Пуля пролетает у меня над ухом, так близко, что я чувствую её жар. Я оборачиваюсь и открываю ответный огонь, наблюдая, как мужчина в дорогом костюме отшатывается назад с пулей в горле. Но это не Джованни. Хорошо. Я хочу посмотреть ему в глаза, когда буду его убивать, а не видеть, как он падает от меткого выстрела. Возможно, у меня не будет времени выпотрошить его, как мне бы хотелось, но я не хочу, чтобы его смерть была такой бесцеремонной.

— Где он? — Кричу я сквозь выстрелы и всаживаю ещё одну пулю в человека, который пытается заползти за диван.

— В дальней комнате! — Константин кивает в сторону коридора, ведущего вглубь убежища. — Должно быть, там!

Мы пробиваемся через главный зал, переступая через тела и сломанную мебель. Мои ботинки скользят в луже крови, но я продолжаю идти. Ничто не имеет значения, кроме того, чтобы добраться до Джованни Руссо. Ничто не имеет значения, кроме того, чтобы заставить его заплатить за то, что он сделал с Сиеной, раз и навсегда.

Коридор узкий и тёмный, его освещают только вспышки выстрелов. Из дверного проёма выскакивает мужчина с дробовиком, и я отпрыгиваю в сторону, когда картечь выбивает куски из стены в том месте, где только что была моя голова. Константин трижды стреляет мужчине в грудь, прежде чем тот успевает дослать патрон в патронник.

Я пинком открываю дверь в конце коридора, ударяя ботинком по защёлке, и когда она распахивается и врезается в стену, я вижу, как Джованни Руссо вскакивает с кровати, на которой сидел, и тянется к оружию, висящему в кобуре на бедре.

Прежде чем он успевает вытащить его, я стреляю, и его рука взрывается, разлетаясь на куски мяса и костей, забрызгивая стену кровью.

Я делаю шаг вперёд, и от его криков боли моя кровь начинает быстрее и сильнее пульсировать в венах. Он падает на кровать, сжимая изуродованное запястье, и я протягиваю руку, хватаю его за рубашку и поднимаю на ноги.

— Каково это, чёрт возьми? — Я рычу, плюю ему в лицо, и он отшатывается, его лицо становится серовато-бледным от страха. Комнату наполняет едкий запах мочи, и я никогда ещё не был так рад унижению человека.

— Дамиан, — тихий голос Константина за моей спиной предупреждает меня, чтобы я не затягивал. У нас нет времени на игры, но я зашёл слишком далеко, чтобы уйти ни с чем.

— Мы можем заключить сделку, — заикаясь, произносит он, глядя через моё плечо на Константина. — Ты дипломатичный человек. Все это знают. Ты…

— Сейчас ты разговариваешь со мной! — Я рычу ему в лицо и сильно встряхиваю его, когда он издаёт ещё один крик боли. — Время для переговоров с Константином, блядь, истекло, Руссо. У тебя был свой грёбаный шанс. А потом ты прикоснулся к моей жене, угрожал ей, пытался использовать её как кусок грёбаного мяса. — Слова звучат как рычание, в них есть что-то первобытное и собственническое, и я даже не узнаю свой голос. — Ты положил руки на то, что принадлежит мне.

Его глаза расширяются.

— Она всего лишь шлюха из стриптиз-клуба...

Я стреляю ему прямо в пах. Он кричит, вырываясь из моих рук, и его брюки в крови. Он бормочет что-то бессвязное, с его нижней губы капает слюна, и я швыряю его обратно на кровать.

— Она моя жена, — рычу я, надвигаясь на него. — И ты умрёшь за то, что с ней сделал.

Третья пуля попадает ему в живот. Он переворачивается на бок, хватая ртом воздух, его лицо бледнеет. Я хочу, чтобы он страдал. Я хочу, чтобы он почувствовал хоть каплю того ужаса, который испытала Сиена, когда его люди притащили её на тот склад.

— Пожалуйста, — хрипит он, хватаясь за живот. — Я дам тебе всё, что угодно…

— У тебя нет ничего, чего бы я хотел, — рычу я сквозь стиснутые зубы, снова целясь. — Кроме твоей смерти.

Он кашляет, снова хрипя.

— Всё… это. Из-за этой маленькой… рыжей… шлюхи. Мои люди сказали, что она была... милой. — Он смотрит на меня снизу вверх, и его зубы окрашиваются кровью, когда он гримасничает. — И тугой тоже.

— Они её и пальцем не тронули, ублюдок. — Мой палец нажимает на спусковой крючок, предвкушая, куда полетит последняя пуля. — Она моя. И ты больше никогда не прикоснёшься к другой женщине.

Четвертая пуля попадает ему прямо между глаз. Я вижу, как он понимает, что я нажимаю на спусковой крючок, вижу вспышку ужаса перед тем, как он падает на дешёвое одеяло, заливая его кровью, и безвольно раскидывает руки, как сломанная марионетка.

Он мёртв. Наконец-то.

Я жду, что почувствую восторг. Удовлетворение. Облегчение. Но вместо этого я испытываю лишь пустоту и страх. Угроза для Сиены исчезла, а значит, нашему браку конец. А значит, я должен её отпустить.

От этой мысли у меня сжимается грудь, становится трудно дышать. Я всё это время твердил себе, что хочу, чтобы она ушла, что мне нужно защитить её от себя, от этой жизни. Но, стоя здесь, в комнате, полной мертвецов, я могу думать только о том, как вернуться к ней домой. Я могу думать только о том, как заключить её в объятия и никогда не отпускать.

— Давай уйдём отсюда, — говорит Константин, уже направляясь к двери. — Бригада уборщиков справится с остальным. Нам нужно идти, Дамиан…

Выстрел раздаётся из ниоткуда, и доски у моих ног разлетаются в щепки. Я оборачиваюсь одновременно с Константином, который поднимает оружие, и вижу, как из-за двери появляется фигура. Константин стреляет, и резкий хлопок выстрела раздаётся за долю секунды до того, как я вижу дыру в лбу мужчины - молодого, лет двадцати с небольшим. Какая досада.

Он с глухим стуком падает на пол, и я вздыхаю, чувствуя боль в рёбрах.

Боль.

Константин оборачивается ко мне, открывает рот, чтобы что-то сказать, и в тот же момент на его лице отражается ужас. А я чувствую настоящую боль. Не её подобие, не душевную боль, а настоящую, жгучую боль, разливающеюся по моим рёбрам, когда я чувствую, как что-то тёплое стекает по животу. По моей рубашке растекается что-то горячее и влажное. Я опускаю взгляд и вижу кровь, много крови, которая пропитывает ткань и капает на пол. Чуть ниже грудины, там, где расходятся рёбра.

Меня и раньше ранили, пытали, избивали и ломали. Но сейчас всё по-другому. Всё по-настоящему.

Голос Константина кажется очень далёким, хотя я знаю, что он рядом.

— Дамиан! Блядь! — Из его рта вырывается поток русских ругательств, перемежающихся криками о помощи, но мой слух словно притупился, и я моргаю, глядя на растекающееся пятно.

Я пытаюсь ответить ему, но из моего рта вырывается лишь влажный кашель с привкусом меди. Ноги подкашиваются, и я сползаю по стене на пол. Мир вокруг начинает сереть по краям, словно кто-то медленно выключает свет.

Я чувствую руку Константина на своём плече, слышу тяжёлую поступь сапог, когда в комнату врываются другие наши люди. Я не собираюсь умирать в одиночестве, по крайней мере, я так думаю, но сейчас мне нужен не Константин, брат он мне или нет.

Я вижу, как шевелятся его губы, вижу панику в его глазах, но его голос звучит так, будто доносится из-под воды.

Я умираю. Эта мысль должна была бы напугать меня, но вместо этого мне становится грустно. Грустно от осознания того, что я никогда ничего не сделаю, что я никогда ничего не скажу.

От осознания того, сколько шансов я упустил.

Моё зрение затуманивается, тьма подкрадывается со всех сторон, но я всё ещё вижу её лицо: мою Сиену с её рыжевато-русыми волосами и зелёными глазами, которые видят меня насквозь. Сиену, которая посмотрела на такого монстра, как я, и каким-то образом увидела во мне что-то, что стоит спасти. Сиену, которая предложила мне всё, а взамен не получила ничего, кроме моей трусости.

Я должен был сказать ей. Я должен был произнести слова, которые жгли мне грудь каждый раз, когда я прикасался к ней. Я должен был сказать ей, что где-то на этом пути, между вынужденным браком, бессонными ночами и тем, как она смотрела на меня, словно я был её героем, а не похитителем, я влюбился в неё.

Я должен был сказать ей, что она изменила меня, что благодаря ей я захотел стать лучше. Я должен был сказать ей, что при мысли о ней с другим мужчиной мне хочется сжечь весь мир. Я должен был сказать ей, что лучше проведу один день с ней, чем всю жизнь без неё.