— И вроде не Дмитриевна, — поддакнула Роза.

— Да, — брезгливо отозвалась светлая. — Но мою маму все же выдали за него.

Видение изменилось: тот же кабинет, то же кресло, почти та же картина рыдающей мамы Лили и строго сурового, еще больше поседевшего Германа Олжрича.

— Хватит рыдать, глупая девчонка. Ты не смогла удержать мужа, заинтересовать его своими прелестями, а теперь приходишь домой и просишь вернуться обратно? Твой дом там, Елизавета, рядом с твоим мужем!

— Он негодяй и двоеженец. Все знают о его любовнице — польке, с которой он живет, никого не стесняясь. Все смеются надо мной!

— Конечно, если жена безразлична и безучастна, никакой нормальный мужчина этого не выдержит. И я не хочу ничего об этом слышать! Сегодня же ты возвращаешься к супругу, и это не обсуждается! И я жду внука. Это все, на что ты годишься!

И снова нас перенесло на время вперед, и снова мы были в том же кабинете. Злой Лилин дед опять жестко смотрел на бледную, заметно подурневшую дочь. Он не кричал, но от его холодного равнодушного голоса хотелось выть и лезть на стену даже мне, а еще лучше было бы вмазать этому непробиваемому айсбергу между глаз. Глядишь, потеплел бы.

— Я разочарован тобой, Елизавета. Почему ты раньше мне не рассказала, что творится в семье этих негодяев?

— Я говорила, — прошептала девушка.

— Какой позор! И мы — те, на кого никогда не падала тень дурных сплетен, оказались из-за тебя втянуты в этот ужасный скандал. Я не могу поверить в это. Ты опозорила нашу семью, ты понесла от этого подонка. Кого ты родишь? Ублюдка с грязной, испорченной темнотой кровью? Ты ни на что не годна, глупая, слабая, никчемная девчонка. Я никогда не приму ублюдка этих Савинских, ты сегодня же избавишься от него.

— Вот мразь! — плюнула я. — И это твой дед?

Лиля мне не ответила, она была бледна, как полотно, и точно так же, как недавно Маргарита, сжимала кулаки, сгорая от ярости.

— Он же сам заставил бедняжку выйти за этого Савинского, сам настаивал, чтобы она родила ему ребенка, а теперь что? Кстати, а что они сделали такого?

— Мой отец сбежал в Европу со своей танцовщицей-полячкой, а чтобы его выпустили за границу, выдал все секреты своего пресветлого семейства инквизиторам.

— Какие секреты? — спросила Роза.

— О том, как они подкупали чиновников и собирали компроматы на близких членов Совета, чтобы те принимали выгодные для них законы.

— Не хило, — присвистнула темная.

— А что случилось с твоей мамой?

Лиля заметно помрачнела. И не просто помрачнела, а словно посерела вся. Думала, ответа не дождемся, но через несколько секунд подруга все же заговорила:

— Я всегда верила, что моя мать слабая, безвольная, глупая и недалекая дура, опозорившая наш род связью с темным. Я верила всему, что внушали дед и другие. Верила, что она бросила меня, сбежав в какую-то глухую деревню под Шуей, оставив совсем одну. Он говорил, что она не вынесла позора, который навлекла на нашу семью, и он ее отпустил, пожалел бедняжку.

— Или, скорее, сам ее туда сослал, — фыркнула Роза.

— Она писала мне, а я… рвала ее письма, не отвечала на звонки, выбрасывала подарки в угоду ему, все в угоду ему. Я так злилась на нее, хотела искупить вину, так хотела быть идеальной для него, для них всех, и даже представить не могла, как все было на самом деле. Я… — она не плакала, но по ее лицу, решительному и переполненному сожалением, текли слезы. — Я позволяла им… оскорблять ее, я была не лучше их. Они просто использовали ее, разрушили жизнь и заставили меня верить, что она сама во всем виновата. Годами они внушали мне, что это из-за нее я должна стыдиться и ненавидеть свою темную сторону, что я отравлена ядом тьмы, и мне приходилось доказывать им всем каждый день, каждую минуту, что я их достойна. Я не понимала, что это не я их недостойна, а они не стоят ни единой слезинки моей матери.

Мы с Розой не знали, что сказать, да и какие слова смогут утешить того, кто всю жизнь так сильно заблуждался? Поэтому я почти обрадовалась, когда нас снова перенесло. На этот раз в прошлое Розы.

Она лежала на кровати и с улыбкой смотрела на стоящую посреди небольшой комнаты девушку, которая крутилась перед зеркалом, любуясь чудесным, ярко-желтым платьем до колен, похожим на те, что носили девушки-стиляги в шестидесятых годах: с пышной юбкой, открытыми плечами и черным лаковым поясом.

— Ну, как? — спросила девушка в платье.

— Тебе очень идет, — с легкой завистью в голосе ответила совсем молодая, даже юная Роза. Тогда она носила длинную русую косу и пышную челку, чуть мешающую глазам.

— Ты думаешь, Вадиму понравится?

— Я в этом просто уверена. Надя, а когда он придет? Мне уже не терпится с ним познакомиться.

— Не придет, а приедет на машине. Роз, а может, ты с нами пойдешь? Там будет весело. Вадим так расхваливал этот клуб. Обещал, что там я испытаю настоящее блаженство.

— Неужели он собирается в этом клубе лишить тебя невинности? — рассмеялась Роза, а Надя порозовела и спрятала глаза.

— Я не думала об этом. Не знаю, я почему-то немного боюсь.

— Надя, вы встречаетесь уже три месяца, а парни не любят столько ждать.

— Я знаю, просто…

— Я была идиоткой, — вдруг резко сказала другая — наша Роза.

— И этот Вадим был не твоим? — спросила Лиля.

— Нет, он встречался с Надей, — еще резче ответила она.

— А ты встала между ними?

— Да. Как только Надя меня ему представила, я больше не могла отвести глаз. Тем более что он все про меня понял.

Одно видение ушло, сменившись другим.

Та же комната, и на одной из постелей двое — Роза и тот инкуб, что разрушил ее жизнь. Они даже не ожидали, что Надя придет раньше времени, что увидит их на своей собственной кровати. Обе Розы: и наша, и та, одновременно вздрогнули, увидев лицо девушки — потрясенное, полное непонимания, неприятия и обиды.

— Она убежала, и больше я ее не видела. Вадим предложил переехать к нему.

— Ты не знаешь, как сложилась ее жизнь?

— Нет, — покачала головой Роза, все еще глядя на то, как обнаженный инкуб заставляет заплаканную девушку забыть о предательстве самой близкой подруги.

Образ начал таять, заменяясь другим.

Та же комната и Надя, но другая — счастливая, светящаяся и собирающая вещи. А рядом веснушчатый парень, смотрящий на нее с обожанием, помогающий складывать платья и рубашки.

— Я буду скучать, — вздохнула она, окинув взглядом уже совсем пустую, нежилую комнату.

— По этой жуткой конуре?

— Нет, по человеку, что жил здесь. Я так и не сказала ей спасибо, ведь если бы не она — я никогда бы не встретила тебя.

Парень улыбнулся в ответ на улыбку девушки и, не удержавшись, бросился ее целовать, а она смеялась, пыталась его оттолкнуть, но в итоге сдалась. Да и как не сдаться, когда на тебя смотрят с таким обожанием и готовностью всю жизнь носить на руках? Думаю, я впервые видела настоящую любовь именно такой, какой она и должна быть — когда две родственных души идеально подходят друг другу.

А наша Роза плакала, но не от боли или чего-то еще. Нет, она плакала от облегчения, от какого-то своего, только ей ведомого счастья. И мы понимали причину этих слез. Эта история предательства мучила ее, не давая боли отпустить и смириться.

«Спасибо тебе, богиня Тьма, кем бы ты не была, за то, что показала ей это, нам всем показала», — мысленно поблагодарила я, ожидая, что вот-вот наше путешествие закончится, и мы снова вернемся в настоящее. Но нет — у провидения на этот счет были иные планы. Счастье двоих медленно истаяло, видение снова совершило головокружительный кульбит, и мы оказались дома.

Ну, не совсем дома — в моем подъезде, только двумя этажами выше. Там, на лестничной площадке у большой коричневой двери стояла заплаканная девушка, не решающаяся нажать на дверной звонок. Но самое страшное — я узнала и ее, и дверь, у которой она стояла…

— Это кто? — с недоумением спросила Роза.