Не думаю, что когда-либо прежде чувствовала себя настолько защищённой.

— Я потеряла сына, — сквозь слёзы шепчет мать Джона. — Я даже не знала, что у него будет ребёнок, пока не осталась неделя до его смерти.

Меня моментально начинает тошнить. Значит, Джон скрывал мою беременность и Кайденс от родителей. Они, наверное, испытали шок, когда увидели меня на похоронах. Возможно, именно поэтому они сейчас борются за опеку — как следствие всей этой неожиданной правды.

— Они не были женаты, — продолжает миссис Шмидт. — Ребёнок рождён вне брака, и теперь она растёт…

— …с двумя любящими взрослыми, — заканчивает за неё Уокер. Мой пульс настолько учащён, что крылья колибри кажутся медленными.

— Да, аргумент о том, что мисс Самнер является матерью-одиночкой, больше не актуален, — заключает мистер Салливан, пересекая словесную перепалку между Уокером и матерью Джона.

— Но что насчёт прошлого мисс Самнер на предыдущем месте работы? — вмешивается адвокат Шмидтов.

— Миссис Гибсон, — вновь поправляет его Уокер. И то, как он каждый раз напоминает о нашем браке, разливает тепло где-то глубоко внизу живота.

— Это бывшее место работы, верно? — подхватывает Чейз, игнорируя поправку. — Тогда какое это имеет отношение к делу? Миссис Гибсон уже девять лет работает на себя. — Он бросает взгляд на Уокера, который прямо сияет при упоминании моей новой фамилии — хотя, по сути, я её ещё не меняла. Какой в этом смысл, если всё это временно?

Мать Джона снова прячет лицо в ладонях. Я слышу, как Уокер скрипит зубами рядом.

— Хорошо, — говорит мистер Салливан. — Очевидно, здесь есть вопросы, которые требуют дальнейшего изучения. — Он поворачивается ко мне и Уокеру: — Не буду скрывать, сроки вашей свадьбы вызывают сомнения. И хотя аргументы мистера и миссис Шмидт слабы, у них всё же есть некоторые права как у биологических родственников ребёнка. — Он пролистывает документы. — Так как их сын был биологическим отцом, его родительские права прекратились после смерти. Однако как бабушка и дедушка, они вправе подавать прошение об опеке или о праве на свидания.

— Запрашивать встречи — это одно. Но полную опеку? Я не понимаю, почему вы не могли просто поговорить со мной напрямую, вместо того чтобы идти этим путём, — наконец говорю я, глядя через стол на людей, с которыми у моего ребёнка кровная связь. — Вы могли обратиться ко мне, и мы бы обсудили всё по-человечески, без юристов.

Поскольку мои родители не участвуют в нашей жизни и, если на то моя воля, никогда не будут участвовать, мне бы хотелось, чтобы у моей дочери была связь с родителями Джона. Но тот факт, что они требуют полной опеки, заставляет меня задуматься о чистоте их намерений. Смогут ли они удовлетвориться ролью бабушки и дедушки? Или снова попытаются оспорить опеку, если им вдруг не понравится какое-то моё решение как матери? Могут ли они вообще подать новый иск после этого?

— Эвелин, — строго произносит мистер Салливан. Он глубоко вздыхает и складывает руки перед собой. — Послушайте. Сейчас в этой комнате слишком много эмоций, поэтому я прошу всех внимательно меня выслушать и больше не перебивать.

Мы все опускаем головы, принимая выговор.

— Я не судья, но вижу, каким может быть лучшее решение. У обеих сторон есть сорок пять дней, чтобы прийти к соглашению по поводу опеки. Если этого не произойдёт, дело будет передано в суд. Я бы хотел избежать вмешательства судьи, поэтому предлагаю следующее: мы встречаемся снова через сорок пять дней, когда страсти немного улягутся и удастся собрать дополнительные доказательства. Во-первых, чтобы подтвердить, что ребёнок воспитывается в стабильной обстановке, социальный работник будет посещать дом мистера и миссис Гибсон в случайные дни в течение этого срока. Если работник сочтёт, что обстановка нестабильна, или обнаружит признаки пренебрежения обязанностями или что-то в этом роде, он зафиксирует это как доказательство. Во-вторых, мистер и миссис Шмидт обязаны посещать занятия у психолога по работе с горем — одно занятие в неделю до следующей встречи. Также требуется собрать более детальные доказательства, подтверждающие их доводы о том, что миссис Гибсон якобы не подходит для роли матери. И в-третьих, обе стороны должны составить график встреч, удобный для обеих сторон, чтобы к следующей встрече у нас был план, по которому можно будет работать, надеясь, что этого хватит для вынесения простого решения о порядке посещений. Обе стороны согласны с такими условиями?

Чейз оборачивается ко мне, приподнимая бровь.

— Да. Я справлюсь, — отвечаю я, хотя внутри всё протестует.

— Да, — кивает миссис Шмидт.

— Отлично, — говорит мистер Салливан, вставая со стула. — Я свяжусь с обоими адвокатами, чтобы назначить дату следующей встречи и передать им копии соглашения.

Мы наблюдаем, как он уходит вместе со Шмидтами, после чего Чейз поворачивается к нам с Уокером:

— В целом всё прошло неплохо.

— Ты издеваешься? Не могу поверить, что он вообще согласился рассматривать это дело дальше, — говорит Уокер, беря Кайденс у меня из рук и прижимая к груди, целуя её в висок.

Это зрелище заставляет меня таять внутри, но потом я снова вспоминаю о том, что произошло:

— А теперь мне ещё нужно будет ждать, когда какой-то человек внезапно появится в моем доме для инспекции? Ты представляешь, как выглядит мой дом в обычный день с шестимесячным ребёнком?

— На самом деле это хороший знак, — пытается нас успокоить Чейз. — Он увидел горе на лице матери Джона.

— Маргарет, — поправляет его Уокер, на лице которого — боль. Ему тяжело видеть, как люди, которых он знал много лет, ведут себя так. И я вновь вспоминаю, что ему это даётся нелегко.

Чейз кивает:

— Как бы её ни звали, она явно скорбит по сыну и пытается таким образом удержать хоть какую-то связь с ним. Их шансы выиграть дело в суде минимальны, Эвелин. Всё обернётся в твою пользу. Сейчас нужно просто набраться терпения и следовать правилам.

Уокер подходит ближе ко мне:

— Всего сорок пять дней, Эв. Справишься?

Нет. Нет, я не думаю, что справлюсь — особенно когда глядя на него и Кайденс вместе, я начинаю сомневаться, не может ли всё это стать чем-то большим, чем договорённость.

Но я быстро отгоняю эти мысли.

— Справлюсь. Хотя не считаю, что вообще должна была через это проходить. Но могло быть и хуже.

Чейз кивает, улыбаясь:

— Вот так-то лучше. Я сообщу вам о дате следующей встречи. А сейчас извините — мне нужно в суд на другое дело.

Чейз уходит, и комната вдруг кажется тесной, как клетка — в ней остались только я, Уокер и моя дочь.

— Всё будет хорошо, — успокаивает меня Уокер.

— Ты злился сильнее меня.

— Злюсь. Но стараюсь быть для тебя опорой, сохранять спокойствие ради тебя, вместо того чтобы пробить кулаком стену, как мне на самом деле хочется. — Он подмигивает и сокращает между нами расстояние. Я поднимаю глаза к нему, как несколько дней назад во время фотосессии — его взгляд будто разгадывает меня как сложную головоломку. И на мгновение я снова ловлю себя на том, что хочу, чтобы он меня поцеловал — как будто его поцелуй смог бы дать мне то утешение, в котором я сейчас так остро нуждаюсь.

Но поцелуи путают мысли. А сейчас мне совсем нельзя терять голову. У нас есть сроки, есть конец, и если я хочу, чтобы всё это осталось лишь короткой главой прошлого, я должна держать свой разум ясным, особенно когда дело касается этого мужчины.

— Спасибо, — шепчу я, ловя его взгляд.

— Всегда пожалуйста. — Он проводит двумя пальцами под моим подбородком, поднимая моё лицо, чтобы наши глаза встретились. — И чтобы ты понимала, Эвелин, — продолжает он, переводя взгляд на мои губы и снова вверх, — теперь наша фамилия — Гибсон. И тебе пора, чёрт побери, начать её использовать.

Уокер