Дверь в мой кабинет открывается без стука, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это Константин. Я поворачиваюсь к нему лицом, замечая мрачное выражение его лица. Константин Абрамов - человек, повидавший немало насилия, унаследовавший империю крови и жестокости, но в выражении его лица есть что-то особенное. Что-то окончательное.

— Руссо? — Спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Он кивает и подходит к бару, чтобы налить себе выпить.

— Мы их нашли. Джованни и его оставшихся солдат, по крайней мере, большинство из них. Они перебрались в новое убежище, о местонахождении которого, по их мнению, никто не знает. Но у одного из его людей был длинный язык. Думаю, он не хотел умирать вместе с остальными и увидел, что дело плохо. — Константин холодно улыбается. — Сегодня всё закончится, Дамиан.

— Хорошо. Я хочу покончить с этим поскорее. Со всем этим, за исключением…

За исключением того, что у меня есть с ней. Я не готов к тому, чтобы это закончилось. Но когда угроза со стороны Руссо исчезнет, исчезнет и это. И это к лучшему. Я продолжаю убеждать себя в этом, когда тянусь за пистолетом и патронами в своём столе.

Мы обсуждаем план. Двадцать наших людей против примерно дюжины их. Могут быть и другие, разбросанные по округе, трудно выследить всех членов преступного клана, но если босс будет убит, остальные разбегутся. Мы не можем убить всех паразитов, но тех, кто будет там сегодня вечером, мы уничтожим.

— А Сэл? — Спрашиваю я, вспоминая его на складе и то, как он говорил о Сиене. Я тоже хочу его смерти.

Константин хмурится.

— У нас нет на него никакой информации. Джованни мог его отпустить, он мог залечь на дно. Мы не можем быть уверены. Но Джованни - тот, на ком нам нужно сосредоточиться.

Я киваю. Я знаю, что он прав, как бы сильно я ни хотел отомстить каждому из них. Дон, это тот, кто должен умереть в первую очередь.

Я пристёгиваю наплечную кобуру, а затем пристёгиваю нож к ботинку. Знакомый вес оружия придаёт мне уверенности, напоминает, кто я такой: силовик «Абрамовской братвы». Я убийца, человек, который отнял больше жизней, чем могу сосчитать. Я не гожусь на роль мужа. Я не гожусь на роль отца. Я определённо не тот человек, который заслуживает кого-то вроде Сиены.

Однажды она будет благодарна мне за то, что я её освободил. Что я защитил её от того, чего, как ей казалось, она хотела. Она встретит кого-нибудь добрее, нежнее… Мысль о том, что другой мужчина прикасается к ней, заставляет меня чувствовать себя дикарём, заставляет меня хотеть запереть её в грёбаной комнате, чтобы никто, кроме меня, не смотрел на неё и не прикасался к ней. Что является ещё одной причиной, по которой я должен покончить с этим.

Она не должна быть одержима кем-то настолько жестоким.

— Ты сообщил Сиене, куда мы направляемся? — Спрашивает Константин, и я сжимаю челюсти.

— Я поговорил с ней. — Я убираю пистолет в кобуру на бедре. — Когда я вернусь, я разберусь с разводом.

Константин фыркает.

— Всё ещё зациклен на этом?

— Я ей не подхожу, — повторяю я, считая патроны. — Ты же знаешь, что...

— Чушь собачья...

— Мне нечего ей предложить...

— Защиту. Верность. Любовь, если бы ты перестал быть таким упрямым засранцем. — Константин кривится, и я резко поднимаю на него взгляд.

Любовь. Это слово повисает в воздухе между нами, как заряженный пистолет. Я никогда никому этого не говорил, тем более ей, но от этих слов у меня что-то сжимается в груди. Так вот что это такое? Эта всепоглощающая потребность оберегать Сиену, видеть её улыбку, слышать, как она произносит моё имя с придыханием, как она делает, когда я внутри неё?

— Это не имеет значения, — говорю я, отворачиваясь от него. — После сегодняшнего вечера угроза исчезнет. Она сможет вернуться к своей прежней жизни.

— Люди готовы, — говорит Константин после долгой паузы. — Мы выступаем через десять минут.

Я киваю и в последний раз проверяю оружие. Вот в чём я хорош. В насилии. В смерти. В том, чтобы защищать таких людей, как Сиена и Адам, от монстров во тьме, даже если это означает, что я сам один из этих монстров.

— Дамиан. — Голос Константина останавливает меня у двери. — Когда всё закончится, когда Джованни Руссо будет мёртв и похоронен, подумай о том, чего ты на самом деле хочешь. Не о том, чего, по твоему мнению, ты заслуживаешь, а о том, чего ты хочешь.

Я не отвечаю ему, хотя знаю, что его слова продиктованы любовью, любовью человека, который все эти годы был мне как брат. Я не могу. Потому что то, чего я хочу, находится наверху и, наверное, плачет из-за того, что я ей сказал. Я хочу вернуться к той жизни, от которой отказался много лет назад и которую похоронил так глубоко, что думал, будто она мертва. Я думал, что не хочу ни жену, ни семью, ни что-либо ещё из того, что я бы назвал ерундой, но оказалось, что одна женщина изменила всё.

Она изменила меня. Но я не могу изменить мир, в котором мы живём, чтобы сделать его достаточно безопасным для неё.

По дороге к складу царит тишина. Двадцать человек в четырёх машинах сосредоточены на предстоящей работе. Я делал это бесчисленное количество раз, но сегодня всё по-другому. Сегодняшний вечер кажется финальным, как будто заканчивается не только угроза со стороны Руссо.

Конспиративная квартира находится на окраине промышленного района, в окружении пустырей и заброшенных зданий. Это не та конспиративная квартира, в которой, как я думал, обычно прячется Джованни: она слишком грязная, старая и обветшалая, чтобы он чувствовал себя в ней комфортно. Это значит, что мы оказывали на него достаточно сильное давление, чтобы он прятался, как крыса в норе. От этой мысли по моим венам разливается удовольствие.

В радиоканале потрескивает голос Константина.

— Помните, ребята. Держитесь плотным строем, не разделяйтесь без крайней необходимости. Дайте им стену, о которую они смогут биться. И не оставляйте выживших. Предоставьте Руссо нам с Дамианом.

Мы движемся в полной тишине, двадцать теней, скользящих в темноте. Я иду впереди с Константином, оружие наготове, мысли сосредоточены на текущей задаче. Для этого я и был рождён. Вот в чём я хорош.

Вот чему меня научил Виктор Абрамов. Быть убийцей. Монстром. Тем, кто ходит с топотом в ночи.

Не мужем, не отцом и не любовником.

Первый охранник падает с ножом в горле, так и не поняв, что его убило. Второму удаётся выстрелить, прежде чем я всажу ему в грудь две пули, но к тому времени уже слишком поздно. Мы внутри, и им некуда бежать.

Конспиративная квартира выглядит ужасно: обшарпанная мебель, занавешенные окна - совсем не то место, где, я уверен, предпочёл бы оказаться Джованни Руссо. В глубине души я опасаюсь, что это снова может оказаться ложной информацией, но мы здесь, и нам ничего не остаётся, кроме как пробиваться с боем и надеяться, что наша цель где-то рядом.

В замкнутом пространстве раздаются оглушительные выстрелы, дульные вспышки освещают темноту прерывистыми вспышками. Я двигаюсь сквозь хаос с привычной эффективностью, моё тело действует на чистом инстинкте, отточенном годами насилия. Слева на меня бросается мужчина, и я всаживаю ему в грудь две пули, прежде чем он успевает поднять оружие. Другой пытается обойти меня с фланга, прячась за опрокинутым столом, и я убиваю его выстрелом в голову, который окрашивает стену позади него в красный цвет, забрызгивая испачканный гипсокартон, словно современное искусство.

Воздух наполняется едким запахом пороха, смешивающимся с металлическим привкусом крови и вонью страха. Люди кричат: кто-то от боли, кто-то выкрикивает приказы, которым никто не следует. Это хаос, но такой хаос, который я понимаю. Такой хаос, для которого я был создан.

Константин движется рядом со мной в тандеме, его движения плавны и смертоносны. Мы столько раз сражались вместе, что нам не нужны слова, не нужны сигналы. Мы знаем ритм друг друга, знаем слепые зоны друг друга. Когда он уходит влево, я ухожу вправо. Когда он перезаряжается, я прикрываю его. Я знаю, что если я упаду, он убьёт того, кто в меня выстрелит, и наоборот. Это братство, которое не выразить словами, выкованное кровью и годами преданности.