Инна подошла ближе, тихо спросила:

— Ну, всё? Летим?

— Ага… На крыльях Антея, — мой ответ прозвучал с долей юмора, но юмора там была только малая доля, остальное было очень серьезно, и за ним стояла стальная готовность ко всему.

Перед посадкой капитан еще раз подошёл, протянул руку и произнёс почти с уважением:

— Будешь в небе — не спи. Наш самолёт — птица капризная. Но если дружит с кем, то навсегда. Сегодня он твой.

Слов больше не понадобилось. Только ветер, свист вспомогательной турбины и далёкое эхо от него.

«Антей» вырулил на стартовую прямую медленно, не спеша, будто проверяя, действительно ли небо готово принять его груз. В салоне было более чем прохладно, воздух казался более свежим и сухим, с запахом авиационного масла и металла. Рядом с креслами в специальной обвязке покоилась Нива, сверкающая в тусклом свете аварийных ламп.

Инна, устроившаяся на откидном сиденье рядом, держала термос с чаем и периодически оглядывала всё вокруг, стараясь не выдать волнения. В пальто, аккуратно подпоясанном, она сидела молча, но глаза светились — в них отражался не страх, а гордость. Она, прямо сейчас отправлялась за границу.

Капитан появился в проходе, постучал костяшками пальцев по металлической обшивке.

— Взлетаем через минуту. Закрепитесь как следует. Отсек герметизирована, но будет немного шумно — не «Ту-134».

Силу тяжести стало чувствовать чётче. Гул винтов стал выше, фюзеляж начал вибрировать. Затем всё резко изменилось — металл запел на одной чистой ноте, и земля куда-то исчезла из под брюха машины. Минск остался позади — с занесёнными снегом парками, трамвайными рельсами, по которым не раз ехали с Инной, улицы, ставшие за короткий срок почти родными.

Инна наклонилась ближе, и почти прокричала:

— Никогда бы не подумала, что полечу за границу вот так. Внизу — облака, а внутри — немного страшно… но и радостно.

В ответ — моя рука, тёплая, уверенная, коснулась её ладони.

Полёт проходил без особых происшествий. «Друг» молчал, наблюдая за всеми параметрами. За перегородкой слышался ровный гул двигателей. Пилоты работали как один организм, командуя механизмами и людьми точно и слаженно. Всё шло по плану.

Примерно через два часа, голос из кабины нас известил:

— Переходим в зону польской ответственности. Варшава уже на связи. Минут через сорок снижаемся. К погоде претензий нет. Над городом ясно, температура — минус два.

Инна тихо выдохнула:

— Значит, уже почти там…

На подлёте к Варшаве, сквозь иллюминаторы открылся городской пейзаж. Красные крыши, шпили костёлов, дым от печей. Город, знакомый по книгам, фильмам и рассказам мамы, казался спокойным и плотным, будто смотрел с земли и размышлял: кто пожаловал, с чем и нахера?

Полковник Дубинский, сидевший впереди у самой переборки с кабиной летчиков, повернулся, поправил ушанку и произнёс:

— Варшава — город старый, умный. Людей здесь надо слушать, не только слышать. Особенно если заговорят не с гонором, а по-человечески.

Касание шасси о бетон полосы оказалось мягким, почти незаметным. «Ан» пробежал по взлётке, поворачивая к грузовой площадке. Варшава встретила без фанфар, спокойно и по-деловому.

Я поднялся, помог Инне с её пальто, подал руку. С этого момента жизнь началась с новой отметки — в другом ритме, и с другим пейзажем за окном.

Как оказалось приземлились мы на аэродроме Легьоново, который встретил нас спокойной утренней прохладой. Снег под ногами поскрипывал сухо, а из низкого польского неба сочился мягкий серый свет, который в Минске бы окрестили «зимним рассеянным». Ан-22, будто усталый кит, замер на краю взлётки, раскрыв чрево грузового отсека. Техники уже суетились возле погрузочной аппарели, отдавая команды на русском и командном — вперемешку. Ниву с прицепом готовились снимать с фиксаторов.

— Машину тронь только после команды! — строго бросил старший борт техник, осматривая ремни на платформе. — Тут все серьозно. Не торопись, товарищ инженер.

Инна, одетая в светло-серое пальто и вязаную шапку, прижалась к меху воротника и молчала, наблюдая за разгрузкой. Спросила тихо:

— Это и есть Легьоново? Здесь мы теперь жить будем?

Рядом подошёл военный в шинели и фуражке с золотой кокардой.

— Здравствуйте, товарищи. Подполковник Каширин, зам по тылу варшавского госпиталя. От полковника Дубинского уже получили указание. За вами закреплено жильё в ДОСе. Машину, как пригоните — на стоянку у штаба. Там охрана. А пока — прошу со мной, вас ждут.

Ниву сняли с аппарели аккуратно, неспеша. Двигатель, пусть и замёрзший, завёлся с первого раза. Короткий путь до ДОСа прошёл быстро. Польская дорога, посыпанная смесью песка и соли, тянулась между засыпанными снегом домами. В воздухе пахло дымом от печей и морозом. Польский пригород дышал тишиной и какой-то основательностью. До нашего нового жилья, судя по одометру было 23 километра.

ДОС оказался не многоэтажкой, а аккуратным старым польским домом с крыльцом, покатой крышей и кирпичной трубой. Внутри — две комнаты, большая кухня, и, к сильному нашему удивлению, огромная печь с лежанкой, добротной, наверное ещё довоенной кладки.

Каширин объяснил:

— Домик старенький, но тепло держит лучше любого нового с центральной системой отопления. Печь топить умеете?

Инна ответила с улыбкой:

— Ещё бы. Моя бабушка в деревне жила — там только печь и была. Разберёмся.

Внутри — чисто, пахло кирпичом и воском. На столе — расписная скатерть и подписанный на польском «Witamy w Polsce» пакет с продуктами. Сало, хлеб, варенье и даже бутылка местной «Żubrówki».

Подполковник Каширин кивнул:

— Это от начальника госпиталя. У нас здесь принято тепло встречать.

Инна заметила:

— Тепло-то — ладно. А кровати тут сколько?

— Две, но не переживайте. Мебель можем подогнать дополнительно. Завтра, заглянет представитель мединститута. Им нужна документация по вашей учёбе в Союзе.

На улице темнело. Варшавская зима ранняя и быстрая. Вечер наступил как-то незаметно.

Инна присела у окна, завернувшись в шерстяной плед, и спросила:

— Думаешь, получится тут обжиться?

— А куда мы денемся?

В печи потрескивали дрова. Первая ночь в Польше обещала быть не такой теплой как в Минске, но уже не чужой.

Сигнал от «Друга» пришёл неожиданно — лёгкий импульс в затылке, еле ощутимая вибрация, как будто ветерок дотронулся изнутри. В комнате было тихо, Инна перебирала свои тетради и записные книжки на кухне, а со стороны лоджии тянуло небольшим сквозняком.

«Неполный анализ завершён. Обнаружена корреляция между перемещением субъекта и маршрутом операции „Лабиринт“. Подтверждён доступ полковника Дубровского к уровню каналов специального назначения. Вероятность координации 91,4 процента», — прозвучал голос «Друга», нейтральный, но с той интонацией, которая означала: это важно.

«Уточни характер операции,» — произнёс я негромко, стараясь, чтобы слова не услышала Инна на кухне.

«Ключевые параметры пока мне не доступны. Критическая часть зашифрована, ведется обработка массива информации. Объект Дубровский задействован в проекте по наблюдению за активностью польской научной среды и возможной утечкой медицинских разработок. Предполагается негласное содействие со стороны доверенного оператора. Признаки соответствия с профилем субъекта 04-К».

Сердце заколотилось быстрее. Выходит, это не просто командировка, и не просто ВМУ. А только прикрытие, замаскированное под карьерный рост и командировку за рубеж на новое место.

«Почему молчал раньше?»

«Вероятность ложного срабатывания. Требовалась среда подтверждения. Сбор завершён».

Теперь всё выглядело иначе. Вежливые улыбки особистов в штабе. Внезапно высвободившееся жильё. Странная открытость сослуживцев. Всё логично складывалось в цепочку.

В дверь заглянула Инна.