Я не успел поделиться этой информацией с Инной, буквально через четверть часа, она сама всё увидела.

Около девяти вечера, уже в сумерках, к дому №7 подкатили три бронированных грузовика с маркировкой ZOMO. Из них высыпали бойцы в черных касках и с дубинками. Они слаженно перегородили улицу, а затем вломились в подъезд. Через несколько минут из дверей начали выводить людей — мужчин, женщин, подростков. За ними вынесли знакомую деревянную раму от офсетного станка, измазанную типографской краской.

Инна замерла у стекла. Голос у неё дрогнул:

— Это он… Наш поляк, который торгует мясом… Его везут…

Я положил свою ладонь на её руку.

— Не вздумай вмешиваться. Это серьёзно. Это не витрина, это спецоперация. Мы под колпаком не меньше их.

Инна резко повернулась. В глазах нешуточный протест:

— А если бы это был кто-то, кого ты знал лично? Например дядя?

— Тогда бы всё было ещё хуже, — тихо сказал я. — Подумай о себе. Подумай обо мне. Мы не просто пара, так что сейчас — молчи. Прошу тебя…

Она молчала, но внутри всё кипело. Этот эпизод стал первой трещиной. Не между ними, а между иллюзией мира и тем, что было на самом деле. А в это время «Друг» продолжал фиксировать лица, номера машин и радиопереговоры ZOMO. Всё, что могло пригодиться потом…

Проснулся от запаха кофе и звона ложечки о стенку кружки. Сквозь окно пробивался блеклый свет январского утра, будто кто-то по небу размазывал белую пастель, не торопясь. Повернул голову — Инна стояла у плиты в моем халате, босиком, с прикушенной губой, и медленно помешивала яичницу. В её движениях было что-то новое: лёгкость, точность, уверенность. Почти скользила, а не шагала. Ловко крутанула сковородку на запястье, как бариста — молочник с пенкой.

— Что, командир, проснулся? — бросила через плечо, с довольной улыбкой. — А я уже успела и душ принять, и маме позвонить, и два раза на одной ноге постоять с закрытыми глазами. Не поверишь, не качает!

— Ну, конечно, не качает, — пробормотал, садясь на край кровати. — Это потому, что ты теперь полутораногая ниндзя.

— Ты что-то ночью подмешал? — спросила она, очень расчетливо наклоняясь наклоняясь грудью к столук столу, пытаясь этим древним приемом застать меня врасплох и цинично выведать всю правду. — Говорю серьёзно. Координация, как у кошки. Даже кофе налила левой рукой, не расплескав. А ведь всегда проливала не по детски.

Но я спокойно отвел взгляд, и поэтому застать меня в уязвимой позиции у нее не получилось. Но это не значит, что она отказалась от своих намерений…

Поднялся, подхватил её за талию — и тут же получил локтем в живот. Ловко. Быстро. Без злобы, но с такой точностью, что аж вдохнул через зубы.

— Значит так ты меня на самом деле любишь?

— Опа, извини! — всплеснула руками. — Рефлекс. Но согласись — чётко, да?

— Да. Теперь к тебе надо подходить с табличкой «Я мирный!»

— И «пушистый»!

Сели завтракать. Стол — простой, по-полевому: яичница с колбасой, чёрный хлеб, два малосольных огурца, сыр в тоненьких пластинках, из которых Инна зачем-то делала домики. Кофе в гранёных стаканах.

— Так, проверим план, — сказала она, откинув волосы. — Через час заезжаем к Янушу иХелене, забираем лыжи, санки и Юзефа, потом едем на базу. По пути закупаем хлеб, воду, чай уже будет в термос.е Ты проверил давление в шинах?

— Да, и даже масло поменял. Едем почти в горы, и время почти пошло.

— Потрясающе, — протянула она, с заговорщицкой улыбкой. — Слушай… может, ты тоже из шляхетского рода? Или это секрет?

— Скорее, родился с инструкцией в голове, — отозвался, поднимая брови. — Сложной, многотомной, но как показывает жизнь — эффективной.

Воркующий смех и нежная улыбка в ответ, плюс лёгкий толчок ногой под столом — мы не ссорились, а скорее дразнились.

Когда стали собираться, в доме царила та редкая гармония, которая появляется, когда всё готово и ничего не поджимает. Инна успела отмыть сковородку, я негласно, через нейроинтерыейс проверил заряд «Мухи» и «Птички». И еще раз бак «Нивы». Ключи на крючке, лыжные ботинки у двери. Присели на дорожку — ничего не забыли.

Перед выходом она подошла, прижалась лбом.

— Если я сегодня сдохну, знай — это был лучший завтрак в твоей жизни.

— После ужина не зарекайся, — прошептал, поправляя ей шарф.

— Вот и посмотрим, — кивнула она, распахивая дверь.

Погода была не влажной, звонкой и ясной — та, что обещает снег в полдень и солнце до вечера. Шины «Пирелли» уверенно шуршали по утрамбованному снегу, а на багажнике покоился мангал, несколько шампуров и маринованное с вечера мясо — все в одном добротном ящике из под военного ЗиПа.

Утро задалось светлым, звонким и по-настоящему январским — дыхание превращалось в густые клубы, улицы Варшавы звенели тишиной, перебиваемой лишь скрипом снега под ногами редких прохожих. Белая дымка ещё висела в воздухе, но солнце уже начало пробиваться сквозь морозный иней на ветвях. Доехали очень быстро. Возле небольшого кирпичного дома на окраине Стеґны, Януш с женой, закутавшись в шарфы, стояли у калитки, держа в руках по паре лыж.

Подъехав к дому, открыл дверь и крикнул:

— Доброе утро, лыжники! Готовы к подвигам на снегу и танцам у мангала?

— Господи, какая красота… — произнесла Хелена, вдыхая морозный воздух. — Так и хочется плюхнуться в сугроб.

— Только не забудь выбрать тот, где нет собачьих дел, — усмехнулся Януш и обернулся на сына, который волок за собой красные деревянные санки с железными полозьями. — Юзеф, проверь, чтобы ремешки были на месте! Ты в прошлый раз слетел с них, как рыбка.

— Всё нормально, тато! В этот раз привяжусь, как к стулу в школе, — пробасил парень, застёгивая пряжку на старом ремне.

Януш, смеясь, вышел к «Ниве» и хлопнул по капоту.

— Твоя зверюга сегодня нас не подведёт? А то у нас санки тяжёлые!

— Эта машина выдержит и троих Янушей с гружёным прицепом, — уверенно сказал, распахивая багажник.

— Значит, надёжнее, чем польское обещание! — отозвался он и, помогая жене поднять лыжи, добавил: — Хелен, дашь ему свои, ты всё равно ездишь меньше.

Пока Януш с Юзефом крепили лыжи на багажник, Хеленка подошла к Инне и с улыбкой поправила ей шапку.

— Инночка, ты выглядишь как польская актриса из новогоднего телешоу. Тепло оделась?

— Конечно, — ответила та, смеясь. — У меня под этой курткой три слоя: теплое белье, уюта и стиля.

— А шубку свою не взяла? — поинтересовалась жена Януша.

— В шубе только стоять у ресторана или театра, — вставил сзади Януш. — А на лыжах в ней лучше сразу катапультироваться.

Проверили крепления, обвязали санки, надёжно зафиксировали термосы с чаем и узелок с мясом, завёрнутым в х/б полотенце. Всё лежало, как положено.

— По местам! — скомандовал Януш, усаживая жену на заднее сиденье к сыну и Инне.

— Ты сегодня не за рулём, а то под гору опять поедешь, не включая тормоз, — бросил он ей.

Мотор завёлся с первого раза. Салон быстро наполнился теплом — система прогрева работала отлично, спасибо «Другу» и подогреву сидений, установленному ещё в Минске.

Вырулив с небольшого дворика, осторожно поехали в сторону трассы. Город начинал просыпаться: одинокие трамваи скользили по улицам, вывески магазинов мерцали, как в старом французском кино, а на заборах всё ещё можно было разглядеть аккуратные красно-белые наклейки с якорем и надписью «Solidarność».

— Слушай, Костек, — обратился Януш, повернувшись ко мне, — ты не думал выступать за сборную Советского Союза по… как это называется?.. Обаянию? С таким багажником и улыбкой тебе прямая дорога на пьедестал.

Инна прыснула от смеха, а Хелена фыркнула:

— Януш, лучше скажи спасибо, что у него машина есть. А то опять ехали бы на автобусе с рюкзаками, как студенты.

— Ладно, ладно, — развёл руками тот. — Я только рад, что у нас теперь такой друг с колёсами. Кстати, шашлык у тебя в каком маринаде?