Бедолага Константин сравнился по степени белизны со своим белоснежным пиджаком. Зато именинник побагровел, только сказать ничего не смог — ноги не держали, руки дрожали, и язык отнялся.

— О, а вот и дядя Степан, еще один дедушкин друг. Они не компаньоны, но дядя Степан является одним из трех главных советников нашего лидера, Серафима Орхина. Дядюшка Степан очень обязан дедуле за одну услугу. Его сын в юности не очень-то следовал букве закона, и однажды, напившись, сел за руль и сбил на пешеходном переходе женщину с ребенком. Дедуля, старый друг одного из людских генералов, потянул за нужные ниточки и дело закрыли. Вот только компроматик остался: показания свидетелей, рапорты милиции и, конечно, доклад дежурного инквизитора, который вдруг чудесным образом стал главой безопасности «Инвестстрой» — для тех, кто не знает, это дедушкина компания, которую он по случаю отобрал у еще одного, теперь уже бывшего друга. Николай Сергеевич, может, и вы подниметесь, пусть гости на вас полюбуются.

Николай Сергеевич, сидящий за соседним столиком, подниматься не хотел, но какая-то неведомая сила его словно вытолкала на всеобщее обозрение. И прожектор так вовремя осветил всю его внушительную фигуру.

— Для тех, кто не знает, Николай Сергеевич возглавляет в Совете весьма важный отдел взаимодействия с Европейским Советом, и тоже очень дружит с моим замечательным дедулей. А как дедуля переживал, когда сына Николая Сергеевича внезапно арестовали по тяжкому обвинению в сотрудничестве с запрещенной у нас организацией «Темная кровь». И именно сердобольный Герман Олдрич посоветовал другу отречься от родного сына, чтобы смыть с рода столь ужасное пятно позора. Только друг не сказал, что именно он скомпрометировал вашего сына, именно он написал донос в Инквизицию и скрыл доказательства того, что парень был ни в чем не виноват, а вы ему не поверили. И как же вы были благодарны другу за сочувствие и столь своевременный совет. А ваш сын… вы знаете, что случилось с ним? Конечно, знаете. А Олег Кириллович, думаете, ваша дочь сама додумалась сбежать из дома, прихватив вашу семейную реликвию? А вы, Семен Аркадьевич, думаете, вам по случайности пришлось откупаться от шантажистов и переписать на подставное лицо треть своего состояния, а вы, Василий Платонович, вы…

— ЗАМОЛЧИ!!! — взвыл Герман Олдрич, с остервенением глядя на внучку.

— Как скажешь дедушка, только еще кое о чем напомню: как ты, лжец и подонок, выдал родную дочь против ее воли за такого же подонка, как ты, а потом обвинил ее в том, что она опозорила тебя, родив дитя с темной кровью. Да, дедушка, я — темная, более того, я часть темной триады, и теперь она моя семья. Я отрекаюсь от имени Олдрич, отрекаюсь от тебя и твоего наследия, и да, Эдуард, милый, ты слизняк, и я никогда не выйду за тебя замуж. А теперь, дорогие гости, выпьем за именинника и пожелаем ему крепкого здоровья и долгой жизни, остаток которой, очень надеюсь, он проведет в застенках Инквизиции. И кстати, я сделала копии со всех твоих компроматов, и завтра они все окажутся на столе у главы особого отдела.

Это был разгром, Лиля своего деда просто размазала по стенке, да еще потопталась на останках.

— Думаю, нам пора, — выразила Роза мысли всех присутствующих, не замешанных в интригах Германа Олдрича. После чего гости загремели стульями и потянулись к выходу.

— Да, господин Олдрич, спасибо за приглашение, было очень интересно, — проговорил Джулиан и поднялся. — И кстати, не советую вам тратить время на бессмысленную месть. Ваша внучка упомянула, что она теперь входит в темную триаду, так вот, моя жена является второй ее гранью, и если вы ее побеспокоите хоть как-то, я предоставлю заботу о вашей судьбе тем милым людям, жизни которых вы сломали. Я ясно выразился?

—Предельно, — заметно сглотнув, ответил не — не Герман — тот только и мог, что как рыба открывать и закрывать рот, — отец Эдуарда еще не потерял дар речи, а я…

Я ощущала такую непередаваемую гордость за то, что у меня есть такой защитник, который в отличие от нас предвидел все возможные последствия, и то, как он говорил, с какой властностью в голосе, и как сказал слово «жена»…

Впервые за много лет я почувствовала себя важной и защищенной. Когда-то я была самой важной для бабушки, но ее не стало, и я осталась одна — сорванным листом, который холодный ветер бросал из стороны в сторону, и вот появился Джулиан, а я тот самый истерзанный лист, упала на его ладонь. И вместо того, чтобы смять этот лист и бросить на землю, он полюбил его. Кажется, только сейчас я осознала со всей отчетливостью, что Джулиан Ёзер, самый невозможный и привлекательный демон из всех — меня любит, любит по-настоящему, как мужчина может любить единственную для него женщину. До этого я ведь не верила, не принимала до конца, что это возможно, что такой наделенный красотой, силой и властью мужчина может меня любить, а теперь осознала. И сдерживающий блок внутри меня заметно пошатнулся. Не исчез окончательно, но уменьшился в разы.

— У тебя сейчас такой взгляд… — он подошел ко мне и помог подняться, а я и правда не могла отвести от него глаз.

— Какой?

— Удивленный, загадочный… не знаю.

— Просто я вдруг поняла, что ты и правда меня любишь.

— А ты сомневалась?

— Да. Не думала, что это реально. Ты как сон.

— Хороший или плохой?

— Пока не разобралась, — честно ответила я. — А он… точно не будет мстить Лиле?

— Не будет. У него других забот будет предостаточно. Не удивлюсь, если скоро в семье Олдрич будет новый глава.

После всего пережитого мы дружной компанией отправились снимать стресс — я, Роза, Лиля в своем сногсшибательном наряде, и наши демоны. Мы пили, танцевали, много смеялись и говорили, говорили, говорили. В середине вечера Роза и Адриан куда-то смылись, Лиля отправилась звонить своему Ивану и признаваться в любви, а я… улыбалась. Сидела за столиком рядом с Джулианом и просто улыбалась. Уже очень давно мне не было так хорошо.

— Блин, Роза так и не сказала, зачем она подходила к сцене, — запоздало вспомнила я.

— Я могу сказать, — ответил Джулиан. Он тоже был такой спокойный, довольный, я бы даже сказала — счастливый. Мы не касались друг друга, просто были рядом, но сейчас этого и не требовалось. — Она подходила к журналистам, чтобы те засняли во всех подробностях предстоящее зрелище.

— Это… жестоко.

— Осуждаешь?

— Нет, — фыркнула я. — Он и не такое заслужил.

— Теперь паук повержен.

— Да, остались еще три.

— Три?

— Ну, один совсем не паук, а скорее бешеная, бездушная гиена, вторая — попавшая в сети птаха. Надеюсь, мне удастся ее освободить.

— А под гиеной ты подразумеваешь…?

— Это не моя тайна, и Роза меня убьет, если узнает, что я вообще с тобой об этом говорила.

Я так расслабилась, что не сразу заметила, что расслабленность Джулиана растворилась без следа. Все-таки, я слишком плохо еще его знала, чтобы понять причину неожиданной перемены.

— А птаха, как я понимаю — твоя тетя?

Вообще-то, я имела в виду Зою, но разубеждать Джулиана не стала. Ведь вряд ли ему понравится, то, что я на полном серьезе собираюсь рискнуть жизнью, и, к сожалению, не только своей.

— Да, птаха — это моя тетя. Она и проклятие той деревни, про которое я тебе рассказывала, помнишь?

— Хочешь его снять?

— Я должна его снять.

— Думаешь, те люди его не заслужили?

— Я не думаю о них, и, если честно, мне их судьба совершенно безразлична. Но я знаю, какой страшный грех взяла на себя моя тетя. И если мне удастся ей помочь, хоть как-то, то я сделаю все.

— А третий паук?

— Что?

— Ты сказала три. Кто третий?

Этого вопроса я и боялась. Хотя… Как там говорят? Лучшая защита — нападение? Что ж, посмотрим.

— Ты. Ты третий паук.

— Я? — искренне изумился он, и даже, кажется, немного обиделся.

— Ну, конечно, паук. А кто еще? Заманил меня в свои сети, опутал так, что и не вырвешься, и еще возмущаешься, что пауком назвала.