Квартира встретила тишиной и запахом еще тёплого привезённого хлеба из пакета. Свет в прихожей был тусклым, словно квартира не хотела вмешиваться в происходящее. Инна молча разулась, не глядя по сторонам, и сразу прошла в спальню. По пути шарф лег на стул, свитер — на спинку кресла, а затем она села на край кровати, уронив плечи, как будто вся тяжесть дня вжалась в них, как в подушку.

И моднявый стеклянный чайник на кухне не спешил закипать. Вода подрагивала внутри прозрачной колбы, словно и она чувствовала, что вечером ничего обычного не будет. Через несколько минут всё-таки пришлось идти в спальню. Там тишина не была пустой, она была наполненной, натянутой, как леска перед разрывом. Инна повернула голову к стене, но взгляд блуждал, будто искал в ней хоть какую-то опору.

— Почему ты мне ничего не говоришь? Почему опять всё один? — голос прозвучал не громко, но меня как будто ударили в грудь.

Подходить ближе сейчас не было смысла. Проем двери казался границей. Остановившись у стены, пришлось сделать паузу. Ответ требовал уверенности, а не пустых слов.

— Потому что если рассказать всё, то ты уже не сможешь выйти утром спокойно за даже хлебом к пану Вотрубе.

— А ты думаешь, после нападения посреди улицы, после обыска, после всего того, можно вообще выйти и чувствовать себя нормально?

Она встала, прошла к окну, не отдёргивая занавеску. Смотрела куда-то в сторону двора. Свет фонаря отбрасывал тень на лицо, подчёркивая усталость, обиду, тревогу.

— Они хотели меня утащить, как мешок, как вещь. А ты потом пришёл домой, как будто просто с работы вернулся.

Подойти ближе всё-таки пришлось. Голос пришлось держать спокойным, как недавно с Лаптевым.

— Эти люди делают это не потому, что хотят нас, а потому что мы стоим у них на пути. Я с тобой. Это не месть, не случайность. Это — грязная игра, в которой ты невольно стала пешкой только потому, что рядом оказалась с кем-то, кого они не смогли взять в лоб.

Инна обернулась, в глазах — слёзы. Не театральные, не каплями. Глубокие, прячущиеся внутри, те, что не вытекают — а остаются на месте, при этом сжимающие горло.

— А если ты окажешься в больнице? Или… Если не придёшь однажды? Что мне делать? С кем говорить? К кому бежать?

Вздох был долгим. В уголке комнаты скрипнула старая вешалка. Даже она словно не выдержала напряжения. Слова нужно было произнести быстро, пока не стало хуже.

— Скажи, если что-то случилось… Тебя мутит уже третий день. И сегодня ты отказалась от кофе, который обожаешь. Что-то не так?

Она не ответила сразу. Рука скользнула по животу, почти незаметно. Взгляд упал на пол. Затем поднялся медленно, осторожно.

— Может быть. Не уверена. Ещё рано. Но если да… Если внутри уже не только я… Ты должен понимать, почему мне страшно.

Сердце в этот момент отозвалось не четким ритмом, а глухим, тянущим стоном. Внутри как будто разлилось тепло, но не то, от которого хочется улыбаться. Тепло, как от раны, когда она воспалена. Оно не больное, но постоянное. Не дающее забыть.

Тело наполнилась мягкой, почти незаметной вибрацией, когда нейроинтерфейс активировался сам по себе, как будто именно в этот момент пространство вокруг стало безопасным для получения очередного доклада.

Голос «Друга» возник не резко, а будто шаг за шагом складывался из мыслей, тихий и уверенный, как шорох страниц в домашней библиотеке.

«Подтверждаю выполнение заказа. Транспортное средство с платформой прибыло в точку сброса согласно плану. Все позиции из списка доставлены в целости. Контейнеры имеют автономную систему маскировки на основе теплоизоляционного покрытия и ферритовой оболочки. Порядок приоритета разгрузки сохранён. Временные окна для каждой из точек — соблюдены.»

Поток данных стал плотнее, визуальная блок-карта загрузилась прямо в поле зрения. Маркеры располагались по секторам Варшавы, три из них — в пределах полутора километров, два — на юго-востоке, ближе к промышленной зоне, и один — рядом с вокзалом Варшава-Восточная.

«Рекомендую распределить полученное оборудование следующим образом. Позиция Alfa — сканирующий блок и пассивный коллектор спектральной информации. Подходит для точки контакта номер два из списка Лаптева. Район: улица Гроховска, дом 104. Рядом расположено консульство южного государства НАТО, сотрудник которого зафиксирован в контакте с субъектом „Фил“.»

Пауза была почти незаметной, но неслучайной. Затем продолжение.

«Позиция Bravo — автономный репликатор аудиосигнала с помехозащитой. Установить в районе точки номер четыре. Район: улица Сточек, старый торговый павильон. Фиксировалась активность перевозки купюр через эту локацию. Вероятность появления новых курьеров — высокая.»

Экран тактически мигает, маркировка Charlie становится активной.

«Позиция Charlie — анализатор бумажных носителей с датчиком на микрорадиоизотопы. Предлагается направить в точку номер один. Район: пересечение улицы Заводовей и Гданьской. Именно там ранее были отмечены пакеты, аналогичные тем, что использовались в провокации с подбросом фальшивых купюр.»

Сигнал коротко усилился, будто подчёркивая важность следующего раздела.

«Позиция Delta — блок усиления сигнала для ретрансляции информации на безопасную глубину. Поместить в районе подвала объекта „Резервация“. Это будет точка связи с тобой. Сигнал спрячется в шумовом фоне старой телетайпной линии.»

Последний сектор — Echo — высветился сам.

«Позиция Echo — запасная база комплексного наблюдения с возможностью дистанционного управления. Рекомендую временно не активировать. Хранить в медицинском корпусе под твоим контролем. Может быть использована для имитации сбоя в системе наблюдения либо для дезинформации.»

Интерфейс погас постепенно. Ощущения внутри черепа остались ровными. В квартире всё было по-прежнему тихо. Только лампа над столом потрескивала неоновым нутром, а за окном ветер двигал ветки, словно подсказывая — время действовать пришло.

Следующим моим шагом должно было стать разработка методики подготовки отчетов для Лаптева. Но способ подачи информации зависел слабых технических возможностей. Придется вспомнить абхазский опыт подготовки и передачи информации. Настало время действовать на грани возможностей, между тем, что можно сказать, и тем, что нельзя даже подумать про себя.

Завершив с «Другом» распределение прибывшего с орбиты нового оборудования, я после недолгого раздумья, через нейроинтерфейс дал ему команду:

«Проведи срочно полную диагностику Инны. Необходим точный дмагноз на беременность и общем состоянии ее организма».

Пару секунд спустя, в сознании раздался ровный, успокаивающий голос искусственного интеллекта:

«Диагностика завершена. Беременность отсутствует. Причина задержки связана с эмоциональным стрессом и угрозой её жизни. Организм женщины инстинктивно подготовился к возможному зачатию, максимально повысив вероятность успешного оплодотворения. Если в течение ближайших нескольких дней близости не произойдёт, организм вернётся в нормальное состояние. Никаких последствий не будет».

Сердце сразу забилось ровнее, словно камень упал с души.

После того как ситуация с беременностью Инны разрешилась без серьёзных последствий, наступил длинный и напряженный период. Весь февраль и начало марта ушли на методичную работу по добыче и обработке информации. Поток данных, ежедневно поступавший от дронов и систем слежения, требовал не просто обработки, а полной творческой переработки и адаптации под земные реалии и доступные технологии.

В мастерской госпиталя, где стояло вращающееся кресло и скромный стол с лампой дневного света, образовался настоящий аналитический центр. Вечером, когда госпиталь пустел, можно было спокойно заняться работой без риска быть застигнутым кем-либо из случайных посетителей или сослуживцев.