безысходности в его глазах появляется решимость.

Он вскакивает, даже не потрудившись стряхнуть с себя грязь, и уходит.

Я поспешно поднимаюсь, бегом догоняя его вместе с Уайаттом.

— Форрест? — Он молчит, тогда я зову громче: — Форрест!

Он оборачивается, и мы останавливаемся. Его взгляд бегает между нами, прежде чем он наконец говорит:

— У меня, парни, свадьба, которую надо остановить. Пожелайте мне удачи.

Мы с Уайаттом просто стоим, смотрим ему вслед, потом переглядываемся и хлопаем друг друга по рукам.

— Вот чёрт, да! Давай, братан! — кричу я ему вслед.

Пришло время, чтобы и наш брат получил свой счастливый конец. Я только надеюсь, что всё получится. Ради всех нас. 

Эвелин

— Так, сколько хвостиков ты хочешь сегодня? Один или два? — Уокер показывает Кайденс нужное количество пальцев в зеркале.

Наша дочь сидит на столешнице в ванной, пока он продолжает расчёсывать её волосы, и хотя это далеко не первый раз, когда он заплетает её, каждый раз меня едва не пробивает на слёзы.

— Два! — радостно выкрикивает она, показывая два пальца.

Уокер кивает: — Два, значит два.

Я сильнее прижимаюсь к дверному косяку, наблюдая за ними, а сердце вот-вот разорвётся от счастья. Прошедший год был настоящей бурей эмоций, пока я училась принимать, что теперь вот так выглядит моя жизнь. Но даже сейчас бывают моменты, когда мне кажется, что я всё ещё сплю.

У меня есть муж, который любит меня, боготворит, обладает терпением святого и, что самое важное, обожает мою маленькую девочку, как родную. В наших сердцах мы всегда будем знать, что Джон — её отец. Но здесь, на земле, её папа — Уокер. И он воспринимает эту роль более чем серьёзно.

Его преданность порой меня ошеломляет — наверное, потому, что я до сих пор не могу поверить в реальность этой любви. Я никогда раньше не знала, что такое быть так любимой. Но, Господи, как же он заставляет меня влюбляться в него снова и снова почти каждый день.

— Не больно? — спрашивает он Кайденс, закрепляя резинку на первом хвостике слева.

— Нет! — радостно кричит она. Сейчас у неё только один режим громкости — громко и восторженно.

— Отлично. Ещё один остался.

— Папа, мне нравится, когда ты мне делаешь хвостики, — лепечет она, всё ещё путая звуки. Но для восемнадцатимесячной малышки она говорит очень даже хорошо.

— А я обожаю их тебе делать, совёнок. — Он целует её в макушку, заканчивая второй хвостик. — Всё готово.

— Ура! Теперь к бабушке? — она поворачивается к нему, вставая на столешнице.

Уокер тут же обхватывает её за бока: — Да, едем к бабушке.

— Ура! — Она бросается ему на шею, и тут он поворачивается ко мне, стоящей в дверях.

— Посмотри, какая у тебя красивая мама, совёнок, — говорит он, и хоть слова его нежные, в глазах загорается тот самый тёмный взгляд, от которого я уже знаю — меня ждёт бессонная ночь.

— Мама красивая! — подтверждает Кайденс.

Уокер усмехается. — Вот именно.

Я подхожу ближе. — Уже неплохо получается с хвостиками, милый.

— Я же говорил, что справлюсь. Меня мама не для того растила, чтобы я сдавался.

— О, я знаю. Я ведь уже успела прочувствовать твою упёртость на собственной шкуре, помнишь?

Он притягивает меня к себе, держа Кайденс на бедре. — Вот именно. Поэтому ты теперь моя жена.

— Мы уже год как женаты, — провожу рукой по его волосам. — Кто бы мог подумать?

Уокер усмехается. — О, Эвелин. С того момента, как ты стала моей, я бы ни за что тебя не отпустил, милая.

— К бабушке! — орёт Кайденс, прерывая наш момент.

— Едем, малышка. Я только сумку возьму — и в путь.

— К бабушке! К бабушке!

Собрав всё необходимое, мы втроём садимся в грузовик Уокера и едем на ранчо Гибсонов. Сегодня годовщина нашей свадьбы, и Элейн с Рэнди предложили забрать Кайденс на ночь — что уже стало привычным. Наша малышка обожает своих бабушку и дедушку, а мы с Уокером научились использовать это время наедине… Хотя сегодня мне нужно будет сказать ему кое-что важное.

Сознание, что у моей дочери есть такие бабушка и дедушка, помогает смириться с тем, что она никогда не узнает моих родителей. И честно говоря, вряд ли мы что-то теряем.

— Где моя булочка? — восклицает мама Гиб, едва мы входим в дом. Кайденс мчится к ней, и та ловит внучку в объятия. — Вот ты где!

— Бабушка! Папа мне хвостики сделал!

— Правда? И, судя по всему, очень даже хорошо получилось.

Кайденс кивает: — Ага! Он учится!

Мы с Уокером смеёмся, пока Элейн уносит малышку на кухню. — А сегодня мы с тобой печенье печь будем. Хочешь?

— Я люблю печенье!

— Я тоже. А теперь скажи маме с папой «пока».

Кайденс машет нам рукой: — Пока, мама! Пока, папа!

Уокер подбегает, целует её в щёку: — Пока, совёнок. Будь паинькой.

— Я — хорошая девочка!

— Знаю, малышка. — Он трётся носом о её носик и издаёт «у-у-у», как сова. Кайденс отвечает тем же. Каждый раз при виде этой сцены у меня наворачиваются слёзы — а сегодня особенно, благодаря моим гормонам.

Боже, не могу поверить, что снова беременна.

Но в этот раз всё по-другому.

После того, как я целую дочку в щёку, Уокер выводит меня к машине, помогает сесть и везёт нас в ресторан, который мы выбрали заранее. Но теперь стейк меня совсем не привлекает.

— Знаю, что мы договорились пойти в Longshore Steak House, но мне вдруг захотелось мексиканской еды.

Уокер бросает на меня взгляд. — Серьёзно? Ты уверена?

— Да. Что-то стейк больше не лезет.

Он смотрит подозрительно. — Ты же всегда хочешь стейк.

— Обычно — да. Но, видимо, малышу он не нравится. — От его резкого манёвра я хватаюсь за дверную ручку. — Чёрт, Уокер!

— Какого чёрта, Эвелин?! — Он резко поворачивает в сторону парковки, паркуется и оборачивается ко мне с широко раскрытыми глазами: — Вот так ты решила сказать мне, что беременна?!

Я улыбаюсь через весь салон. — Считай это расплатой за то, как ты предложил мне пожениться.

Он смеётся, берёт меня за руку. — Ты шутишь?

— Нет, Уокер. Я серьёзно. — Я склоняюсь ближе, вглядываясь в золотистые искорки в его карих глазах. — Ты снова станешь папой.

Он молчит, но то, что он говорит после, заставляет меня влюбиться в него ещё раз: — Я уже папа.

Поглаживая его лицо, я шепчу. — Знаю. Но теперь...

— Нет, Эвелин. Кайденс — моя. Просто теперь я буду отцом с самого начала. — Он прижимает лоб к моему. — Быстро всё как-то вышло, да?

— Ага. Похоже, твоим сперматозоидам понравилось наблюдать, как я снова толстею.

— Эвелин, ты самая сексуальная женщина в мире при любом весе. Поэтому я и не могу остановиться, детка. Вот ты и снова беременна.