Когда прихожане начали выходить, я остался.

Он заметил меня сразу, хотя, казалось, вообще ни на кого не смотрел.

— Pan z Ministerstwa?(Пан из Министерства?) — негромко спросил он, подходя к скамье.

— Nie. Raczej z sumienia.(Нет. Скорее по совести.) — Я встал.

Он чуть приподнял бровь.

— Z sumienia? To ciekawe.(По совести? Это интересно.) — Он сделал жест — пройти в боковую ризницу.

В комнате пахло ладаном, бумагой и каким-то лекарственным бальзамом.

— Вы говорили с кем-то из священников в Лодзи. После этого они исчезли. Я знаю, почему, — сказал я по-польски, медленно и чётко. — Еще я знаю, кто такой «Lumen E».

Он побледнел. Долгое молчание.

— A ty kim jesteś?(А ты кто есть?)

— Человек, который может дать вам защиту, и еще информацию. Но взамен я хочу одно: доступ к тем, кто не предал веру. Я хочу понять, с кем мы действительно имеем дело.

Он поставил руку на массивный дубовый стол, как будто взвешивая приговор.

— Если вы соврёте мне хоть раз — я передам вас Ватикану. Но если вы говорите правду… — он посмотрел прямо в глаза. — Тогда, быть может, мы оба спасём Церковь.

Мы сидели с женой на балконе вместе, слушая, как над Варшавой сгустились первые сумерки. Инна, укрывшись пледом, молча пила чай, взгляд её был направлен в небо, словно она ловила там сигналы, понятные только ей. Я же мысленно собирал мозаику из последних данных, полученных благодаря сети неутомимых дронов. «Фил» не дремал, но кое-кто из местных вдруг засуетился: словно что-то резко пошло не по их плану.

Я взглянул на Инну. Она уже смотрела на меня, тихо:

— Ты снова что-то узнал?

Я кивнул.

— Да дорогая…

Следующим вечером погода выдалась ветреной и холодной, как будто сама Варшава шептала: «Не каждому быть посвящённым». Я шел по узкой улочке Старого города, в которой каждый камень хранил следы веков. Капли дождя барабанили по карнизам и стекали на выщербленные мостовые, а у входа в часовню святого Варфоломея меня уже ждали.

Внутри было тепло и пахло воском, ветхими молитвенниками и тонкой пылью времени. Епископ сидел в одиночестве, в одной из боковых ниш, перед иконой Чёрной Мадонны. Седой, в темной сутане, он поднял на меня взгляд и произнёс:

— «В начале было Слово, и Слово было у Бога…»

Я остановился в полушаге и тихо добавил:

— «…и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.»

Он кивнул. Начальное признание состоялось.

— Присаживайтесь, Константин. Здесь можно говорить откровенно. У этой иконы исповедовались мученики и предатели, но только первые уходили отсюда живыми.

Мы сели на лавку, обращённые лицом к мерцающему свету лампад. Он молчал, словно выжидая, а я чувствовал, как от иконы словно струится холод, пробирающий до костей. Или это был страх?

— Зачем вы здесь, епископ?

Он чуть улыбнулся:

— Я был здесь задолго до вас, сын мой. Я родился в этом городе. И умру, вероятно, в нём же. Но вы пришли, чтобы понять, что происходит. И, возможно, вмешаться.

Он достал из складки сутаны маленькую бархатную коробочку. Открыл её и, не глядя, подал мне. Внутри лежал серебряный перстень, украшенный скромным гравированным крестом и тонкими буквами на латыни: «In silentio veritas»(Правда тиха).

— Это не просто дар. Это знак. Для тех, кто понимает.

Я взял кольцо. Холодное, плотное, оно сразу будто стало частью меня. Я ничего не сказал. Просто кивнул.

— Доверие стоит дороже власти и денег, которые дает власть, — продолжил он. — Поэтому у нас принято давать знак и смотреть, кто осмелится его носить.

После короткой паузы он сказал:

— Прежде чем ты получишь полную картину… мне нужно проверить тебя. Маленькое дело. На первый взгляд пустяк. В Кракове, в районе Подгуже, есть церковь святого Флориана. Там служит отец Ежи. Передай ему вот это.

Он извлёк крошечный, завернутый в плотную бумагу свёрток, перемотанный ниткой.

— Не открывай. Не задавай вопросов. Просто передай. Если кто-нибудь спросит, скажешь, что это молитва за упокой. Убедись, что он скажет тебе: «Пепел превратится в огонь». Это будет подтверждением.

Я спрятал свёрток в боковой карман пальто. Епископ вздохнул:

— Если всё пройдёт гладко, тебе откроется больше, чем ты думаешь. И ты поймёшь, почему я до сих пор жив, хотя столько лет стою поперёк дороги и тем, и этим.

Мы ещё минуту молчали, пока ветер не толкнул дверцу часовни, и в храм не ворвался резкий порыв уличного холода.

Я встал и сказал только:

— Я сделаю это.

— Тогда иди с Богом, сын мой. И помни: не всё, что светится, — от света.

Дома, я уже расположился на кухне и подносил ко рту чашку с чаем, как пришел вызов от «Друга»:

«Слушаю тебя мой дорогой!» — отозвался я про себя.

«Сегодняшний поляк в шинели, на углу возле универмага, когда вы возвращались от епископа. Он что-то передал, при просмотре замедлите запись».

«Уже анализирую… Интересно…»

На видео чётко было видно: мужчина пожал руку другому, но пальцы их сомкнулись странно, неестественно. А потом — вспышка сигнала в инфракрасном спектре — мощный импульс. Не горящая спичка и не огонек сигареты. Что это может быть? При дальнейшем просмотре файла, было четко видны перстни у обеих мужчин, такие как мне дал недавно епископ. Только золотые, сделанные под старину, только внутри присутствовали крошечные чипы. Может быть они выполняют роль опознавания с вшитой последовательностью кодов, как на военных самолетах в системах «свой-чужой»?

Мою догадку подтвердил «Друг»:

«Похоже, используется в качестве ключа доступа, возможно к физическому сейфу, или к зашифрованному хранилищу,или опознавания»

«Отметь лица. Проверь по архиву».

«Личность одного, который справа, установлена, это Ковальский Януш, ранее сотрудник UB. Связь с „Филом“, весьма вероятна. Сейчас он, охранник в Академии теологии. Подозревается в хранении цифровых архивов по линии Ватикан — БНД».

После сообщения «Друга», моя рука невольно скользнула в карман джинсов и нащупала холодный металл. Перстень, вручённый епископом, на первый взгляд выглядел как обычное украшение — старинная гравировка, старославянская вязь, крест и крошечный символ, напоминающий скрещённые ключи. Но пальцы чувствовали больше, чем кожа — в металле пульсировала едва заметная вибрация.

— «Друг, это просто антиквариат? Или мы что-то пропустили?» — мысль, как пуля, ушла вглубь канала.

Ответ не задержался:

«Предмет содержит встроенные наноэлементы, несовместимые с известными технологиями XX века. Предполагаемый возраст внешней оболочки — 1870–1890 годы. Ядро — сплав с квантовыми ячейками. Есть отклик на протокол „Тетра-связь“. Подобное встречалось только в артефактах Открытых миров.»

Кровь похолодела.

«Что он СЕЙЧАС делает?»

«Сейчас активен режим хранения. Содержит зашифрованные фрагменты генетического кода, вероятно, не биологического происхождения. Есть подозрение, что это ключ доступа к сети ретрансляторов вне Земли. Уровень допуска: выше, чем у текущего пользователя.»

В голове рикошетом стучал пульс: кто вложил такое епископу? И знает ли он сам, что носит на пальце ключ от чего-то, что ни Ватикан, ни Кремль, ни Лэнгли даже не могут осмыслить?

«Друг» продолжал:

«Совет: не передавать предмет. Не пытаться вскрыть. Не приближать к полю мощного электромагнитного излучения. Он может самопроизвольно активироваться.»

Вечерний свет скользнул по перстню — и на мгновение крошечная вязь светанула синим, будто приветствуя носителя.

Теперь стало ясно: это не просто знак доверия. Это испытание, или приглашение. Так сказать входной билет в игру, о которой на Земле знали только единицы.

Для выполнения поручения епископа, мне пришлось создать ситуацию, что бы меня срочно отправили в краковский госпиталь, для ремонта медаппаратуры, которую вывела из строя «Птичка».