— Только посмотрите на вас! — чуть ли не вскрикивает Эвелин, наткнувшись на фотографию меня и Джона, сделанную летом: мы в плавках у надувного бассейна, на вид нам тогда было лет по девять, если мне не изменяет память.

— Господи, какие же мы были дохляки, — пробормотал я скорее себе, но Эвелин всё равно услышала.

— Сейчас ты уже точно не такой, — её глаза озорно поблёскивают, намекая на всё то, что я с ней делаю, когда она обнажена — то, что требует и силы, и умения управлять её телом.

— Ты это знаешь, детка, — подмигиваю я и целую её макушку, а затем бросаю взгляд через комнату, где Маргарет фотографируется с Кайденс. Она без ума от этой малышки, и меня это не удивляет. Все, кто её встречает, очаровываются ею.

Чёрт, я и сам не устоял с первой минуты, как эти большие зелёные глаза посмотрели на меня.

Я переживал, что сегодняшний день будет неловким, трудным для всех. Но когда мама настояла, чтобы родители Джона пришли к нам на барбекю, чтобы провести этот день вместе всей семьёй, я понял, что она права. Ей важно, чтобы Эвелин почувствовала: у неё теперь есть семья — моя семья.

Мы так и не слышали ничего от её родителей, что меня не удивляет. И если они знают, что для них лучше, то будут соблюдать этот запрет на контакт и никогда больше её не побеспокоят.

Эвелин всё ещё в шоке от того, что я это организовал, но теперь, когда она это приняла, я вижу, как ей стало легче. И я горжусь тем, что смог снять с неё этот груз.

Эти недели были эмоциональными американскими горками с того момента, как мы решили остаться женатыми. Легко стало не сразу. Я заставил её говорить со мной, заставил понять, что она не может снова отталкивать меня подобным образом.

Я знаю, что ей за это стыдно, но мне всё равно было больно. Я боялся, что она и дальше будет пытаться решать проблемы так. Поэтому мы договорились, после множества разговоров, что наша любовь не исчезнет, если мы будем общаться. Она должна говорить мне, когда ей страшно, когда ей нужно пространство, и когда ей нужно, чтобы я напомнил ей — она не одна.

Я пообещал любить её несмотря ни на что. И я сдержу это обещание. Она моя. И это никогда не изменится.

Глядя на фотографии Джона, я напоминаю себе, что он смотрит на нас с небес, гордится тем, что мы смогли преодолеть всё вместе, и поддерживает мои отношения с Эвелин.

Не знаю, что было бы, выживи он в том пожаре. Но я не могу жить, терзаясь этими мыслями. Всё, что мне остаётся, — идти вперёд, защищать тех, кого я люблю, и принимать всё, что даёт жизнь — хорошее и плохое.

А сейчас так чертовски много хорошего, что сердце ломит от любви. Это совсем другая боль, не та, с которой я жил больше года, — и эту боль я принимаю с распростёртыми объятиями.

Форрест врывается в дом, с грохотом захлопнув за собой москитную дверь, пугая всех и вырывая меня из сентиментальных размышлений о прошедших трёх неделях.

— Чёрт побери, ты напугаешь Кайденс, — одёргиваю я его, наблюдая, как он носится по ковру, словно медведь, только что вылезший из берлоги. Губы Кайденс начинают дрожать, сдерживая желание расплакаться, но, к счастью, Маргарет успокаивает её, не давая разрыдаться.

— Прости, — бормочет он. Я смотрю, как мой брат, с хмурым лицом, растрёпанными волосами и недельной щетиной, не говоря ни слова, проходит мимо, открывает холодильник, берёт пиво и выходит через заднюю дверь в сторону амбара.

Я бросаю взгляд на Уайатта, и между нами происходит одна из тех безмолвных близнецовых бесед, в которых без слов понимаем: надо поговорить с ним, и срочно.

Наклонившись, я целую Эвелин в макушку: — Я сейчас вернусь, детка.

— Хорошо, — шепчет она, поднимая на меня глаза. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, Эв. До безумия. — Я легко касаюсь её губ и выхожу за Уайаттом следом. Мы направляемся к забору у загона для лошадей, где Форрест стоит, облокотившись на верхнюю перекладину, держа пиво обеими руками.

— Сейчас это либо закончится отлично, либо очень хреново, — бормочет Уайатт, когда мы приближаемся.

— Согласен, но я чертовски устал от его угрюмого характера. Он чем-то раздражен, и пора ему, блять, заговорить.

— Полностью согласен.

Как только мы подходим, становимся по обе стороны от него, отрезая путь к отступлению.

— Ну что, Ворчун Гибсон, — начинает Уайатт, называя его прозвищем, которое мы придумали после его возвращения из колледжа, когда он стал вечно мрачным.

— Отвали, Уайатт.

— Не получится, братишка. Хватит уже. — Уайатт скрещивает руки на груди, вставая напротив. — Что, чёрт возьми, с тобой происходит? После поездки в Вегас ты стал ещё большим засранцем, чем обычно. Ты пугаешь всех.

— Ты напугал моего ребёнка, — добавляю я. — Я не собираюсь делать вид, что это нормально.

Форрест рычит, допивает пиво и бросает бутылку в бак рядом с загоном. — Я вам ничего не должен рассказывать.

Я толкаю его, застигнув врасплох. Он налетает на грудь Уайатта, но тот был готов. Это только больше его злит. Спустя секунду Форрест толкает меня обратно, сбивая с равновесия.

Я замахиваюсь, он уворачивается и пытается ударить в ответ. Его кулак едва задевает мою щёку, и теперь я по-настоящему разозлён. Пригибаюсь, бросаюсь на него и валю в пыль.

— Мне что, стоять и смотреть на всё это? — спрашивает Уайатт, пока мы с Форрестом валяемся в земле.

Я оказываюсь сверху, прижав его к земле. Форрест тяжелее меня килограммов на тридцать, но по запаху перегара понятно — у него похмелье, и это даёт мне преимущество.

— Всё зависит от того, когда Форрест заговорит, — отвечаю я, удерживая его руки.

— Слезь с меня, Уокер!

— Только когда скажешь, что происходит!

— Шона завтра выходит замуж! — кричит он. Это последнее, что я ожидал услышать. Но теперь всё чертовски ясно — именно из-за этого он уже недели злой как чёрт.

— Значит, ты действительно виделся с ней в Вегасе? — уточняет Уайатт.

— Да. И это было... — Форрест закрывает глаза и тяжело выдыхает через нос. — Она всё ещё...

— ...любовь всей твоей жизни, — заканчиваю я за него.

Он только кивает, так и не открыв глаз.

— Что она сказала, когда вы встретились? — спрашиваю я.

Форрест глубоко вдыхает, наконец открывает глаза: — Она обняла меня, сказала, что рада видеть. Мы пообедали вместе. Клянусь, я снова почувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой, влюблённым по уши. — Он толкает меня, сбрасывая с себя, но я не сопротивляюсь. Вижу, как он сам себя изводит.

Я остаюсь сидеть в грязи, задница вся в пыли: — И что тогда?..

— Я попытался её поцеловать. Просто хотел ощутить её вкус ещё раз. Но она остановила меня. И именно в этот момент появился её жених. Кольца на пальце у неё не было — оно лежало в кармане.

— Чёрт, — бормочет Уайатт, глядя куда-то вдаль. — Значит, свадьба завтра?

— Да, — опускает голову Форрест. — Завтра она станет чьей-то женой...

— Только если ты не остановишь её, — перебиваю я.

Он резко поворачивает ко мне голову: — Что?

— Она ведь ещё не вышла за него, верно? Ты что, не смотрел ту серию Друзей, где Рэйчел врывается на свадьбу Росса? Кажется, её слова были: «Всё не кончено, пока кто-то не скажет "согласен"».

— Ты вообще о чём? — спрашивает он, делая вид, что не понял намёк.

— Он говорит: борись за неё. Не отпускай её, не признавшись, что всё ещё любишь, — разъясняет Уайатт.

— Я не могу этого сделать.

— Почему? — я снова толкаю его в плечо. На этот раз он просто сверлит меня взглядом. — Будь на твоём месте я и речь шла бы об Эвелин — я стоял бы перед ней на коленях, умолял бы вспомнить, как хорошо нам было вместе.

— А будь это Келси, я бы её имя себе на задницу набил и спустил бы штаны перед ней, чтобы показать, что теперь она навсегда на мне запечатлена.

Закатываю глаза и смеюсь: — Вот это звучит как отличная идея для меня, засранец.

— Ну, у нас обоих есть татуировки в честь наших девушек, так что… — пожимает плечами. — Суть ясна.