— Если хочешь, я могу стараться не мешать тебе, когда буду здесь.

— Нет, Уокер. Всё нормально. Я привыкну.

Кайденс визжит, напоминая нам о своём присутствии. Я наклоняюсь, поднимаю её на руки и усаживаю на колени, глядя в её большие зелёные глаза. — Не могу поверить, что ей почти полгода.

— Знаю. Келси на следующей неделе будет делать фотосессию.

— Тогда я буду там, — говорю я, целуя Кайденс в щёчку, при этом издавая смешной звук.

— О. Эм… тебе не обязательно…

Я встаю с дивана, поворачиваясь к Эвелин, которая наблюдает за мной из кухни: — Тебе не кажется странным, если на фотографиях твоей дочери не будет твоего мужа… то есть меня?

— Честно говоря, я об этом не думала.

— Тогда решили. Всё должно выглядеть правдоподобно для всех, кто смотрит со стороны, Эвелин. В том числе — для суда, если до этого дойдёт. И не смей спорить со мной по этому поводу.

Она откидывает голову назад, но уже почти улыбается: — Я и не собиралась…

— Ещё как собиралась. У тебя уже был заготовлен ответ, но не утруждайся. Кстати, мне ты тоже скоро понадобишься… как жена.

Она моргает несколько раз: — Хорошо. Где?

— На благотворительном вечере пожарной части.

Её глаза расширяются, она обнимает себя за талию: — Не знаю, хорошая ли это идея, Уокер.

— Все уже знают, Эвелин. Мы не можем вечно всё скрывать. Было бы подозрительно, если бы я явился туда без тебя.

Она нервно облизывает губы: — Ладно. Ты прав.

— Эти слова музыка для моих ушей.

Закатив глаза, она возвращается на кухню. — Не зазнавайся, Уокер. Это тебе не идёт.

Если бы ты знала, насколько я могу быть самоуверенным, женщина. И не дождусь момента показать тебе это.

— Голоден? — меняет тему Эвелин. — Я не особо умею готовить, обычно на скорую руку что-нибудь делаю для себя. Но…

— Я могу приготовить, — перебиваю её.

— Правда?

— Ага. В пожарной части я всё время готовлю.

Она наклоняет голову набок, упираясь руками в бока: — И как я раньше об этом не знала?

Я пожимаю плечами. — Наверное, у нас просто никогда не заходила об этом речь. А учился я у мамы, так что…

— О, тогда ты, наверное, шикарно готовишь, — дразнится она.

Я дую на костяшки пальцев: — Ну, не так уж плохо. — Всё ещё держа Кайденс, прохожу мимо Эвелин на кухню и открываю её холодильник. Еды там немного, но что-нибудь я соображу.

— Ну что ж, вперёд — если тебе не сложно.

Мой взгляд пробегает по овощам и остаткам курицы: — Ты любишь вок?

— Звучит отлично.

Я сажаю Кайденс в ее стульчик, достаю ингредиенты из холодильника и приступаю к делу. И так мы с Эвелин входим в нашу новую рутину как муж и жена.

Эвелин

— Боже мой! Этот кадр идеален! — восклицает Келси из-за объектива камеры, глядя на экран с предпросмотром снимка. — Можете немного расслабиться, пока я пролистаю кадры и сменю объектив. Потом перейдём на другую локацию.

Расслабиться? Как мне, чёрт возьми, расслабиться, если Уокер уже полчаса стоит рядом, обнимает меня за талию, смотрит на меня влюблённым взглядом и умиляется моей дочкой?

Моё сердце и моя вагина не выдержат этого.

Я выдыхаю и отступаю от него — мне нужно немного пространства, чтобы не загореться прямо на месте. Держа Кайденс на руках, я прохаживаюсь по полю на ранчо Гибсонов, наблюдая, как на горизонте начинает садиться солнце.

Эта неделя была… ну, приятной — не самое красивое слово, но оно лучше всего описывает мои ощущения. Мы с Уокером постепенно выработали рутину на те дни и ночи, когда он дома, привыкая к нашему новому положению. Мои шорты стали теснее от всех тех вкусных ужинов, что он нам готовит, а его помощь по вечерам снимает часть стресса с купанием и укладыванием. Дом стал чище и более организованным с его участием, и, как ни странно, я вышла замуж за мужчину, который любит стирать бельё. Как мне вообще так повезло — ума не приложу.

Но самое ужасное — мне нравится, что он живёт со мной. Мне есть с кем поговорить, с кем разделить однообразные моменты наших дней, кому рассказать, если в нашем маленьком городке происходит хоть что-то необычное.

За эту неделю наша дружба расцвела. Но вместе с ней расцвела и моя тяга к нему.

— Хочешь, я её подержу? — спрашивает Уокер, снова сокращая расстояние между нами, которое я только что намеренно создала.

— Если хочешь. — Я передаю ему малышку и подхожу к Келси. — Что дальше, подруга?

— Хочу сделать несколько кадров Кайденс под деревом, — объясняет она, указывая на огромный дуб, под которым она и Уайатт поженились. — А потом хочу несколько снимков только вас с Уокером.

— Что? Зачем? — Моё сердце тут же начинает биться сильнее.

Она ухмыляется: — Потому что на семейных фотосессиях обычно делают пару кадров только родителей.

Я прищуриваюсь. — Келси…

— Это пойдёт тебе на пользу. Поможет привыкнуть к ситуации. И у тебя будет фото-доказательство для суда, что вы семья. Помнишь, как это важно? — Она поднимает бровь.

Это предстоящее заседание по опеке с родителями Джона не даёт мне покоя всю неделю. В пятницу мне придётся сидеть напротив них и слушать, почему они считают, что я не должна воспитывать собственного ребёнка. Одна мысль об этом повышает мне давление. И не в том хорошем смысле, как когда рядом Уокер.

Нет. Это тоже не лучший пример.

— Пошли, — говорит Келси, ведя нас к дубу. Она раскладывает одеяло, чтобы усадить Кайденс. Сделать хорошие кадры оказывается непросто — малышка только начала ползать и теперь не хочет сидеть на месте, но Келси показывает мне несколько предварительных кадров с её улыбкой и глазами, и я снова влюбляюсь в свою дочку.

Я никогда не думала, что могу так сильно любить другого человека. Это та безусловная любовь, которой мне всегда не хватало от собственных родителей. Но, увы, некоторые люди так и не учатся любить кого-то сильнее, чем себя.

— Готовы ко мне? — к нам подходит Уайатт, спускаясь с небольшого холма, который отделяет дерево от главного дома.

— Привет, младший брат. Что ты тут делаешь? — спрашивает Уокер, протягивая руку. Меня всегда забавляет, как он называет Уайатта младшим братом, ведь они близнецы. Но, как мне рассказывали, Уокер родился на две минуты раньше — факт, который он не забывает напоминать при каждом удобном случае.

— Меня позвали понянчить ребёнка, — улыбается он, глядя на свою жену.

— Всё верно. Я, конечно, много чего умею, но одновременно держать ребёнка и фотографировать — сложновато, — шутит Келси.

— Ну ты вообще у нас много умеешь, — подмигивает ей Уайатт.

— Молодец, что держишься в рамках приличия при ребёнке, — подшучиваю я, передавая Кайденс Уайатту и отходя в сторону.

— Отлично. Теперь, Эвелин и Уокер, встаньте у ручья, — Келси показывает нам, куда стать. И вот мы вдвоём — я и мой муж — пытаемся изобразить влюблённую пару.

Хотя сейчас я определённо вожделею его, и с этим-то уже сложно справляться.

А вот любовь?.. Не уверена, что вообще когда-либо её найду.

Келси ставит нас в разные позы: пройтись туда-сюда, пританцовывать для естественных кадров.

— Кто тебя учил танцевать? — спрашиваю я, когда Уокер раскручивает меня к себе в грудь, а потом снова отводит.

— Мама. Она настояла, чтобы все трое умели вести женщину на танцполе — как папа всегда водил её.

Внутри меня вспыхивает волна чувств. У Уокера была совсем другая семья. Мне радостно за него, что у него был такой пример любви… и немного грустно за себя.

У него был потрясающий образец для подражания. Это ещё одно большое отличие между нами.

Келси останавливает нас, кивает, глядя на экран камеры, и прочищает горло: — Отлично. Теперь, Эвелин, встань лицом к Уокеру и посмотри ему в глаза.

— Что?

— Смотри мне в глаза, жена, — поддразнивает Уокер, приподнимая два пальца к моему подбородку и разворачивая моё лицо к себе. Наши взгляды встречаются, и вдруг становится трудно дышать.